Анатолий Рогов - Выбор Страница 6

И березы уже рослые на холме и на плотине.

Содеяно все руками одного Нила. И высокий холм насыпан руками, и плотина. А земля принесена с изрядного расстояния. Потому что вблизи по берегам земли оказались слабыми, и он отыскал за чащобой овражец с землей плотной, просек туда тропу - и носил корзинами. И сейчас носит, подсыпает. Но уже помаленьку: разок-другой в день сходит, и все. Да больше пяти раз туда за день и не сходишь - тяжело! Начал-то четверть века назад.

Вассиан спросил, сколько же лет ушло, когда он наконец поставил тут келью и перебрался в нее из землянки, в коей жил дотоле в лесу.

Он не ответил, но улыбался.

- Удивляешься, ясный мой, зачем все это отшельнику?

Вассиан кивнул.

- У нас на Руси, - говорит, - настоящего отшельничества прежде считай что и не было. Русские подвижники и праведники если и уходили от мира, устраивали скиты, то только для того, чтобы к ним как можно быстрее собирались насельники и образовалась новая обитель. Преподобный Сергий Радонежский так сделал, наш Кирилл, Ферапонт - да все наши монастыри так основаны, сам знаешь. Дело великое, богоугодное, и вечная им хвала и слава от людей и от Господа Бога.

Но отшельничество - совсем другое: отшельник должен быть один. Совсем один много лет, чтобы никто и ничто не мешало. Иначе душу свою до конца не исправишь и не устроишь, чтобы сделалась кристально чиста и безраздельно Божья, слышала Его и жила только им.

Потому-то я и выбрал столь далекое и худое место, чтобы сюда никого не тянуло и трудно было бы дойти. И даже запрещал первые годы вообще приходить, а без чего вовсе уж нельзя было обойтись, попросил, чтоб клали на середине пути в одно старое дупло - ходил и забирал оттуда. А сам между тем холм уже насыпал, потому что считаю, что подвижничество духовное совсем не обязательно творить самоистязаниями. Изнурять, покорять плоть свою можно и надрывным полезным трудом. Всякий человек вообще, а мнихи, как воинство господне, всенепременнейше и в первую очередь должны сами все устраивать как для души, так и для плоти своей, то есть помогать Отцу своему, давшему им то и другое. По-мо-гать! Все иное - захребетничество и не по-Божьи, не ко спасению.

"Богу бо есмы поспешницы!" - говорил апостол.

И у Екклесиаста помнишь: "Нет ничего лучше, как наслаждаться человеку делами своими: потому что это доля его; ибо кто приведет его посмотреть на то, что будет после него?"

Но как ни берег свое одиночество, года через два-три с самыми близкими из монастыря иногда уже виделся. Положат в дупло берестяную писульку, что соскучились и беспокоятся, как он тут, а я ответную: приходите, мол, к этому дуплу тогда-то. Посидим, потолкуем. А потом и к себе стал помаленьку водить. И сам письма клал в дупло, чтоб передали или переслали кому в разные края: в Москву, в Новгород было, в Грецию. Иногда про два-три письма разом. А когда опять принялся строить книги, - я ведь в юности, до пострига, был на Москве книгописцем и в монастыре начинал с книгописания, до того как ходил в Грецию и Палестину-то! - дупло тут, конечно, уже не годилось; монастырские стали носить нужные мне книги, тетрадки, харатьи и остальное прямо на Сорку. А следом и всякий иной народ потек: отшельников-пустынножителей-то никто дотоле не видывал, любопытствующих полно.

Полного одиночества, считай, так и не было. Только некоторое время, года три или пять, а потом гляжу, народу становится все больше и больше...

Рассказывает, а у самого радость в глазах уже не плещется, а будто брызжет из них, так он сам-то счастлив, что все так сложилось, так люди ему самому любы и интересны.

- Ну а когда открылось, что мои молитвы помогают, народ повалил так, что случались дни, когда сразу по нескольку приходили, и я уж опять велел проводникам по многу не водить и не всякий день. Но окрестные крестьяне и без проводников добираются.

А на молитвы ведь тоже надо время, и немалое. Ибо каждая должна быть всегда умной, мысленной, сердечной. Не твердить равнодушно или вовсе бездумно заученные еще в детстве взывания и мольбы, не надо даже пения и чтения псалмов - а надо только поверять ему, что в тот миг главное в твоем сердце, что точит, гложет, тревожит, заботит тебя больше всего. То есть воистину открывать Ему сердце и душу свою: беседовать, разговаривать с Ним про себя как с Единственным, кто понимает тебя как никто и непременно поможет.

