Максим Горький - Дачники Страница 6

Двоеточие. Хо-хо! Отбрил и доволен! Миляга: Чай, поди-ка, героем себя чувствует... Ну, ничего, пускай потешится молодая душа. (Опустив голову, сидит молча.)

Калерия (выходит на террасу). Ты все еще не можешь помириться?

Варвара Михайловна (негромко). Нет, не могу...

Калерия. Кого ты будешь ждать теперь?

Варвара Михайловна (задумчиво). Не знаю... не знаю.

(Калерия, пожимая плечами, сходит с террасы, идет налево, скрывается за углом дачи.)

Двоеточие. Н-да! Ну, так что же, Петруха... Как же я буду жить-то?

Суслов. Это не решается сразу... надо подумать...

Двоеточие. Не решается? Хо-хо! Эх ты... Что?

Суслов. Ничего... Я ничего не говорю.

Двоеточие. Ничего и не скажешь, видно.

(Справа из лесу идут Басов и Шалимов, раскланиваясь, проходят под сосну, садятся у стола, у Басова на шее полотенце.) Вот - и писатель с адвокатом идут... Гуляете?

Басов. Купались.

Двоеточие. Холодно?

Басов. В меру.

Двоеточие. Пойти и мне поплавать. Пойдем, Петр, может, я утону, наследство скорее получишь, а?

Суслов. Нет, я не могу. Мне вот с ними нужно поговорить.

Двоеточие. А я пойду. (Встает и уходит направо в лес. Суслов смотрит вслед ему и, усмехаясь, идет к Басову.)

Басов. Варя, скажи, чтобы нам бутылочку пива дали... нет, лучше три бутылочки... Ну, что, как твой дядя?

(Варвара Михайловна уходит в комнаты.)

Суслов. Надоедает понемногу...

Басов. Да... эти старики не забавны...

Суслов. Он, должно быть, хочет жить со мной...

Басов. Дядя-то? Мм-да... Ну, а ты как?

Суслов. Да... черт знает! Вероятно, будет так, как он хочет.

(Саша приносит пиво.)

Басов. Ты что, Яков, молчишь?

Шалимов. Раскис немного... Забыл я, как зовут эту воинственную даму?

Басов. Марья Львовна. .. Эх, Петр, какая, брат, сегодня у нас за обедом разыгралась словесная война!

Суслов. Конечно, Марья Львовна. ..

Шалимов. Свирепая женщина, скажу вам...

(Варвара Михайловна снова выходит на террасу.)

Суслов. Не люблю я ее.

Шалимов. Я человек мягкий, но, скажу вам по правде, едва не наговорил ей дерзостей.

Басов (смеясь). А она тебе наговорила.

Шалимов (Суслову). Вы поставьте себя на мое место: человек что-то там пишет, волнуется... наконец, устает, скажу вам просто. Приезжает к приятелю отдохнуть, пожить нараспашку, собраться с мыслями... и вдруг - является дама и начинает исповедовать: как веруете, на что надеетесь, почему не пишете о том-то и зачем молчите об этом? Потом она говорит, что это у вас неясно, это неверно, это некрасиво... Ах, да напишите вы, матушка, сами так, чтобы оно было и ясно, и верно, и красиво! Напишите гениально, только дайте мне отдохнуть!.. ф-фу!

Басов. Это надо терпеть, мой друг. Проезжая по Волге, обязательно едят стерляжью уху, а при виде писателя - всякий хочет показать себя умницей; это надо терпеть.

Шалимов. Неделикатно это... неумно! Она часто бывает у тебя?

Басов. Нет... то есть да, частенько! Но я ведь тоже не очень ее жалую... Она такая прямолинейная, как палка... Это жена с ней в дружбе... и она очень портит мне жену. (Оглядывается на террасу и видит Варвару Михайловну). Варя... ты здесь?

Варвара Михайловна. Как видишь.

