Гусейн Гусейнов - Солнечный огонь Страница 57

- Знаешь, Абдуррахман бек, о чем я размышлял? Не знаю, как дальше сложится наша жизнь, но нельзя, чтобы эта тетрадка Исмаил бека лежала просто так. Я плохо грамоте обучен, а ты - образованный. И судьба твоя подсказывает мне, что не подведешь ты меня, надежный ты человек и к тому же - моложе меня... Возьми тетрадь, прочти... А вернешься в Азербайджан - сделай так, чтобы и другие узнали о его судьбе... О нашей судьбе...

Пальцы старика вздрагивают, пока он осторожно и почти любовно вновь прячет тетрадь в старинный шелк.

- Возьми... - он протягивает сверток Абдуррахману. - Спрячь...

На сороковые сутки поезд доползает до маленькой станции.

- Уштобе, Уштобе... - передают узники друг другу название, радуясь, что знакомым повеяло от него: Уштобе - это же Учтепе, по-азербайджански - три холма. Двери вагонов раскрываются, появляется конвой.

- Все... Приехали... Выходите!

Быстро опустевают опостылевшие теплушки. Ноги у людей за эти дни ослабели и подгибались. Все шли неуверенно, стариков качало, а некоторые пожилые женщины передвигаться самостоятельно не могли - их поддерживали мужчины. Дети похудели и побледнели.

А вокруг - снова люди в военной форме, теперь уже другие. Поодаль стоят в ряд грузовые машины. Много машин.

И опять жара, и опять хочется пить, но вокруг - сухая выжженная степь. Казахстан...

Наконец начинается долгожданная погрузка людей и их нехитрого скарба. "Что теперь будет с нами?" - думает сейчас каждый, устраиваясь в кузове. Заработали моторы, и машины понеслись вереницей по пыльной дороге. По обочинам - редкая зелень, попадаются и речушки, и пологие холмы. Воздух опьяняюще действовал на людей, возбуждал в них угасшую энергию и надежду... В машине, в которой ехал Абдуррахман, слышались даже смех и шутки. Прибывших издалека переселенцев занимало все: степь, изрезанная оврагами, виднеющиеся вдали юрты, напоминающие палатки на эйлагах. В стороне от дороги, недосягаемая для поднятой грузовиками пыли, змеится тропинка. По ней к ним навстречу едут на лошадях мужчина и женщина.

- Это казахи, - говорит кто-то. И все приглядываются к этим людям, к их непривычному облику, одежде. Теперь предстояло ведь вместе с ними жить бок о бок. Что это за народ?..

А дорога все бежит и бежит. Миновали какой-то маленький городок, мелькают селения. Повеяло прохладой, стало меньше пыли. Показались на горизонте высокие горы. Машины переезжают один, второй, третий мост через притоки бурной полноводной реки. За рекой - остановка. Поселок Кировский.

Отныне начиналась новая жизнь.

ГЛАВА 16

Камень обособления

На углу Дворцовой около Военного Собора остановился невысокий человек лет сорока. Снявши шляпу, он обстоятельно перекрестился, глядя на храм, и замер как бы в раздумье.

Ветерок трепал белокурые пряди его волос, но мужчина не торопился надеть шляпу, весь отдавшись свежести этого февральского утра, покою лениво просыпающегося Тифлиса. Кое-где во дворах слышались гортанные выкрики продавцов мацони и свежеиспеченных лепешек, напевные голоса молоканских женщин, разносящих по домам молоко, сметану и творог. Немногочисленные экипажи проносились в сторону Головинского проспекта.

Внезапно выглянуло солнце, и туманное утреннее небо окрасилось в голубовато-зеленые тона персидской бирюзы. На город наконец-то наступала весна.

Остановившегося у собора мужчину звали Владимиром Феофиловичем Маевским. Он имел чин надворного советника и некоторое время назад служил около пяти лет вице-консулом России в различных городах Восточной Турции.

Сейчас он вошел в тот возраст, когда по жизни ступаешь замедленным шагом философа, и чем дальше, тем больше позволял инстинкту самосохранения ограничивать жизненно важные порывы в твердом намерении лучше не познать истины, чем обмануться. Дипломатическая служба тоже немало способствовала сдержанности характера. Однако теперь для него самым главным стало - не потерять присутствие духа на этом зрелище, какое разворачивалось у него перед глазами, зрелище, подобном кровавым средневековым хроникам, и не впасть при этом в жалкий эгоцентризм (славяноцентризм, армяноцентризм, грузиноцентризм), который вокруг него повседневно провозглашался во всевозможных обличьях.

