Вацлав Михальский - Одинокому везде пустыня Страница 6

- А где? - живо спросил Адам Сигизмундович, подхватывая Сашеньку за талию, чтобы помочь ей разом, вместе с ним, перепрыгнуть через неглубокую канавку.

- Наверное, я буду детским врачом,- сказала Сашенька и робко попыталась убрать руку Адама Сигизмундовича со своей талии, но тут на их пути возникла еще одна канавка, за ней другая, третья, они ловко перепрыгивали через них, смеялись, и рука Адама Сигизмундовича как бы приросла к ее талии, ничего большего он себе не позволял, но и без того они были уже так близко друг к другу.

- Вы коренная москвичка?

- Почти. Мы с мамой много поездили, а с семи лет я в Москве.

- А я никогда не бывал в Москве. Даже смешно. Собрался двадцать второго июня ехать. Чемодан сложил, билет купил. Решил провести отпуск в столице, там у нас дальние родственники живут, списался я с ними, обещали приютить. У них три дочки на выданье, а я как бы приличный жених - врач. Не получилось. Вместо этого двадцать третьего повестку в зубы - и в строй. Отец очень смеялся, он мне за несколько дней до этого говорил: "Адась, ну куда ты собрался, не сегодня-завтра немцы начнут войну!" Я ему говорю: "Папа, у нас же пакт, о чем ты?" А он смеется, ему хоть и далеко за шестьдесят, но он у меня очень бодрый, главный хирург республики. Мы живем в Дагестане.

- Там, наверное, горы? - сказала Сашенька и сделала еще одну, но совсем уж робкую попытку убрать его руку со своей талии. А когда опять ничего не получилось, она так обрадовалась этому, что лицо ее залилось краской стыда: в сознании промелькнули мама, Домбровский, маленький Карен, "затишок", Елоховский собор, где она стала крестной матерью Артема, снова услышала она глуховатый голос грузного батюшки: "Ничего, что армяненок, я и китайчат крестил, война все спишет, а крещеного Бог сохранит лучше".- А вы крещеный? - спросила она спутника.

- Я? А как же? Правда, я не католик, а православный, мама у меня русская, православная, она и настояла на православии. Хотя, думаю, большой разницы нет.

- Наверное,- сказала Сашенька, чувствуя, что все ее тело охватывает какой-то сладкий дурман, что она почти не принадлежит себе.

- Мой отец, Сигизмунд Адамович,- настоящий царский генерал. Я родился в тринадцатом году. Мы живы случайно, вернее, закономерно - мы живы, пока нужны вашей советской власти. Знаете, у моего отца и на работе, и дома стоят два таких маленьких фибровых чемоданчика с полной укладкой - на случай ареста, он у меня как пионер - всегда готов! - И Адам Сигизмундович засмеялся так непринужденно, будто говорил не о страшном, а о веселом.

- Вы не боитесь все это говорить мне? - приостановилась Сашенька и твердой рукой сняла его руку со своей талии.

Боже, какие у него были глаза! Синие, влажно блестящие - бесподобные глаза!

Он погладил ее по щеке, точно так, как погладил когда-то при расставании Домбровский, и тихо, ласково произнес:

- Я, Сашенька, ничего не боюсь, кроме потери близких и долгой, мучительной смерти,- это было бы неприятно. А что касается вас, мадемуазель, то интуиция мне почему-то упорно подсказывает, что мы с вами сделаны Господом Богом из одного и того же куска глины. Вы не так просты, как ваша фамилия, можете меня не разубеждать.

Сашенька оцепенела. Первым ее желанием было упасть перед ним на колени и рассказать все, все… Но она пересилила себя, зато вдруг сказала ни с того ни с сего:

- Хотите верьте, хотите нет, но никогда в жизни…- Тут спазмы сжали ей горло, и не в силах продолжать, она упала ему на грудь и дала волю слезам.

Он обнимал ее нежно-нежно и целовал в виски, в макушку, чуть-чуть в шею. А когда она отплакалась, он взял двумя руками ее залитое слезами лицо и бережно притронулся своими губами к ее губам, раз, два, три… Нет, она, оказывается, совсем не умела целоваться, ее нежные губы были как деревянные.

- Я сейчас! - Она вырвалась из его объятий, отскочила к маленькой кривой березе. Нашла носовой платок, утерлась, высморкалась, посмотрелась в крохотное ручное зеркальце, которое всегда у нее было в кобуре вместо нагана. И вдруг спросила своего кавалера: - А вы и раньше целовались?

- Конечно! - расхохотался Адам Сигизмундович.- Ну это номер! Я же старый дурак! - Божья коровка села на рукав его гимнастерки, он сдул ее и добавил: - Грешен - целовался и улечу на небко по первому требованию, как эта божья коровка. Помните: "Божья коровка, улети на небко - там твои детки кушают котлетки".

