Сергей Семенов - Бабы Страница 6

Иринья сказала это с таким раздражением, что у нее покраснело лицо и засверкали глаза.

Сидора перестала смеяться и насупилась.

– - Мы про себя не говорим.

– - Ну и другим нечего бока промывать, а то ишь хороши очень -- никто по-вашему и жить-то не потрафит.

– - Баба, не горячись! -- шутливым тоном окрикнул жену Влас.

– - Что ж мне молчать-то, я не в чужом доме, кого мне бояться-то?

– - Стыда бойся, дура! -- уже серьезно сказал Влас -- Что из пустяков себя-то надрывать.

– - Другие ничего не боятся -- ни совести, ни стыда, а мне была нужда опасаться!

– - Кто это не боится ни совести, ни стыда? -- принимая намек на свой счет и в свою очередь ощетиниваясь, проговорила Сидора.

– - Да хоть бы ты!

– - Что же это я такое без совести делаю?

– - Сама знаешь!..

– - Я ничего не знаю, ты скажи.

– - Нечего мне тебе сказывать-то, не маленькая!

– - Нет, говори! -- уже свирепо крикнула Сидора и наступила на Иринью. -- Что это мне слова становится нельзя сказать, все пересмешки да пересуды. Чем я тебе не услужила? Не по нраву, рассчитывай, а так измываться нечего.

– - Работаешь-то ты хорошо, да делаешь нехорошо.

– - Что такое, докажи! Я за собой худа не знаю, а ты знаешь!

– - Нет, и ты знаешь!

– - Нет, не знаю!

– - Нет, знаешь, шкура ты этакая! -- невзвидев света, взвизгнула Иринья, и в голосе ее послышались отчаяние и слезы. -- Ты меня с мужем разлучила, разлу-у-чница!..

Сидора, как кошка на мышь, бросилась на Иринью, схватила ее за волосы и ударила об пол. Влас кинулся на Сидору, обхватил ее обеими руками под мышки и стал оттаскивать от жены. Он запыхался и, не помня себя, кричал:

– - Что вы, что вы, дьяволы! Да как вы смеете? Я вас водой оболью!

– - Хоть кипятком! -- пересевшим голосом и отходя в сторону, тяжело дыша, проговорила Сидора. -- Я позорить себя незнамо кому не дам. Какая я шкура, какая разлучница? Что я, какая-нибудь? Я, слава богу, в девках жила честно, благородно до двадцати четырех годов; замужем -- никто ничего не скажет, а ты меня позорить!

– - Сволочь ты, сволочь… -- выла Иринья, сидя на полу растрепанная, с оцарапанным виском. -- Тебя со двора-то грязной метлой!..

– - Нет, не пойду, а коли пойду, то за весь срок деньги вытребую, за бесчестье на суд на тебя подам. Я те покажу, как честных баб срамить.

Сидора так разошлась, что Иринья, несмотря на полученную ею обиду, чувствовала, что ее подозрение на нее напрасно. От этого ей стало еще горше, и она, не поднимаясь с пола, продолжала плакать.

Влас посмотрел на Сидору и Иринью и, злобно плюнув, вышел из избы.

Вернулся домой Влас только вечером; он был пьянее, чем в первое утро покоса. Он уставился на Иринью свирепым взглядом и проговорил:

– - Жена, погляди на своего мужа, да простися -- был он к тебе хорош, да весь вышел.

Иринья сидела в это время в углу и что-то зашивала; она молча взглянула на него, встала с места и отвернулась в угол.

– - Зарезала ты меня, совсем с пахвей сбила. Понимаешь ты это дело или нет?

В избу вошла Сидора; она была угрюмая. При виде работницы пьяный Влас расцвел в улыбку и проговорил:

– - Сидора, милая ты моя, дай я тебя поцелую!

– - Милая, да не твоя, -- грубо проговорила Сидора и стала собирать на стол.

– - Дай я тебя, говорю, поцелую!

– - У тебя эна хозяйка есть, целуйся с ней, сколько душа желает.

– - А если я тебя желаю?

– - Мало что ты-то желаешь, да я-то не хочу.

Влас принужденно засмеялся и проговорил:

– - Ой ли!.. Ну и наплевать; мы коли с хозяйкой поцелуемся.

Он подошел к Иринье и хотел ее обнять. Та снова отвернулась и вышла из избы.

XII

Целую неделю Мигушкины не глядели друг другу в глаза, хотя от утра до вечера были вместе, работая на покосе и убирая высушенное сено. Травы в этом году уродилось так много, что они за день еле успевали управляться с ней. Все страшно уставали; ели наскоро; спали по четыре часа в сутки. Один шутник сказал как-то на лугу:

– - Я думаю, теперь ни один плясун хорошо не спляшет.

Был уже конец июля. Жары, стоявшие все время, стали перемежаться; по небу забродили облачка; роса несколько дней не выпадала -- ожидали дождя. Дождя все желали, потому что все замерло от жары и жаждало влаги. Хорошие травы были выкошены и добивали уже так кое-что. В один день раскинули полосы для косьбы, разделенные для подъемки. Подыматься они должны были на будущий год, а в этом году положили расчистить на них кусты и пользоваться каждому травой. Влас с Сидорой скосили полосу утром, а после чая пошли ее огребать. Еще когда они выходили из дома, облака в одном углу неба собирались в огромную тучу; когда же они пришли на полосу, до них донеслись глухие раскаты далекого грома. Влас и Сидора только что было принялись сваливать траву в валы, как новый гул заставил их поднять глаза кверху. Над ними быстро неслась к востоку сплошная туча; она закрывала половину неба и подбиралась к солнцу; хвост тучи был белый, и он соприкасался с землею уже заметным издали дождем. Вскоре крупные капли дождя начали падать и на них.

