Аркадий Гайдар - Жизнь ни во что (Лбовщина) Страница 6

Но никто не видел и не знал, как нервничал тогда Лбов.

И едва только захрустели ветки под чьими-то ногами, едва только фальшивым криком откликнулась кукушка, и не кукушка, а ястреб, выпрямился Лбов и провел спокойной рукой по маузеру.

Их было четверо, четыре человека без имен.

Демон - черный и тонкий, с лицом художника, Гром - невысокий, молчаливый и задумчивый, Змей - с бесцветными волосами, бесцветным лицом и медленно-осторожным поворотом головы, и Фома - низкий, полный, с подслеповатыми, добродушными глазами, над которыми крепко засели круги очков.

И в первую минуту все промолчали - посмотрели друг на друга, а на вторую - крепко пожали друг другу руки, и в третью - Змей повернул голову и спросил так, как будто продолжал давно прерванный разговор:

- Итак, с чего мы начинать будем?

- Найдем, с чего, - ответил Лбов. - Садитесь здесь, - он неопределенно показал рукой вокруг, - садитесь и слушайте. Я все наперед скажу. Я рад, что вы приехали, но только при условии, чтобы никакого вихлянья, никакого шатанья, чтобы что сказано - то сделано, а что сделано - о том не заплакано, и, в общем... Револьверы у вас есть? И потом, нужны винтовки, и потом мы скоро разобьем Хохловскую винную лавку, а потом - надо убить пристава Косовского и надо больше бить полицию и наводить на нее террор, чтобы они боялись и дрожали, собаки...

Он остановился, переводя дух, внимательно посмотрел на окружающих и начал снова, но уже другим, каким-то отчеканенно-металлическим голосом:

- А кто на все это по разным причинам, в смысле партийных убеждений или в смысле чего другого, не согласен, так пусть он ничего не отвечает, а встанет сейчас и уйдет, чтобы потом не было поздно.

Он остановился, и сквозь его голос проскользнула угрожающая, резкая нотка. Он не сказал больше ничего.

- Всю программу изложил, - заметил Бекмешев, стараясь сгладить слегка резкость, с которой встретил вновь прибывших Лбов.

Демон удивленно стянул брови. Гром молчал. Змей выставил одно ухо вперед и слушал, чуть-чуть улыбаясь, и улыбка у него была вкрадчивая, непонятная, так что каждый мог ее понять по-своему.

Только Фома снял очки, вытер спокойно стекла и сказал отдуваясь, но совершенно просто:

- Уф... ну, милый, и завернул же ты... Только надо же все как-нибудь согласовать, чтобы все это не слишком уж разбойно выходило.

Но что и с чем согласовать, он не договорил, потому что невдалеке заревела сирена проходящего парохода, и шальное эхо долго и неугомонно неслось по лесу.

Пошли к лбовской землянке. Кроме Стольникова, там было еще двое ребят. Уселись у костра, над которым варился котел с мясом, и стали знакомиться.

- Я пить хочу, - сказал Змей.

- И я, - добавил Гром.

- Пойдем, - проговорил Лбов, - я тоже хочу. Входи в землянку, там ведро.

Распахнули дверь, первым вошел Гром. Он пил долго, молча, потом подал ковш Демону и хотел выйти, но взгляд его упал на угол, на груду наваленной сухой листвы, служащей вместо постели Лбову, и на окутанную красным, густо пересыпанным цветками, платком Женщину. Он перевел глаза на Лбова и спросил спокойно, не меняя выражения лица:

- У тебя женщина? - Он сделал небольшое, едва заметное ударение на последнем слове.

А Змей наклонил голову и, неопределенно улыбаясь, добавил вполголоса:

- Женщина в цветном платке, это твоя любовь?

- У меня любовь к бомбам, а не к бабам... и заткните ваши глотки.

В эту минуту в землянку вошел один из ребят и сказал, волнуясь:

- На опушке, возле дороги, знаешь, что возле ключа, костров там тьма, ингушей, должно быть, штук с полсотни остановилось... Это неспроста, они чего рыщут.

- Неспроста, - согласился Лбов и замолчал.

По лицу его забегали черточки, и казалось, что мысли его напряженной головы проливались рывками через складки морщин лба.

- Неспроста, - повторил он. - Ты, ты и ты, - показал он пальцем на нескольких человек, - вы все - марш вперед, слушайте и следите... Нужно, чтобы они не столкнулись сегодня с нами. Сегодня, - он подчеркнул это слово, - сегодня нам нужно отдохнуть.

Через час, за исключением дозорных, высланных к ключу для наблюдения за расположившимся отрядом, все крепко спали.

Змей проснулся от того, что кто-то слегка задел его за руку. Он открыл глаза и на фоне окошка, чуть мерцавшего звездным светом, увидел темный силуэт женщины.

"И чего не спит баба", - подумал он и закрыл опять глаза.

