Иван Тургенев - Холостяк Страница 6

Митька (выходя из передней). Чего изволите? Вилицкий. Ведь ты, кажется, сказывал... Михаиле Ива-ныч вчера тоже заходил?

Митька (закидывая руки за спину). Как же-с! они с самого воскресенья каждый день изволили заходить-с.

Вилицкий. А!

Митька. В воскресенье изволили даже в большом беспокойстве прибежать-с, здоров ли, дескать, твой барин - отчего его вчера у нас не было?

Вилицкий. Да, да, ты мне сказывал. Что ж? ты ему отвечал, что я...

Митька. Я им доложил-с, что вас в городе нету-с... Дескать, уехали по делам.

Вилицкий. Ну, а он что?

Митька. Они-с удивлялись, какие это, дескать, такие дела... и отчего это вы вдруг так уехать изволили-с, ни слова им не сказамши. Они, говорят, потом в департаменте спра-шивали-с: там не знают, стало, дела не служебные-с. Очень изволили беспокоиться. Спрашивали даже, как вы изволили поехать-с, то есть возок ли с биржи взяли-с, или ямщика наняли, много ли белья с собой изволили забрать-с... Очень беспокоились.

Вилицкий. Что ж ты ему отвечал?

Митька. Я, как вы изволили приказывать-с: "Не знаю, мол, куда барин отправиться изволил, а только поехал он с приятелями: стало быть, за город погулять. С часа на час, мол, ожидаем". Они-с подумали и ушли-с - да вот с тех пор каждый день наведываться изволят. Третьего дня даже два раза. Вчера они часа с полтора у вас в кабинете высидеть изволили: вас все поджидали; записку оставили-с.

Вилицкий. Да, я ее прочел... Ну, послушай: если сегодня Михайло Иваныч прийдет, ты скажи ему, что я вернулся и опять со двора выехал - но что я у него сегодня непременно буду... Слышишь?.. непременно. Ступай, да вицмундир мне приготовь.

Митька (уходя, с улыбкой). Даже дворника расспрашивать изволили-с... Дескать, мол, не знаешь ли, братец, куда Петр Ильич уехал?

Вилицкий. Что же дворник?

Митька. Дворник сказал, что не знает-с, а что, кажется, вы точно не изволите дома ночевать-с.

Вилицкий (помолчав немного). Ну, ступай.

Митька уходит. Вилицкий начинает ходить по комнате.

Что за ребячество! И что за глупая мысль - прятаться? Как будто это возможно!.. Теперь лгать прийдется, выдумывать.. Старика не обманешь - все наружу выйдет. Эх, как это все скверно, скверно!.. (Останавливается.) И что со мной сделалось такое? Отчего у меня - просто мороз по коже подирает, как только я подумаю, что мне надо наконец к ним съездить?

Ведь я все-таки жених: ведь я на днях женюсь... Притом я Машу люблю... Я... да; я готов на ней жениться. Да и дело слажено... я дал слово... ну, и, наконец, я вовсе не прочь... (Пожимает плечами.) Удивительно! Этого я никак, признаться, не предвидел! (Опять садится.) Но этот обед! этот обед! Век я этого обеда не забуду. И что сделалось с Машей? Ведь она не глупа... разумеется, не глупа. Ну, слова, просто слова не умела сказать! Уж Фонк и так и сяк, и с той стороны, и с другой - всячески. Нет, сидит, как каменная! "Да-с, как же-с, я очень рада"... Я все время за нее краснел. Фонку я теперь в глаза смотреть не могу; ей-богу! Мне все кажется, что он как будто посмеивается. Да и есть чему. Разумеется, он, как человек деликатный, всего своего мнения не выскажет...

Небольшое молчание,

Робка она, дика... в свете никогда не жила... Конечно. От кого ж ей и было заимствовать... это... ну, эти манеры наконец... не от Михаила же Иваныча, в самом деле!.. Притом она так добра, так меня любит... Да и я ее люблю. (С жаром.) Разве я говорю, что ее не люблю?.. только вот...

Опять небольшое молчание.

Я с Фонком согласен: воспитание - важная вещь, очень важная вещь. (Берет книгу.) Однако ж надо к ним пойти... Да; я сегодня к ним отправлюсь... (Бросает книгу.) Ах, как это все нехорошо!

Входит Митька. Что тебе?

Митька (подавая ему записку). Письмо-с.

Вилицкий (взглянув на надпись). А! Ну, хорошо; ступай.

Митька выходит. Вилицкий быстро распечатывает письмо.