- А я… а я,- сказала Сашенька,- первый раз в жизни поцеловалась!

- Охотно верю. Жизнь развивается не по законам арифметики. Конечно, никто не подумает: красавица, орденоноска и ни разу не целовалась. А я верю. Целоваться вы действительно не умеете. Я вас научу, хорошо?

- Хорошо! - сказала Сашенька, ни секунды не задумываясь.

Он смотрел на нее долго, а потом тихо произнес:

- Слава Богу, что я тебя встретил, иди ко мне!

И она шагнула ему навстречу, ни о чем не желая думать, ни о чем…

ХLVI

Как опытный мужчина Адам Сигизмундович понимал, что Сашенька в его власти, но он не хотел ничего торопить. Он чувствовал всей душой, что это не заурядное приключение, что, может быть, именно ее, Сашеньку, ждал он все долгие годы своей пылкой юности и свободной от родительской опеки молодости, не обделенной вниманием девушек и женщин.

Ствол кривой березки, к которой они подошли, был наклонен едва ли не параллельно земле, видно, березку ударили танком или тягачом, она чуть надломилась, покосилась, но удержалась корнями в земле и начала расти не вверх, как все ее соседки, а в сторону. Рана быстро затекла, образовался бугорчатый нарост, и жизнь в березке пошла своим ходом.

- Присядем,- предложил Адам.- Смотри, какое солнышко садится - красное, мирное, садится за холмом, который, может быть, завтра станет высоткой, и полягут при ее штурме десятки, если не сотни наших и немцев. А на юге всё бухают, работает тяжелая артиллерия фрицев, я их уже давно отличаю от наших - и звук у них чуть другой, а главное - интервалы очень ровненькие: немцы - народ аккуратный, первое дело у них - орднунг, порядок, даже убивать они могут только по порядку. Видно, засекли большое скопление наших ребят. Если так, то скоро будет у нас в госпитале жарко. Хочешь мне ассистировать?

- Хочу.

- Тогда договорились.- Он пожал ее горячую ладошку и нежно поцеловал в щеку.- А ты очень ловкая, так через канавы прыгаешь, что другой парень не сможет, и даже юбка тебе не мешает.

И тут Сашенька не удержалась, похвасталась:

- Все-таки я акробатка!

- Ишь ты! Значит, гибкая, как кошка?

- Еще гибче! - засмеялась Сашенька и в первый раз сама попробовала поцеловать его в губы - сухие, чистые, чуть шершавые. Боже, как сладостно! У нее закружилась голова. Он поцеловал ее, чуть отодвинул от себя и, уловив ее помутневший взор, понимая, что она теряет контроль над собой, вдруг стал рассказывать ей громко, как слабослышащей.

- Знаешь, у нас в горах Дагестана много таких кривых березок, там камни мешают им расти. Они у нас почему-то называются "березы реликтовые", хотя обыкновенные карлики, кривобокие, с такими же бугорчатыми наростами. Ты слышишь меня?

- Теперь уже слышу,- срывающимся голосом негромко сказала Сашенька.

- Ну тогда слушай дальше.- И он стал говорить тише, вполголоса.- Особенно много таких березок я видел под Гунибом, в тех местах, где князь Барятинский пленил Шамиля[14]. Страна у нас такая большая, что мы мало что о ней знаем, а Российская империя была еще больше - на Польшу, на Финляндию, на Бессарабию… А в Дагестан наше семейство попало давно, еще мой прадед после восстания 1830 года был сослан под горские пули. После каждого очередного польского восстания шляхту - офицерство - ссылали на Кавказ, искупать грех кровью, а крестьянство - в Красноярский край. Известное тебе село Шушенское - сплошь из поляков… Мой прадед Войцех был отправлен на службу в Темир-Хан-Шуру, сейчас это Буйнакск, там была Ставка. Сейчас все по-другому называется. Например, Махачкала - это бывший Порт-Петровск, и основал город лично Петр Великий во время своего второго персидского похода. Так вот, Войцех родил Адама, Сигизмунда и Тадеуша, естественно, все трое стали военными. Адам и Тадеуш погибли в боях, а Сигизмунд выучился в Московском университете на врача и вернулся в армию, домой, в Дагестан. Он стал полковым врачом, а когда умер, вернее, утонул в Аварском Койсу - это такая горная река, очень бурная,- его разрешившаяся от бремени жена назвала своего первенца опять же Сигизмундом. Так и появился мой отец. Выучился и стал военным врачом. Я тоже учился, в Ростове-на-Дону, и меня распределили домой, в Дагестан, послали хирургом в далекий горный райцентр, хотя там приходилось лечить все. Опыт я получил бесценный.

- Не страшно в горах?