Женщина накинула платок, осторожно отворила дверь и вышла. Возле землянки она остановилась и прислушалась. Было прохладно и тихо. В кустах что-то хрустнуло, женщина вздрогнула и заколебалась, но потом оглянулась еще раз и быстро исчезла в лесной темноте.

7. Этой же ночью

И в тот же день, когда Лбов встретился с боевиками, хорунжего Астраханкина вызвали в жандармское управление, где сообщили ему, что, по имеющимся у них сведениям, ко Лбову и Стольникову присоединились пятеро сормовских рабочих и всей шайкой была ограблена дача князя Абамелек-Лазарева. Еще ему по секрету сказали о шифрованной телеграмме из Петербурга с сообщением, что несколько террористов выехало на присоединение к шайке.

- Надо уничтожить в самом зародыше, - сказал жандармский подполковник, - а то знаете, чем это попахивает? И так за последнее время вокруг чертовщина какая-то твориться начинает. Особенно в Мотовилихе: рыскают какие-то подозрительные типы, собираются в кружки, чего-то шепчутся. А полиция... а полиция, чтоб ей неладно было, только портит авторитет государственной власти - два раза Лбов перестрелку среди улицы затевал, он один, а их двое, либо трое, - отстреляется и уйдет. Это не человек, а черт какой-то! Вы знаете, если эдакому человеку да шайку, так тут может такое, такое выйти... - подполковник запнулся, подыскивая подходящее слово, и несколько раз покрутил пальцем, вырисовывая в воздухе какую-то петлю.

- Ну, в общем, нельзя, - закончил он раздраженно, - нельзя потакать, надо в зародыше, надо в корне...

Он был зол, потому что еще утром он получил от начальства весьма сухую телеграмму, в которой указывалось, что с Лбовым давно бы пора было, пожалуй, покончить.

Астраханкин вышел на улицу возбужденный и энергичный. Он прошел по Оханской до дома, где жила Рита, и завернул к ней.

Рита встретила его приветливо, но сквозь матовую кожу щек проглядывала нездоровая, нервная бледность, и вообще вид у нее был усталый и утомленный. Она попросила Астраханкина в гостиную и, скучая, слушала, как он говорил ей что-то - что, она, по обыкновению, не разобрала, так что он обиделся даже немного.

- И отчего это вы, Рита, за последнее время такая? - спросил он.

- Какая?

- Не... не такая, как раньше.

- А какая я была раньше?

- Ну, вы сами знаете, теперь к вам подступить страшно, даже руку у вас поцеловать и то как-то неудобно.

Рита устало протянула ему руку и сказала спокойно и лениво:

- Ну, целуйте, если вам это нравится.

Астраханкин вспыхнул.

- Я хочу, чтобы это вам нравилось. И что это, в самом деле? Я сегодня вечером уезжаю, у меня, вероятно, со Лбовым схватка будет, может быть, пулю в лоб получу, черт его знает, а вы хоть бы на сегодня переменились!

Она плавно спустила ноги с дивана, откинула кудрявую болонку и быстро схватила его за руку.

- Вы с лбовцами?..

- Да, я. Я только что получил задание, - заговорил он, думая, что эта оживленность вызвана опасением и страхом за его судьбу.

- Вы с лбовцами, - повторила она, - вы должны обязательно захватить его. Слышите, об этом я вас прошу, и если не для охранки, так сделайте это для меня. Я так... я так ненавижу... - начала было она и замолчала, потому что заметила, что зашла слишком далеко, и потому, что Астраханкин, удивленный такой горячностью, посмотрел на нее и спросил недоумевая:

- И что это за фантазия? Вам-то что до него, Рита? И почему это именно вы ненавидите его?

Рита не ответила. Она поднялась с дивана, откинула назад слегка растрепавшиеся волосы и сказала:

- Возьмите и меня с собой.

- Вы с ума сошли, - ответил Астраханкин, тоже поднимаясь.

- Возьмите и меня, - упрямо повторила Рита, - моя Нэлла не хуже вашего Черкеса, и я не буду вам мешать.

- Вы шутите, Рита, вам-то куда и зачем... да это невозможно, разве я могу рисковать брать с собой на такую операцию женщину. Женщину, гм... кашлянул он, - да еще такую хорошенькую.

Но Рита даже не оборвала его, как всегда в этих случаях. Она засмеялась и приветливо пожала ему руку, прощаясь.

Когда он ушел, Рита больше не скучала. Рита достала карту окрестностей Перми, долго и внимательно рассматривала ее, но ничего толком не поняла. Тогда она позвонила и сказала горничной:

- Передайте Егору, чтобы Нэлла была напоена, накормлена и оседлана.

- Сейчас? - спросила та, почтительно наклоняя голову.

- Нет, - ответила Рита, удивляясь про себя недогадливости горничной. Нет, не сейчас, а к семи часам вечера.

А Нэлла у Риты была как Рита. Тонкая, стройная и с норовом - черт, а не лошадь. И Рита любила Нэллу, и Нэлла любила Риту.