(Замыслов и Юлия Филипповна быстро идут по дороге от дачи

Суслова. Смеются. Шалимов, усмехаясь, смотрит на смущенного Басова.)

Замыслов. Варвара Михайловна! Мы устраиваем пикник... Едем в лодках...

Юлия Филипповна. Дорогая моя, здравствуйте!

Варвара Михайловна. Идемте в комнаты.

(Скрываются в комнатах. Суслов встал и медленно идет за ними.)

Замыслов. А Калерия Васильевна дома?

Шалимов (смеясь). Ты, кажется, побаиваешься женыто, Сергей?

Басов (вздыхает). Ну, пустяки. Она у меня... хороший человек!

Шалимов (усмехаясь). Почему же ты так грустно сказал это?

Басов (вполголоса, кивая головой на Суслова). Ревнует... к моему помощнику... Понимаешь? А жена у него, - ты обрати внимание, интереснейшая женщина!

(В глубине поляны проходят Соня и Зимин.)

Шалимов. Да? Посмотрим... Хотя эта Марья Львовна сильно отбивает охоту знакомиться со здешними женщинами, скажу тебе!

Басов. Эта, брат, совсем в другом стиле. Эта - о! Ты увидишь... (Пауза.) А давно ты ничего не печатал, Яков. Пишешь что-нибудь большое?

Шалимов (ворчливо). Ничего я не пишу... скажу прямо... Да! И какого тут черта напишешь, когда совершенно ничего понять нельзя? Люди какие-то запутанные, скользкие, неуловимые...

Басов. А ты так и пиши - ничего, мол, не понимаю! Главное, брат, в писателе искренность.

Шалимов. Спасибо за совет!.. Искренность... не в этом дело, друг мой! Искренно-то я, может быть, одно мог бы сделать: бросить перо и, как Диоклетиан, капусту садить... (Нищие тихо поют за углом дачи Басова: "Благодетели и кормильцы, милостыньку Христа ради, для праздничка Христова, поминаючи родителей". Из-за сцены появляется Пустобайка - идет гнать нищих.) Но - надо кушать, значит, надо писать. А для кого? Не понимаю... Нужно ясно представить себе читателя, какой он? Кто он? Лет пять назад я был уверен, что знаю читателя... и знаю, чего он хочет от меня... И вдруг, незаметно для себя, потерял я его... Потерял, да. В этом драма, пойми! Теперь вот, говорят, родился новый читатель... Кто он?

Басов. Я тебя не понимаю... Что это значит - потерять читателя? А я... а все мы - интеллигенция страны - разве мы не читатели? Не понимаю... Как же нас можно потерять? а?

Шалимов (задумчиво). Конечно... интеллигенция - я не говорю о ней... да... А вот есть еще... этот... новый читатель.

Басов (трясет головой). Ну? Не понимаю.

Шалимов. И я не понимаю... но чувствую. Иду по улице и вижу каких-то людей... У них совершенно особенные физиономии... и глаза... Смотрю я на них и чувствую: не будут они меня читать... не интересно им это... А зимой читал я на одном вечере и тоже... вижу - смотрит на меня множество глаз, внимательно, с любопытством смотрят, но это чужие мне люди, не любят они меня. Не нужен я им... как латинский язык... Стар я для них... и все мои мысли - стары... И я не понимаю; кто они? Кого они любят? Чего им надо?

Басов. Н-да... это любопытно! Только, я думаю - нервы это, а? Вот поживешь здесь, отдохнешь, успокоишься, и читатель найдется... Главное в жизни спокойное, внимательное отношение ко всему... вот как я думаю. Пойдем в комнаты! И того, Яша, попрошу тебя! Ты, знаешь, так как-нибудь... эдак павлином!

Шалимов (изумленно). Что-о? Как это павлином? Зачем это?

Басов (таинственно). Так, знаешь, распусти хвост на все перья! Перед Варей... перед женой моей... развлеки ее... заинтересуй, по дружбе...

