Антон Чехов - Том 26. Письма 1899 Страница 57

2903. В. Э. МЕЙЕРХОЛЬДУ Начало октября

1899 г. Ялта.

Дорогой Всеволод Эмильевич, у меня нет текста под рукой, и о роли И<оганнеса> я могу говорить только в общих чертах*. Если пришлете роль, то прочту ее, возобновлю в памяти и буду подробен, теперь же скажу только то, что может иметь для Вас ближайший практический интерес. Прежде всего И<оганнес> интеллигентен вполне; это молодой ученый, выросший в универс<итетском> городе. Совершенное отсутствие буржуазных элементов. Манеры воспитанного, привыкшего к обществу порядочных людей (как Анна) человека; в движениях и в наружности мягкость и моложавость, как у человека, выросшего в семье, избалованного семьей и всё еще живущего под крылышком у маменьки. И<оганнес> немецкий ученый, и потому с мужчинами он солиден. С женщинами же, наоборот, становится женственно нежным, когда остается с ними. В этом отношении очень характерна его сцена с женой, где он не может удержаться от ласок, хотя уже любит или начинает любить Анну. Теперь о нервности. Не следует подчеркивать нервности, чтобы невропатологическая натура не заслонила, не поработила того, что важнее, именно одинокости, той самой одинокости, которую испытывают только высокие, притом здоровые (в высшем значении) организации. Дайте одинокого человека, нервность покажите постольку, поскольку она указана самим текстом. Не трактуйте эту нервность как частное явление; вспомните, что в настоящее время почти каждый культурный человек, даже самый здоровый, нигде не испытывает такого раздражения, как у себя дома, в своей родной семье, ибо разлад между настоящим и прошлым чувствуется прежде всего в семье. Раздражение хроническое, без пафоса, без судорожных выходок, то самое раздражение, которого не замечают гости и которое всей тяжестью ложится прежде всего на самых близких людей — мать, жену, — раздражение, так сказать, семейное, интимное. Не останавливайтесь на нем очень, покажите его лишь как одну из типических черт, не переборщите, иначе выйдет у Вас не одинокий, а раздражительный молодой человек*. Я знаю, Константин Сергеевич будет настаивать на этой излишней нервности, он отнесется к ней преувеличенно, но Вы не уступайте; красотами и силою голоса и речи не жертвуйте такой мелочи, как акцент. Не жертвуйте, ибо раздражение в самом деле есть только деталь, мелочь.

Большое Вам спасибо за то, что вспомнили. Напишите мне еще, пожалуйста, это будет совсем великодушно с Вашей стороны, так как я очень скучаю. Погода здесь великолепная, теплая, но ведь это только соус, а к чему мне соус, если нет мяса.

Будьте здоровы, крепко жму Вам руку и желаю всего хорошего.

Ваш А. Чехов.

Ялта.

Поклонитесь Ольге Леонардовне, Александру Леонидовичу, Бурджалову, Лужскому. Еще раз спасибо за телеграмму.

Меньшикову М. О., 2 октября 1899*

2904. М. О. МЕНЬШИКОВУ

2 октября 1899 г. Ялта.

2 окт.

Дорогой Михаил Осипович, как-то в Москве известный Вам Н. М. Ежов, узнав, что я собираюсь писать Вам, просил меня сделать Вам следующее заявление. Летом он, Ежов, был на юге, объездил Придонецкий и Приазовский край, побывал на металлургических и прочих заводах — и у него скопился материал «из жизни рабочих», материал для «Нов<ого> времени» не совсем подходящий. Не пожелаете ли Вы ознакомиться с сим материалом и то, что найдете достойным, взять для «Недели»? Если да, то Еж<ов> приведет всё в порядок и пришлет Вам. Напишите ему*: Москва, Мал. Песковский пер., д. Крутикова. Или напишите мне.

Итак, со своей просьбой он обратился ко мне еще в Москве, а я забыл и вспомнил о ней только вчера, получив от него письмо*.

Рассказ для «Недели» пришлю*, s’il vous plaît[10]. Пришлю небольшой, листа в полтора. Теперь у меня перестали стучать*, стол мой на своем месте — и я могу работать.

Я читал Накрохина*. Это хорошее дарование, но робкое, слабо захватывающее. У сего писателя и виолончель прекрасна и талант виртуоза, но резонанс плохой. Надо бы пободрее и посмелее, значительно расширив сферу наблюдений. Лучшие вещи «Странник» и «Стихия» — остальные же, по тону и по манере, лишь повторение сих лучших вещей. И еще одно: надо женщин изображать. Без женщин никак нельзя. Не написал я Накрохину, как предполагал раньше, по той причине, что никак не мог придумать, что именно написать. Мне очень хотелось бы познакомиться с ним и поговорить.

