Иван Мележ - Люди на болоте (Полесская хроника - 1) Страница 58

- Дайте уж я! Как бы не надорвались с непривычки!..

- Не надорвусь! - ответил Апейка с натугой, поднимая мешок.

Чернушка помог ему, пошел вслед, поддерживая мешок сзади. Когда они вернулись на крыльцо, Апейка сказал:

- Так вы из Куреней! То-то лицо знакомое... Картошка хорошо уродилась?

- Картошка - неплохо. А ржи, можно сказать, нет...

- С рожью, пшеницей плохо у нас во многих деревнях.

Трудная зимушка будет. И весна... Ага, - вспомнил Апейка" - ТуТ у нас был под арестом из Куреней - Дрозд, кажется... Нет, Дятел его фамилия. Ганна замерла, стала прислушиваться. - Как он там?

- А что? Ничего. Живет себе...

- Хорошо, честно живет?

- Ничего. Мирно...

Ганна еще не справилась с волнением, которое вызвало неожиданное упоминание о Василе, как из дома выбежала Шура, строго и серьезно подала что-то завернутое в газету:

- Это вам от меня. К свадьбе... Ничего другого нет.

Студентка!.. Книжка хорошая!.. - Она спохватилась: - Читать вы умеете?

- Можно сказать - нет...

Шура задумалась: что же делать? Помог Чернушка, сказал Ганне:

- Бери да скажи спасибо!

Возвращаясь обратно с книгой в руках, Ганна вспоминала строгий и сочувственный девичий взгляд. "Вы любите его?

Как же можно жить не любя!.." - "А так и живут! Многие живут!.." будто спорила она со строгой, наивной девушкой. Она знала это, была убеждена, что так было и будет, но когда вспоминала, как ходила с Евхимом, как увидела Василя, - на душу тяжело ложилась тревога...

4

Заботы, заботы. На следующее утро Чернушка снова отправился в дорогу теперь уже покупать Ганне материю на кофту. Путь предстоял недолгий, хотя и пришлось ехать в объезд, - напрямую пока что только ходили, - и часа через полтора Чернушкова телега вкатилась уже в глинищанскую улицу.

Дом Нохима стоял на краю деревни, на самом людном месте, которое почему-то называлось "коварот", где сходились улица, дорога из Олешников и дорога на юровичский шлях.

Лавка была в пристройке к большому старому дому, и Чернушка, привязывая коня к штакетине, невольно отметил:

"Перебрался уже!.. Богатеет Нохим!.." Приезжая недавно в Юровичи, Чернушка видел всего лишь"сруб пристройки, а вот на тебе - лавка! Да и сам дом Нохима давно ли - со времен польского нашествия - стоял пустой, без окон, и сад за ним давно ли был запущенным, неприглядным А сейчас, куда ни глянь, новость: то лавка в доме, то паровик, то пристройка.

Яблони новые, молодые в саду...

"Богатеет, хитрая собака..."

В лавке, где пахло свежим деревом, селедкой и керосином, стоял за прилавком старший сын Нохима Ицка. Кроме него было двое глинищанцев, зашедших, видно, поговорить, потому что покупать ничего не собирались. И Ицка сразу нацелился взглядом на Ганну и Чернушку.

Чернушка, по давней своей привычке, сперва начал брать разную мелочь, что подешевле: три коробки спичек, пять фунтов соли, два фунта мокрых, сильно пахнущих селедок.

249 Он уже намеревался заговорить о самом важном и трудном, о самой большой покупке, как появился и сам Нохим.

- А, Чернушка! Здоров был! - радостно, как старого знакомого, приветствовал он старика. Нохим знал почти каждого не только в Глинищах, но и в ближайших деревнях.

- Здоров был и ты.

- Богатым будешь, я слышал! Дочь выдаешь замуж?

- Выдаю..

Нохим окинул Ганну таким зорким взглядом, что она покраснела.

- Красавица! Евхим знает толк в бабах! Сам бы женился на такой, если бы помоложе был. И не жид. Ты бы, конечно, не отдал за жида?

- Старый ты, Нохим, грех такое говорить.

- Старый? Я - старый? - Нохим взглянул на смеявшегося Ицку, на крестьян.

Один из них поддержал:

- Самый сок! Как раз жениться!

- О, слышишь, Чернушка! А ты говоришь: Нохим старый!.. - Он сразу, почти тем же тоном, проговорил: - Но ты, видно, приехал ко мне не только для того, чтобы дочку показать? Купить что-нибудь хочешь?

- Ситец, говорят, у тебя есть на кофту... - осмелился сказать отец. Девка на днях видела ..

- Есть. Немного еше осталось. О, твоя девка, Тимох, вижу, знает, что хорошо, а что плохо...

Нохим подал небольшой сверток. Когда Чернушка мял ситец крючковатыми, как сухие ольховые корни, черными пальцами, почему-то просматривая его на свет, Нохим посоветовал:

- Знаешь, Тимох, что я тебе скажу. Если уж у тебя такой праздник, я дам то, чего никому не давал. Сатин у меня есть атласный. Из самого Киева. Блестит, переливается, как шелк. В нем девка твоя будет чистая королева!