Шалимов (не сразу). Нужно, значит, сыграть роль громоотвода? Ты... чудак! Ну, что же, ладно!

Басов. Да, нет, ты не думай... она милая! Только, знаешь, так как-то, скучает о чем-то... Теперь все скучают... всё какие-то настроения... странные разговоры, вообще, канитель! Кстати, ты женат? То есть, я слышал, что ты развелся с женой.

Шалимов. И снова был женат, и снова развелся... Трудно, скажу тебе, найти в женщине товарища.

Басов. Н-да! Это верно! Это, друг мой, верно!

(Уходят в комнаты. Дама в желтом платье и молодой человек в клетчатом костюме выходят из леса.)

Дама. Еще никого нет? А назначено в шесть часов... Как это вам нравится?

Молодой человек. Собственно говоря, я - герой...

Дама. Представьте! Я так и думала...

Молодой человек. Да, я герой... А он дает мне комические роли. Нелепо же, согласитесь!

Дама. Они всё хорошенькое - для себя...

(Проходят направо в лес. С другой стороны являются Соня и

Зимин. В глубине сцены Суслов медленно идет по направлению к своей даче.)

Зимин (вполголоса). Ну, я туда не пойду, Соня. .. Так вот... завтра, значит, я еду...

Соня (в тон ему). Хорошо... поезжай. Будь осторожен, Макс, я прошу тебя!

Зимин (берет ее руку). И ты... пожалуйста.

Соня. Ну, до свиданья! Недели через три увидимся... не раньше?

Зимин. Нет, не раньше... до свиданья, милая Соня! Ты без меня... (Смущается, молчит.)

Соня. Что?

Зимин. Так... Глупость. До свиданья, Соня. ..

Соня (удерживая его за руку). Нет, скажи... ты без меня - что?

Зимин (негромко, опустив голову). Не выйдешь замуж?

Соня. Не смей так говорить, Максим... И думать не смей! Слышишь? Это глупо... а пожалуй, и гадко, Максим... понимаешь?

Зимин. Не надо... Не обижайся. Прости... невольно как-то приходят в голову разные дикие мысли... Говорят, человек не хозяин своего чувства...

Соня (горячо). Это - неправда! Это - ложь, Максим! Я хочу, чтобы ты знал: это ложь!.. Ее выдумали для оправдания слабости, - помни, Максим, я не верю в это! Иди!..

Зимин (жмет ее руку). Хорошо! Я буду помнить это, Соня. .. буду! Ну, до свиданья, славная моя!

(Зимин быстро уходит за угол дачи. Соня смотрит ему вслед и медленно идет на террасу, потом в комнаты. Дудаков, Влас и

Марья Львовна идут справа из лесу, потом за ними Двоеточие.

Марья Львовна садится на скамью, Двоеточие рядом с нею. Зевает.)

Дудаков. Люди - легкомысленны, а жизнь тяжела... почему?

Влас. Это мне неизвестно, доктор! Про- должаю: ну-с, так вот - отец мой был повар и человек с фантазией, любил он меня жестоко и всюду таскал за собою, как свою трубку. Я несколько раз бегал от него к матери, но он являлся к ней в прачешную, избивал всех, попадавших ему под руку, и снова брал меня в плен. Роковая мысль - заняться моим образованием - пришла ему в голову, когда он служил у архиерея... Поэтому я попал в духовное училище. Но через несколько месяцев отец ушел к инженеру, а я очутился в железнодорожной школе... а через год я уже был в земледельческом училище, потому что отец поступил к председателю земской управы. Школа живописи и коммерческое училище тоже имели честь видеть меня в своих стенах. Кратко говоря - в семнадцать лет отвращение к наукам наполняло меня до совершенной невозможности чему-нибудь учиться, хотя бы даже игре в карты и курению табака. Что вы на меня так смотрите, Марья Львовна?