Григорий Козинцев - Наш современник Вильям Шекспир Страница 6

Стихи оказались прочнее камней. Шекспир имел право написать:

Пусть опрокинет статуи война,

Мятеж развеет каменщиков труд,

Но врезанные в память письмена

Бегущие столетья не сотрут.

(Сонет 55. Перевод С. Маршака.)

Столетия бессильны стереть эти письмена совсем не потому, что автор вырезал их на вечность, и - неизменные - они проходят сквозь меняющуюся жизнь. Напротив, вся суть в том, что созданные им образы обладают способностью приобретать новые черты, меняться вместе с действительностью иного века. Поколения, восхищаясь классическим искусством, находят в нем не окаменевший идеал, но свои, современные интересы и чувства. Живая сила и теперь наполняет строчки Пушкина; картины Рембрандта не нуждаются в объяснении датами создания.

Тень Ричарда III хранит свой зловещий размах. Она появлялась на бетонных стенах лагерей смерти: ее отбрасывали те, кто проповедовал ничтожество человечества, призывал к угнетению народов, уничтожению наций. Образ этой горбатой тени до сих пор представляется огромным, он врезан поэзией в память поколений, а исторические замки уже не производят впечатления: они кажутся небольшими. Старые мундиры на служителях Тауэра выглядят маскарадом, неуместным для пожилых людей.

...Но вот грохочут цепи подъемного моста, стража салютует алебардами, король Англии Ричард III опять въезжает в Тауэр.

Мы смотрим фильм Лоуреиса Оливье.

Еще один повод задуматься над шекспировскими пейзажами.

Причина отсутствия декораций в театре Шекспира заключалась вовсе не в бедности или убогой фантазии. Современников восхищала роскошь театральных нарядов, а постановки "масок" (придворных зрелищ) были достаточно изобретательны. Труппа Бербеджа не скупилась на костюмы и знала постановочные приемы. Дело было не в скудности сценического оборудования, а в совершенстве поэзии. Будущее показало, что технические новшества и увеличение затрат мало помогали Шекспиру. Пышные зрелища прошлого века, постановки Чарльза Кина, где толпы статистов шагали на фоне панорам старинного Лондона, только мешали поэзии. Ее восприятие не улучшил и археологический натурализм труппы герцога Мейнингенского. Бутафория "Юлия Цезаря" изготовлялась согласно данным раскопок; правду поэзии пробовали подменить точностью археологии. Заботясь о кирасе, забывали о сердце. И оно переставало биться.

Надо сказать, что все эти кирасы и туники, сами по себе, мало что значат в искусстве. Попробуйте что-нибудь понять в статуе Самофракийской победы с помощью изучения туники, надетой на богине!.. Суть ведь в том, что и одежда Нике струится, летит. Тайна заключена в самом движении, не расчленяемом на части, в полете. Что может объяснить в образе технология античной кройки и шитья?..

События трагедии происходили в замках, герои выезжали из ворот, сражались в лесу. На современной сцене легко изобразить замок, ворота, лес. Нетрудно показать рассвет; сложнее сделать его похожим на шекспировский. Подсветка сценического горизонта розовым и усиление яркости общего света не передадут как:

... утро в розовом плаще

Росу пригорков топчет на востоке.

("Гамлет". Перевод Б. Пастернака.)

Для "Ричарда III" выстроили огромные декорации. Знающие художники восстановили обстановку эпохи. Но историческая обстановка не превратилась на экране в обстановку истории: масштаб не появился от размеров.

Тауэр в шекспировской поэзии являлся но только местом действия, но и сам действовал. Это был эпический образ, способный меняться, возникать в новых связях и качествах. Когда Глостер бросил в темницу детей, королева Елизавета обращалась не к придворным и не к тюремщикам, она упрашивала крепость, как можно молить человека:

Ты, камень старый, пожалей малюток,

Которых скрыл в твоих стенах завистник!

О жесткая малюток колыбель!

Ты, люлька жесткая для малых деток!

Ты, нянька грубая, пестун суровый,

С детьми моими ласков, Тауэр, будь!

Исторический Тауэр, вероятно, точно воспроизведенный в фильме, был маленьким, обыденным рядом с громадой трагической поэзии, символом беспощадной мощи государства.

Но может ли умозрительное стать зрительным?

Вспомним каменных львов из "Броненосца "Потемкина": вот на что способна кинематография. Декораторы "Ричарда III" сумели воспроизвести древнюю кладку стен. Эйзенштейн смог заставить камни вскочить, зарычать. Общеизвестно правило МХАТа: "Короля нельзя играть. Короля играют окружающие". Для Шекспира этого мало. Короля должны играть и камни.