Вот и теперь его приезд в Тифлис вызван был политической акцией, которую устраивал в своем дворце недавно назначенный наместник на Кавказе граф Воронцов-Дашков, намеревавшийся, разумеется не без высочайшего повеления, добиться примирения в ожесточенном конфликте армянского и мусульманского населения края. В конфликте, сотрясавшем, практически, все закавказские губернии в течение всего минувшего 1905 года и грозившем пожаром перекинуться в 1906-й.

В Тифлис съехались самые авторитетные представители обеих сторон, и сегодня, 20 февраля 1906 года, совещание должно было открыться.

У Маевского интерес к этой встрече был еще обусловлен и тем, что, служа в вилайетах Турции, населенных армянами, он выработал на этот счет свое мнение, подкрепленное фактами, и теперь, зная о событиях в Закавказье, хотел дополнить всю картину последними завершающими штрихами, чтобы затем подать записку по поводу этих событий на имя министра иностранных дел. Маевского раздражали демагогические объяснения происходящего в этом регионе, которыми потчевали общественность газетчики. Ничего, кроме иронии, не вызывали у него многозначительные и пустые по существу пассажи, вроде: "армяно-азербайджанское столкновение было войной цивилизации против азиатского варварства". Особенно отличались французские газеты в сентябре 1905 года, на пике смуты. Например, в "ТАН" он тогда прочел, что "армяне наиболее образованная и трудоспособная нация по сравнению с другими народами Кавказа. А турецкий народ имеет консервативное мышление и придерживается традиций, которые диктуют ему уважать царское самодержавие". А вот "Матэн" после бакинских погромов писала еще определеннее: "Пропасть разделяет эти два народа. Инстинкты и цивилизация столкнулись в Баку. Азербайджанцы взялись наказать свободолюбивых армян, идеалы которых представляют большую опасность для правительства".

Маевский чувствовал, что близок к разгадке причин той трещины, которая переросла в нынешнюю пропасть. Уж, конечно, борьбой "инстинктов и цивилизации" объяснять это было, по меньшей мере, наивно, тем более что он никогда не придерживался мнения о существовании в мире лишь единственной, подразумевалось - европейской, цивилизации, к которой, вероятно, каким-то путем сумели присоединиться армяне. Почему в праве на собственный цивилиза-ционный путь эти писаки отказывали, например, Китаю или Индии? Не говоря о том, какой вклад в развитие человечества внесла цивилизация арабов...

"Со своим уставом да в чужой монастырь..." - мысленно усмехнулся Владимир Феофилович, вспоминая подобных западоцентристов, коим и в России несть числа. А уж скольких, наверное, усилий и влияния, не говоря уже о деньгах, стоило, чтобы в Европе (!) признали армян за самых трудолюбивых, свободолюбивых и образованных... Ведь там, в Париже, где бывал Маевский, до сих пор жили в убеждении, что в Петербурге медведи по улицам ходят, перса от турка не отличали, а турецкий народ от закавказских мусульман. И чтобы так за армян болеть!? Да...

Он огляделся, ища глазами скамью: ему захотелось посидеть здесь немного. Разгоравшийся тихий день клонил к покою и уединению, а до собрания во Дворце наместника оставалось еще порядочно времени.

Кто-то окликнул его по имени-отчеству, Маевский обернулся и увидел идущего к нему быстрым шагом присяжного поверенного Шахмалиева, с которым накануне познакомился в Дворянском собрании, а рядом с ним неизвестного молодого человека, с виду похожего на студента.

- А я вас еще на Ольгинской заметил, - сказал Шахмалиев, слегка задыхаясь от скорой ходьбы, - да вот не сразу мог подойти, ждал Аркадия. Кстати, позвольте вам представить, уважаемый Владимир Феофилович, нашего тифлисского журналиста Аркадия Петровича Бурнашева. Он из газеты "Кавказ", ученик незабвенного Василия Львовича Величко.

Пожимая руку Аркадия, Маевский с любопытством разглядывал молодого человека. Все, связанное с судьбой и фигурой Величко, автора книги "Кавказ", которую недавно запоем прочел Маевский, страшно его волновало. Величко занимали те же вопросы, которые мучили и его, только, похоже, тот нашел ответы гораздо раньше.

- Наши представители на совещании, приехавшие из закавказских уездов, поселились в гостинице "Ориантъ", - продолжал Шахмалиев. - Собрались весьма уважаемые люди. Главному редактору газеты "Каспий" и нашему, будем надеяться, депутату в первую Государственную Думу Алимардан беку Топчибашеву уже известно о вас с моих слов. Он хотел бы узнать ваше мнение о том, что же на самом деле происходит в Турции.

- А меня, напротив, интересует то, что на самом деле происходит на Кавказе... - усмехнулся Маевский.