- На королевское, Нохим, у меня, грец его, карман малый...

- Эге! У него на сатин карман малый! Постыдился бы, Тимох, говорить такое! Ну хорошо, как хочешь, бери не бери - я не набиваюсь! Погляди хоть, что оно такое!

- Да что смотреть, если все равно не возьму...

- А ты посмотри! Я за погляд денег не беру!

- Да что смотреть, если дорого.

- Дорого? Вы слышите, он говорит - дорого! Он еще не видел материю, не знает, сколько стоит, а уже говорит - дорого! Его еще никто не режет, а он кричит "караул"!

Нохим ловко подступил к Ганне, склонился перед ней:

- Прошу извинить, гражданочка, но надо примерить материю к вашему лицу, чтоб отец увидел все натурально!

Мужик такой ведь, что не поверит, пока не увидит сам! - Нохим приложил развернутый край белого сатина к Ганниным плечам и шее. - Гляди, Тимох, если есть глаза! И если добра хочешь дочке! Если ты хочешь, чтоб она была первой красавицей на свадьбе! А не, извини, задрипанка какая! _ Отец почесал затылок: правда, товар, грец его, чудесный, так и переливается, как вода Припяти в солнечный день. Ганна в нем будто уже не Ганна, а незнакомая красавица! И ей, видно, материя по душе: ишь как глаза сияют, хотят, просят!

Но ведь копейки все на счету.

- Недорого, говоришь? Сколько ж оно? !..

- Не бойся. У тебя останется еще куча денег!

- Смеешься ты все, Нохим. Чтоб хоть хватило!

- Хватит, говорю. - Нохим перестал смеяться. - Я знаю, Тимох, что у тебя сейчас неуправка. Сам женился и знаю, что такое свадьба! И, хоть ты не позовешь меня, я дам тебе облегчение. Большое облегчение! Можешь сейчас, Тимох, не платить всего. Заплатишь только каких-нибудь рубля три, а остальное можешь и совсем не платить. Отработаешь какой-либо мелочью. Съездишь зимой в Мозырь за товаром и разок в Юровичи...

Чернушка почесал затылок: деньги такие положить - три рубля, да еще потом в Мозырь и в Юровичи в стужу переться! И все же, видно, надо взять очень уж Ганне к лицу!

- Но ведь дорого - страх! Столько денег и езды - шутка сказать!

- Ой, как ты скуп, Тимох! Ну хорошо, еще копеек двадцать скину. Раз уж расход у тебя такой - свадьба!

Что ни говори, не все платить сразу, какое ни есть, а все же облегчение. А там - бог судья. Пока дай бог свадьбу одолеть. Чернушка вынул из-за пазухи тряпицу, развернул ее, стал считать деньги.

- Ну, меряй...

Нохим ловко крутнул рулон, развернул, отмерил деревянным аршином, отрезал. Прежде чем сложить отрезанный кусок, он провел им по своей ладони, чтобы все видели, как сияет-переливается ткань, аккуратно завернул в бумагу.

- Носите на здоровье, мадемазель-девушка! И будьте счастливая в этой кофте!

С Нохимом уже заговорил другой покупатель, но когда Чернушка пошел к двери, торговец перевел разговор, поинтересовался:

- А где ты, Тимох, шить будешь? Такой товар испортить - не штука!

- Да вот, думаю, к Годле...

- Иди к Годле. Чтоб ей на том свете сто тридцать три раза перевернуться каждый день! За ее злой язык, которым она плетет всякую несусветицу на Нохима. Но Нохим не злой, не мстит. Он продает товар и сам посылает людей, чтоб поддержать эту глупую бабу, которая готова ни за что утопить своего человека... Так и скажи, что послал сам Нохим!

Годля жила близко, в черной от копоти, источенной шашелем хатке с черной соломенной крышей и маленькими окошками Чернушка знал, что хаха эта досталась ей от глинищанского бедняка, который подался в примаки. Купила она хату года через два после войны, сама, говорят, подыскала, сама сторговалась, сама привезла из Наровли голодных детей, вместе с тихим, незаметным мужем своим Элей.

Но больше всего вызвало людской интерес, слышал Чернушка, чудо, которое она внесла в хату, - столик на железных ножках, с блестящим колесиком и мудреными шпеньками.

Чудо это, которое называлось ножной швейной машиной и похожего на которое не было ничего не только в Глинищах, но и в других деревнях, куда проникали глинищанцы, уже само по себе поставило Годлю на почетное место среди людей. Уважение это выросло еще больше, когда увидели, как ловко Годля управляется с мудрой своей машиной, как удачно шьет девчатам и хлопцам юбки и рубашки.

Чернушкам шить у Годли не приходилось обходились, слава богу, сами сами и пряли, и ткали, и шили, - но Годлю старик хорошо знал Очень уж заметной была она среди деревенских женщин быстрая, суетливая, никогда не пройдет тихо, а все бегом, бегом. Единственный глаз ее, тоже быстрый, подвижный, все замечает, все понимает И ко всему еще одна странность, о которой говорили по всей округе зимой - ив мороз и в метель - без платка, только "гуга" - пучок - торчит на затылке, - и хоть бы раз простудилась!