Лоуренс Олпвье - один из лучших актеров Англии. Глубину мысли и напряжение страсти он выражает искусством величайшей сдержанности. В своих кинематографических работах он показал многое, неизвестное театру. В "Генрихе V", может быть впервые, открылась суть шекспировских монологов. Перед боем молодой полководец обходил лагерь. Губы актера были сжаты, но слова - очень тихо - слышались внутренним монологом. Рот был закрыт, мысль возникала в глазах - крупный план показывал это, а микрофон как бы улавливал звук внутренней речи.

В "Ричарде III" Оливье возвратился к традиционной форме произнесения монологов. Горбун ковылял по дворцовым залам, размышляя вслух над законами политики; он строил теорию власти и, как ритор, обращался не только к нам, но к земле и небу. Он громко издевался над человеческими и божескими законами. Ему хотелось вызвать на поединок человечество и грозить солнцу. Дикость разбоя сочеталась со смелостью мысли, силой характера. Эта смелость и сила делали Оливье в какие-то минуты обаятельным, но вдруг он замирал, согнувшись под тяжестью горба, и тогда глядела на мир каменными глазами химера, высунувшаяся из-под выступов готического храма.

Я не знаю, какими способами стройный и красивый Оливье превращался не только в урода, но и в карлика.

Фильм начинался с короны, снятой крупным планом. На нее смотрел Ричард. К сожалению, корона не выглядела внушительной. В этом не было промаха художника. В замках-музеях можно видеть подлинные короны Англии и Шотландии; несмотря на справки о весе чистого золота и стоимости драгоценных камней, знаки власти неизменно кажутся бутафорскими. Ну что особенного в этих предметах?.. Чтобы представить себе их значение, нужно увидеть их не как вещи, а как символы. История народа, железо, огонь, кровь создавали зловещие ассоциации этих символов.

Хотелось, чтобы образ, созданный с такой силой Лоуренсом Оливье, вышел из декораций на просторы истории. Для этого на экране нужны были железо, огонь, кровь. И камни должны были показаться седыми и кровавыми.

Шекспир уже давно стал любимым кинематографическим автором. По подсчету мировых синематек "Гамлета" снимали более тридцати раз; "Макбета" восемнадцать; "Ромео и Джульетту" - тридцать пять; "Отелло" - двадцать три. Речь идет о разных картинах; здесь и сцены из театральных спектаклей, и ленты "великого немого", и современные звуковые фильмы.

Афишу первого опыта можно увидеть в киномузее Франции: дама в огромной шляпе и платье с буфами стоит, опершись локтем о деревянный ящик, укрепленный на треножнике. Из ящика высовывается кинопленка. У ног дамы фонограф с трубой. Это плакат "фонокинотеатра".

"Благодаря полному сочетанию двух современных чудес - кинематографа и фонографа, - писал в 1900 году рецензент "Фигаро", - достигнуты результаты, поразительные по совершенству". Копия ленты сохранилась. Мы имеем возможность вернуться в первый год нашего столетия, но кажется, что это какой-то иной, не двадцатый век. На экране зрелище допотопной древности: придворные, обряженные по-оперному, суетятся возле пожилой дамы в мужском костюме, размахивающей шпагой. Это Сара Бернар - Гамлет. "Чудеса двадцатого века" выглядят архаикой, однако не меньшей стариной кажется и такой театр.

В ленте 1913 года огромный бородатый мужчина судорожно корчится при виде черепа. Боже мой, да ведь это легендарный Муне-Сюлли!.. Как изменилось наше зрение. Ведь его игра вызывала восхищение, люди ночами простаивали у билетной кассы, плакали на спектаклях. Может быть, трудно судить только по одному эпизоду, да еще вдобавок немому?.. Нет, сам облик артистов, их манера двигаться, преувеличенность мимики - невозможны для современного взгляда. Экран, как микроскоп, показывает даже в капле - разложение стиля.

Причина также и не в неопытности театральных исполнителей перед кинокамерой. В фильме 1920 года датского принца играла прославленная кинозвезда Аста Нильсен. Режиссер и сценарист шведского фильма - люди нашего века, уверенные в превосходстве своего понимания жизни и искусства над старинным шекспировским; они исправляют мотивировки, делают события более естественными. Введена предыстория: Гамлет и Лаэрт учатся в Виттенберге: юноши шалят, пускают друг в друга перышки, сердится старик учитель. Чтобы сюжет не зависел от рассказа привидения, введена вполне реальная жизненная мотивировка: принц находит кинжал, которым закололи его отца, а кинжал этот - что хорошо известно Гамлету - принадлежит Клавдию.