Прочь из города - Денис Ганин Страница 59

А он всё улыбается своими глазами и как бы спрашивает, не то издеваясь, не то умоляя:

— Ну? Ну? Ну, что ты?! Ну, скажи хоть что-нибудь? Ну?

Она перевела взгляд с портрета на окно. Само окно и предметы перед и за ним, их очертания стали размываться от скопившихся в её глазах слезах. Одна из них вдруг оторвалась и упала на внешнюю сторону ладони. Сухая холодная кожа на ладони, едва почувствовав капельку тепла, сразу же отозвалась: рука дёрнулась. Лариса Вячеславовна опустила голову, чтобы рассмотреть свою чудную руку, и тут же из глаз попадали вниз ещё несколько таких же мокрых и тёплых слёз-горошин.

— Ехать! Во что бы то ни стало нужно ехать! Я нужна им там. А здесь я обречена на смерть. На сумасшествие и смерть. Ехать, Саша, да, ехать!

Глава XXXVIII

Когда Ропотов зашел к себе домой, Лена, дети и Лариса Вячеславовна располагались на большом диване-кровати в ставшей единственной жилой комнате в квартире Ропотовых. Тела Лены и её матери — тёщи Алексея — были полностью, с ногами укрыты одеялами, пледами и верхней одеждой. Непокрытыми оставались только их головы, да и то — условно, так как на головах обеих женщин были шапки. Детей же совсем не было видно среди этой большой кучи тел и тряпья. Вместе с тем их детские силуэты можно было различить по двум «холмикам»: одному побольше, другому — поменьше.

— Алёша, радость-то какая, мама приехала! — выпалила Лена, как только из коридора показался её муж, и тут же заревела, глупая.

Пройдя в комнату, Ропотов не сразу заметил прибавление на диване. После дневного уличного света полумрак подъезда, а затем и комнаты не сразу вернул ему остроту зрения.

— Лёшенька, здравствуй, сынок! — промолвила Лариса Вячеславовна, пытаясь приподняться с дивана. Голос её дрожал, она боролась с захватившими её эмоциями, снова разбуженными плачем Лены.

Алексей бросился к тёще, сдерживая её:

— Ну, что Вы, Ларисславна, сидите-сидите, Вам ли сейчас… прыгать?

— Да, это уж точно… Фу, — попыталась перевести дух Лариса Вячеславовна, который из-за всех переживаний внезапно куда-то улетучился.

— Как же Вы очутились-то тут, я уж и не чаял… — начал было Ропотов.

— Алёша, маму сосед довёз, до самого нашего дома, представляешь? — перебила его Лена, не дав также слова и матери.

— Да, — едва вторила ей Лариса Вячеславовна.

— Сосед? — удивился Ропотов.

— Да, Алёш, сосед мой с третьего этажа, Толиком звать. Они уезжать собрались на дачу, а я услышала и напросилась, чтобы они меня сюда привезли.

— Да Вам повезло, Ларисславна! Где же это видано, чтобы кто-то кого-то в наше время сейчас подвозил? Ну, просто удача какая-то… нереальная.

— А и не говори. И сама не верю. Бог мне помог! Сущий Бог на Земле.

— Алёш, представляешь, если бы мы сейчас уехали за мамой? Приехали — а её нет. И нас здесь тоже нет! — заговорила Лена. И тут же повернулась к матери:

— Мы ведь только сегодня утром собирались к тебе, мама!

— Господи, хорошо, что ты задержался-то, — опять обратилась Лена к мужу.

— Да, да, — запричитала Лариса Вячеславовна, — как же хорошо-то, Господи!

Лена продолжала:

— Ой, а что с машиной-то, Лёш? Удалось тебе бензин перелить? Я-то глупая, и спросить забыла на радостях, — печать тревоги проступила на Ленином лице, сменив гримасу радости.

Ропотов тяжело вздохнул и медленно стал сползать на пол, пока не сел, обхватив руками колени.

— Завтра я опять пойду, — он снова выдохнул.

— Случилось что-то? — испуганно прошептала Лена, привставая на локтях так, что задела один из «холмов» на диване.

— Папа, на тебя что, опять собачки напали? — откуда-то из глубины послышался голос Паши.

— Нет никаких собак! Я же говорила вам… Паша!.. Папа их прогнал всех. Ну-ка! — громко и грозно проговорила Лена, повернувшись в сторону ближайшего от неё «холма».

— Лен, а что за собаки-то? — шёпотом стала спрашивать Лариса Вячеславовна.

— Ой, мам, потом давай! Видишь, как они на это…

— Да я… я просто не дошёл до машины, — начал отвечать Ропотов, — там… ну… отвлекли меня просто… пришлось идти в одно место, ну там… помогать знакомому одному, — несвязно стал объяснять Ропотов.

— Знакомому? Ну, ладно, ладно… потом. Главное, что всё в порядке с тобой, слава Богу, что не случилось ничего. Ой, а то я уж перепугалась.

— Да нет, всё нормально, — закрыл тему Алексей, тут же возвращая разговор к предыдущей, более интересной ему теме:

— Ларисславна, как дорога вам показалась-то? Что там видно было, из окна машины?

— Ой, Алёша… тяжёлая была дорога, долгая. И ехали медленно, и останавливались мы по пути, и нас останавливали несколько раз. Я уж распереживалась вся. Да и не видно особенно было ничего: окно-то моё всё заиндевело. И сидела я там вся, как комок нервов, глаза закрыла, молитвы всё читала, уж и не чаяла доехать к вам совсем, а Толик этот уже нервничает, ругается, что связался со мной, что крюк такой… Думала, всё: выбросит он меня вон из своей машины, — последние слова Ларисы Вячеславовны стали тонуть в слезах, так что Лене пришлось прервать её и успокаивать:

— Ну, что ты, мама, ну, успокойся, всё же уже позади.

Она обняла мать нежно за плечи и стала гладить её по голове поверх вязаной шапочки.

— Ну, будет, будет.

Лена стала быстро и сбивчиво говорить за маму:

— Алёша… маму, ну, то есть машину их, ну, этого соседа её, как его, этого Толика, — их останавливали несколько раз военные или полиция… поди там их разбери. Представляешь? Проверяли всё, кто едет и что везет. Смотрели, и в саму машину заглядывали, и багажник просили открыть. Оружие, наверное, искали, что там они ещё могли? И документы они тоже смотрели у этого соседа, водителя. А маму вот и жену его, этого Толика, не просили.

— А я ещё паспорт свой не взяла, дура старая, дома его оставила. Ох…

Ропотов не перебивал никого, пытаясь выстроить в голове всю картину событий.

— Мама, ну, что же ты, как можно сейчас-то?!.. Алёш, мамин сосед, он же маму только за продукты повёз к нам, ты представляешь, за так бы и не стал даже. Их дача вообще в другом месте. Только за продукты сюда маму и повёз!

Вот сволочь какая! Представляешь?

— Я ему четыре пакета муки отдала и… этого… Господи, как его… риса! — тоже два, — Лариса Владиславовна развела руки, — а ему всё