И прежде всего в самом важном - в созидании и исправлении душ, для чего надо только победить в себе восемь основных страстей человеческих: чревоугодие, объедение, блуд, сребролюбие, гнев, безмерную печаль, уныние, тщеславие и гордость. Речь, конечно, в первую очередь о мнихах, но души-то точно такие же и у мирян, и каждый мирянин тоже хочет спастись, а стало быть, тоже должен созидать и исправлять душу свою - для того и церковь Господня.

Но что же тут нового, думаешь ты сейчас: ведь к тому же зовут, тому же научают почти все священные писания, сам Христос и все его апостолы, пророки, отцы церкви. Но как? В основном ведь через полный отказ, полное отречение от всего мирского, через подвиги самоистязаний, умерщвления плоти и других тягот и изнурений, чтобы истребить, убить в себе мирское без остатка. Я же убежден, что так как человек создание мыслящее, то лучше и вернее всего ему идти к этому через мысленное делание, то есть буквально каждый свой шаг и каждый вздох в созидании и исправлении души осмысливать. Ос-мыс-ли-вать все-все! Ибо без мудрования и доброе на злобу бывает. И телесное упражнение - только лист, внутреннее же - плод. Главная же опора: Евангелие и Послания апостолов и, конечно, священные писания, но и тут надо помнить, что писаний много, но не все суть божественны - и потому тоже осмысливать их непременно. И коль утвердитесь в таком постоянном мысленном делании, то и никакого насилия, никаких изнурений и самоистязаний не надо, не потребуется: меру всего каждый сам уже себе уставит, ибо силен бо есть Бог исправить кого угодно. И только ведь с Ним добрые дела! Ну а монахам, конечно, только от праведных трудов своего рукоделия и работы дневную пищу и прочие нужные потребы себе приобретать.

Не работающий убо, да не ест!

С небольшими перерывами они проговорили весь следующий день. И следующий тоже. И чем дальше, тем Нил нравился Вассиану все больше, становился все интересней и интересней, потому что не только знал очень много, но и буквально на все глядел совершенно по-своему, как-то очень широко, непривычно.

Вассиан, конечно, спросил его и о стяжательстве-нестяжательстве: как же, если монастырям не богатиться, они смогут тогда украшать храмы, кои ведь дома Божьи и должны быть благолепны, должны вызывать восторг и благоговение уже одним своим видом.

Нил разулыбился, сияющие светло-ореховые глаза его утонули в частых лучистых морщинах - определенно ждал этого вопроса.

- Но сначала ты мне скажи, светлый мой, ты представляешь себе, чтобы у Христа были холопы, рабы?

Вассиан недоуменно поднял плечи.

- Не можешь представить... А чтобы Он сидел в лавке менялой? Или ростовщичничал? Тоже не можешь! Так о чем говорить-то! Обители же егоХристовы, как же они-то могут все это? Какое же это христианство? Это же против Христа! Служение мамоне, союз... понимаешь с кем?.. Спаси их, Господи! Вразуми заблудших, ослепленных!..

Закрестился. Вассиан тоже.

Помолчали.

- Но как же все-таки с благолепием и благоговением?

- Устраивать своими руками, трудами самих мнихов. Как Сергий Радонежский устраивал, Дмитрий Прилуцкий, Кирилл Белозерский, Ферапонт, Кирилл ведь ни одной дареной деревни не взял. А Павел Обнорский, знаешь небось, долгое время даже жил в дупле огромного дуба, в самом убогом рубище, питаясь только тем, что добывал в лесу. И только из таких истинных христиан и выходили истинные пророки, праведники и подвижники, то есть только из нестяжателей. Иоанн Златоуст даже считал, что лишние священные сосуды и украшения лучше раздавать нищим и что храмы могут быть даже неукрашенными. И преподобная мученица Евгения не приняла принесенные ей серебряные сосуды, заявив, что инокам вообще не подобает "сребра стяжания имети". Ты читал ли Епифания Премудрого о Сергии Радонежском-то?

Вассиан аж посветлел.

- Ну конечно! Дивнее вообще ничего в жизни не читывал. От восторга, помню, даже дыхание перехватывало. Как от самой лучшей песни. И что про нестяжательство там, помню.

- Славно сказал, золотой мой! Краше на Руси правда никто не писал. А ведаешь ли, что Епифаний и изографом был великим? Ты скажи Гурию, чтоб он показал тебе его книгу с миниатюрами - в хранилище есть.

Нил замолк, задумался, потом глянул на Вассиана зачарованно-грустновато:

- Вот сказал и позавидовал, что ты их увидишь, понаслаждаешься, я уж давно не видел. Давно... И если ты еще не читал Кирилла, тоже скажи непременно, чтоб принес. Про мироздание чтоб перво-наперво. Веришь, я, когда первый раз прочел, несколько дней не мог опомниться и теперь, как вспомню, все думаю и думаю: прав он или не прав? Мороз по коже даже сейчас! Ты помнишь, как досточтимый древний богослов Козьма Индекоплов объясняет устройство земли?