От Маши! (Читает про себя - и, кончив, опускает руки на колена.) Что за преувеличения такие? К чему это? (Встает и читает вслух.) "Вы меня не любите больше; это для меня теперь ясно". Сколько раз это было писано? "Пожалуйста, не стесняйтесь ничем; мы оба еще свободны. Я уже давно заметила в вас постепенное охлаждение ко мне"... А вот и неправда! "Хотя вы наружно не изменялись... но теперь вам, кажется, тяжело стало притворяться... Да и к чему? Вы, говорят, уехали из Петербурга... Правда ли это? Видно, вы боитесь встречаться со мной. Во всяком случае, я бы желала с вами объясниться... Преданная вам" и прочее. "Когда вы вернетесь, вы найдете это письмо. Придите к нам, не для меня - а для бедного старика, который с ума сходил все эти

дни. Если я ошибаюсь, если я вас напрасно огорчила - извините меня... На ваше последнее посещение...До свидания". (С некоторым смущением.) Ну к чему это, к чему это? Что это такое? Как не стыдно наконец... Вечные недоразумения... Хороша перспектива в будущем! Ну, положим, я точно не прав, не был у них пять дней сряду; но зачем же сейчас выводить такие заключения?.. И что за торжественный тон! (Взглядывает опять на письмо и важно качает головой.) Во всем этом гораздо больше самолюбия, чем любви. Любовь не так выражается. (Помолчав.) Впрочем, я точно к ним пойти должен сегодня же. Я перед Машей виноват, точно. (Ходит по комнате.) Я к ним теперь же заеду, перед департаментом... Оно и кстати. Да, да, решительно поеду... (Останавливается.) Да; только сначала мне ужасно будет неловко... Ну, делать нечего!

В передней раздается стук. Он прислушивается и прячет письмо в карман. Митька входит.

Что такое?

Митька. Господин Фонк пришли-с. Желают вас видеть-с. С ними господин какой-то-с.

Вилицкий (помолчав немного). Проси.

Митька выходит. Входят Фонк и Созомэнос. Вилицкий идет им

навстречу.

Как я рад...

Фонк (пожимая ему руку). Петр Ильич, позвольте вас познакомить с одним из моих приятелей...

Вилицкий и Созомэнос кланяются друг другу.

Вы, может быть, слыхали... господин Созомэнос...

Вилицкий. Как же... я...

Фонк. Уверен, что вы оба друг друга полюбите...

Вилицкий. Я не сомневаюсь...

Фонк. Занимается литературой, и с большим успехом.

Вилицкий (с уважением). Ага!

Фонк. Он еще ничего не печатал... но он мне на днях прочел повесть... Прекрасно написанное сочинение! Особенно слог - превосходный!

Вилицкий (Созомэносу). Как заглавие, позвольте узнать?

Созомэнос (отрывисто; он вообще отрывисто говорит). "Благородство судии на берегах Волги".

Вилицкий. А!

Фонк. Много чувства, теплоты; есть даже возвышенные места.

Вилицкий. Мне бы очень было лестно, если б господину Созомэносу угодно было прочесть также мне свою повесть...

Фонк. О, я думаю, он очень будет рад... (Взглядывая на Созомзноса.) Господа авторы от этого редко отказываются.

Смеется; Созомэнос отвечает ему внутренним и хриплым смехом. Вилицкий. Садитесь, господа; да не угодно ли трубок?

Он подает им чубуки и табак. Фонк отказывается. Созомэнос садится, медленно набивает трубку и медленно озирается кругом.

Фонк (Вилицкому, пока Созомэнос набивает трубку). И вообразите, какая странность! Господин Созомэнос до сих пор нисколько не подозревал в себе литературного таланта... а он, как видите, не первой молодости... Сколько вам лет, Алки-виад Мартыныч?

Созомэнос. Тридцать пять. А огоньку нельзя ли?

Вилицкий (подавая ему спички со стола). Вот, вот.

Созомэнос. Спасибо. (Закуривает трубку.)

Фонк (Вилицкому). Притом же он и происхожденья не русского... Впрочем, он в весьма ранних летах покинул свое отечество, состоял в разных должностях, служил большею частью в провинции; приехал, наконец, в Петербург с намерением посвятить себя изучению мыловаренной промышленности - и вдруг начал сочинять... что значит талант!

Вилицкий с участием глядит на Созомэноса.

Я, признаюсь, не слишком большой охотник до современной словесности: нынче как-то странно пишут; притом я, хотя почитаю себя совершенно русским человеком и русский язык признаю, так сказать, за свой родной язык, все же я, подобно Алкивиаду Мартынычу, не русского происхождения и, следовательно, не имею, так сказать, голоса...

Вилицкий. О, помилуйте! Да вы, напротив, вы превосходно владеете русским языком; я даже всегда удивляюсь чистоте, изяществу вашего слога... помилуйте...

Фонк (скромно улыбаясь). Может быть... может быть...

Созомэнос. Первый знаток.

Фонк. Ну, положим. Что бишь я хотел сказать... Да! я точно не большой охотник до современной словесности (садится.)

Вилицкий садится тоже.

но очень люблю хороший русский слог, правильный и выразительный слог. Оттого-то меня так и обрадовала повесть господина Созомэноса... Я поспешил изъявить ему искреннее удовольствие. Впрочем, печатать я ему ее не советую, потому что, к сожалению, в нынешних критиках я очень мало вкуса замечаю.

Созомэнос (вынув трубку изо рта и уткнувшись прямо лицом). Эти все критики просто ничего не смыслят.

Вилицкий. Да; мудрено они что-то пишут. Созомэнос (не переменяя положения). Просто ничего.

Вилицкий (Фонку). Все, что вы мне сказали о господине Созомэносе, сильно возбуждает мое любопытство, и я бы очень желал познакомиться с его произведением...