– - Намочит! -- сказал Влас и обернулся кругом; неподалеку от них на чьей-то полосе стоял еще не вырубленный куст. Влас решил пока под ним спрятаться. -- Пойдем, -- сказал он Сидоре и бегом побежал к кусту.

Сидора не отставала от него. Влас оглянулся на нее, и сердце его сильно забилось. Подойдя к кусту, он нагнулся и полез в его чащу. Сидора лезла за ним. Сучья молодых елок в одном месте сходились шатром; Влас примостился под этим шатром. Сидора осталась с краю. Но только они разместились, как пошел очень крупный и очень теплый дождик. Сидору стало доставать; она невольно подалась вглубь и придвинулась к Власу.

Сердце Власа продолжало стучать без умолку; голова его горела; в горле першило; в руках и ногах чувствовалась дрожь. Мысли путались в голове, и если бы он задумал что сказать, то едва ли бы его язык легко ему повиновался.

Вся сила чувства, которую он испытывал к Сидоре, поднялась из глубины его сердца и охватила его всего. Он видел, что подошел случай решить все, и страшно хотел им воспользоваться и боялся его упустить.

"Если на этот раз пропущу, ну, тогда и ждать нечего", -- подумал он и почувствовал, как его обуял какой-то страх. В мыслях решимость была полная, но язык его не слушался.

Вдруг он набрался смелости и, откашлянувшись и постаравшись овладеть голосом, проговорил:

– - Подвигайся сюда, а то прольет!..

– - И то, -- сказала Сидора и еще ближе двинулась к Власу.

– - Вот сюда, совсем ко мне, -- сказал Влас и дрожащими руками взял ее за локти и подтащил к себе.

Сидора молча высвободилась из его рук, подняла голову и села неподалеку от него, поджимаясь, как курица, и стараясь, чтобы на нее не попала ни одна капелька.

Влас уже окончательно не мог владеть собой. Он протянул руки, стараясь обвить их вокруг шеи Сидоры, и прерывающимся голосом проговорил:

– - Сидора!..

– - Ну? -- сказала Сидора, взглянула к нему в глаза и взялась своими руками за его руки.

– - Моя баба грешит на нас… напрасно… Так пусть уж это будет не напрасно.

Сидора нахмурила брови, быстро оторвала его руки от себя и проговорила:

– - Что это ты выдумал?

– - Не сейчас я это выдумал, давно хотел сказать тебе, да все случая не выходило.

– - Лучше бы его и не выходило.

– - Отчего?

– - А оттого… пустые это речи.

– - Сидора! -- умоляюще воскликнул Влас. -- Пожалей ты меня!..

– - Жаль тебя, да не как себя.

– - Что ж тут тебе-то, господи!

– - Ну, уж это мое дело…

– - Сидора!..

– - Перестань, не трепли зря языком… все равно ничего не выйдет.

– - Сидорушка! -- чуть не со стоном крикнул Влас и опять хотел обнять ее и притянуть к себе. Сидора увернулась от него и отстранила его руки. Глаза ее засверкали.

– - Лучше не приставай! Как тебе не совестно: ты человек женатый, у тебя дети, а что ты задумываешь? Ишь ты, осатанел…

– - Сидора, я на што хошь для тебя пойду!

– - На кой ты мне! Очень ты мне приболел! -- с дикой злобой воскликнула Сидора. -- Ах вы, паскудники! Все им, мужики-то, такие. Летось один проходу не давал, нонче другой… Вы для того работниц-то нанимаете, женам на смену?

Власа охватило отчаяние. Он никак этого не ожидал. Да неужели это правда? Он не верил себе.

– - Нет, ты послушай! -- задыхающимся голосом шептал Влас.

– - Нечего мне слушать… Отстань, сиди смирно да молчи, а то я тебя вот на дождь выпихну.

– - Так пихай! -- крикнул не помня себя уже Влас. -- А не уйдешь ты от меня! -- И он набросился на Сидору, обвил ее стан обеими руками и стиснул его изо всей силы.

Он очутился к ней лицом к лицу в такой близости, в какой никогда не бывал. Он уж намеревался впиться в ее губы своими губами, как вдруг заметил, что вся она побагровела, глаза ее загорелись безумным огнем, и вслед за этим он почувствовал, как горло его сдавили жесткие, сильные пальцы. В его глазах забегали круги, к вискам прилила кровь, и он чуть не потерял сознания. Руки его сами собою распустились; он выпустил стан Сидоры из своих рук и грохнулся ничком на игольник. Горло его в это время освободилось, но его самого свернули в комок и сильно толкнули из-под куста; сейчас же он почувствовал под собою не игольник, а траву, и сверху на него посыпался дождик; он открыл глаза и увидал, что он уже не под кустом. Он вскочил на ноги, горя безумным желанием продолжать борьбу и во что бы то ни стало быть победителем; с таким намерением он бросился опять и глубь чащаря. Но он не рассчитал, как ему пригнуться, и ткнулся лицом в еловый сук, уколовший его и обдавший его дождем. Влас схватился за лицо, провел по нему рукой и почувствовал, что охватившее его безумие исчезает и он уже входит в полное сознание.