Спасибо Вам и Лидии Ивановне за обещание выслать свои фотографии. Буду ждать.

Ах, какая тут чудесная погода! Солнце так и прет в окно. Деревья еще не начинали желтеть, лето продолжается.

Будьте здоровы, крепко жму руку.

Душевно Ваш

А. Чехов.

На конверте:

Царское Село. Михаилу Осиповичу Меньшикову.

Магазейная, д. Петровой.

Карпову Е. П., 4 октября 1899*

2905. Е. П. КАРПОВУ

4 октября 1899 г. Ялта.

4 октября 99.

Дорогой Евтихий Павлович, если Давыдов возьмет роль дяди Вани, то буду очень рад*. Он сыграет прекрасно. С тем, чтобы Сазонов играл Астрова — тоже соглашаюсь охотно. А кому отдадите профессора? Гореву? Ленскому? Роли Елены Андреевны и Марьи Васильевны отдайте кому угодно; я только попрошу, чтобы Елена Андреевна была помоложе и потеплее; я предпочел бы, чтобы ее скорее играла Потоцкая, чем Мичурина. Савина не возьмет, потому что это маленькая роль.

Приехать не могу, так как меня едва ли бы выпустили из Ялты. Я здоров, но не каждый день.

Теперь просьба. Это письмо вручит Вам С. Я. Елпатьевский. Он приехал в Петербург, чтобы начать хлопотать о своем сыне-студенте*, о том, чтобы департамент госуд<арственной> полиции разрешил сыну уехать за границу. В сей департамент есть ход: с директором Зволянским хорошо знаком Ал. П. Коломнин. Не найдете ли Вы возможным повидаться с К<оломниным> и попросить его, чтобы он побывал у Зволянского и поговорил насчет молодого Елпатьевского? Я бы сам написал Ал. П-чу, да боюсь, что одного письма мало. Это такой человек, которому надо всё втолковать и объяснить. Кстати сказать, он очень обязателен и просьбы исполняет всякий раз с обычной своей добротой.

Будьте здоровы, жму руку и желаю всего хорошего.

Ваш А. Чехов.

Ялта.

Книппер О. Л., 4 октября 1899*

2906. О. Л. КНИППЕР

4 октября 1899 г. Ялта.

4 окт.

Милая актриса, Вы всё сильно преувеличили в своем мрачном письме*, это очевидно, так как газеты отнеслись к первому представлению вполне добродушно*. Как бы ни было, одного-двух неудачных представлений совсем недостаточно, чтобы вешать нос на квинту и не спать всю ночь. Искусство, особенно сцена — это область, где нельзя ходить не спотыкаясь. Впереди еще много и неудачных дней, и целых неудачных сезонов; будут и большие недоразумения, и широкие разочарования, — ко всему этому надо быть готовым, надо этого ждать и, несмотря ни на что, упрямо, фанатически гнуть свою линию.

И конечно Вы правы: Алексееву не следовало играть Грозного*. Это не его дело. Когда он режиссер — он художник, когда же он играет, то он молодой богатый купец, которому захотелось побаловаться искусством.

А я 3–4 дня был болен, теперь сижу дома. Посетителей нестерпимо много. Праздные провинциальные языки болтают, и мне скучно, я злюсь, злюсь и завидую той крысе, которая живет под полом в Вашем театре.

Последнее письмо Вы писали в 4 часа утра. Если Вам покажется, что «Дядя Ваня» имел не такой успех, как Вам хотелось, то, пожалуйста, ложитесь спать и спите крепко. Успех очень избаловал Вас, и Вы уже не терпите будней.

В Петербурге дядю Ваню будет играть, кажется, Давыдов, и сыграет хорошо, но пьеса, наверное, провалится*.

Как поживаете? Пишите побольше. Видите, я пишу почти каждый день. Автор так часто пишет актрисе — этак, пожалуй, гордость моя начнет страдать. Надо актрис в строгости держать, а не писать им. Я всё забываю, что я инспектор актрис. Будьте здоровы, ангелочек.

Ваш А. Чехов.

На конверте:

Москва. Ее высокоблагородию Ольге Леонардовне Книппер.

Б. Никитская, уг. Мерзляковского пер., д. Мещериновой.

Харченко Г. А., 4 октября 1899*

2907. Г. А. ХАРЧЕНКО

4 октября 1899 г. Ялта.

4 октября.