Николай Богданов - О смелых и умелых (Избранное) Страница 6

- Нет! Детский труд в нашей стране запрещен. Нельзя нанимать вместо рабочего ребенка!

Сколько мы ни уговаривали ее, что шустрый, деловой мальчишка в экспедиции может пригодиться, - ничего не помогало.

Ученый секретарь, завхоз, кассир и парторг - все вместе в ее лице заявляли нам, что незаконно брать в научную экспедицию несовершеннолетнего.

Арип то темнел, то бледнел; ему хотелось вмешаться, но он был воспитан в уважении к старшим и проявлял удивительную сдержанность. На каждое ее возражение только бормотал про себя: "Правильно, верно..."

Так ведь и не взяла бы она Арипа, если бы я не вспомнил, как она смешно раздувала костер.

- Маргарита Петровна, - сказал я негромко, ей одной, - этот мальчишка замечательно умеет разводить костры...

Что-то дрогнуло в лице ученого секретаря. А когда профессор добавил: "Известно ли вам, что я увлекся ботаникой с тех пор, как меня в детстве взяли однажды в экспедицию", она сказала:

- Ладно, возьмем... Только платить ему будем половину жалованья.

Так несовершеннолетний Арип попал в нашу экспедицию половинкой проводника, на полставки.

И мы в нем не ошиблись.

При первом же ночлеге Арип показал такие таланты, что все только удивлялись. Во-первых, он указал ручей, не отмеченный на карте, но известный чабанам, с чудесной питьевой водой. Во-вторых, не только развел костер, тут же набрав кизяка, сухой полыни и каких-то прутьев, - он пошел с электрическим фонариком, побегал с моим рыболовным сачком по степи и принес под рубахой, перетянутой ремнем, полдюжины перепелов.

- Вот, - сказал он, улыбаясь так, что все его белые зубы засверкали на смуглом лице, - эти птички очень любезны, когда их жарят на вертеле...

Он не совсем твердо знал употребление в русском языке некоторых слов, и иные фразы звучали в его устах довольно забавно.

Перепела показались нам действительно очень "Любезными", когда он поджарил их целиком на вертеле, - ловко, как фокусник, повертывая каждую птичку над углями так, что ни одна капля шипящего жира не упала в огонь.

Дичь жарилась в собственном соку и была вкусна - пальчики оближешь!

Мы ели, и я особенно громко хвалил молодого Усенбаева.

Лаборантки поддерживали мои восторги. Одна только Маргарита Петровна ела не меньше других, но молчала, словно злилась, что чересчур вкусна пища... Профессор посматривал на нее насмешливо, и это ее очень сердило.

Арип не замечал ее недружелюбия и ухаживал за ней даже больше, чем за всеми.

"Каменное сердце надо иметь, чтобы не отозваться на дружбу такого замечательного мальчишки", - удивлялся я.

Проводничок думал, что она не радуется вкусной пище только оттого, что нездорова, и предлагал ей не перепелов, а перепелочек, которые мясом понежней.

Утром, когда лаборантки пошли умываться, а Маргарита Петровна несколько запоздала, составляя дневник экспедиции, Арип провел ее выше по ручью, где воду еще не замутили и она текла среди зеленых водорослей чистая, как изумруд.

Так чего же она на него сердилась? К чему ревновала? Уж если на то пошло, ревновать надо было бы мне! Арип совершенно затмил мою славу рыбака и охотника. Поймав поздно вечером перепелов без всякого шума и стрельбы рыболовным сачком, наутро он поймал рыбу руками.

Явился весь мокрый, выложил перед нами на траву щуку килограмма на три и говорит:

- Вот, руками поймал. Что будем делать: уху из нее жарить или запечь ее в глине?

Решили варить уху, что и имел в виду Арии, по ошибке употребивший слово "жарить".

- Как же так, руками? - спросил я. - Ты не ошибся?

Соврать Арип не мог, не так был воспитан.

- Это очень просто, - сказал он, - за глаза надо хватать! Пойдемте, я покажу, там еще есть, только очень большие... Не такие сладкие, как эта, жесткие...

Он опять употребил не то слово, но я даже не поправил его, поторопившись проверить, где это "там еще есть".

Захватив спиннинг, побежал вслед за Арипом, очень скорым на ноги.

Но спиннинг не пригодился. Огромный бочаг - омут от пересыхающего летом Кара-Кенгира - так зарос камышами, что пролезть было трудно, не то что размахнуться удилищем и закинуть блесну.

Только где-то в середине темнели небольшие окошки чистой воды, и к ним вели какие-то тропинки.

- Гуси-утки гуляют, - сказал Арип.

Вначале мы шли во весь рост, а затем он пополз на четвереньках, раздвигая жесткие стебли камышей, и предложил мне следовать его примеру.

Приблизившись к окошку чистой воды, где темнела глубина, Арип остановился и, притаившись, протянул одну руку под водой и стал пальцами мутить воду, булькать. Другой рукой пошевеливал камыши. Очевидно, он подражал утенку, роющемуся клювом в корневищах тростника на краю омута.

Я с любопытством приподнялся и вдруг увидел, как навстречу мне из темной глубины всплывает что-то зелено-серое, длинное, как осиновое бревно. И у этого бревна два круглых огромных глаза... Со злым и хищным выражением уставились они на то место, где булькала вода и шевелился камыш... Чудовище тихо приближалось, медленно приоткрывая пасть для неосторожной утки или гусенка...

Мне стало как-то жутко.

- За глаза, за глаза! - шептал Арип.

Я пошевелился, оступившись, и привидение вмиг исчезло.

Но запомнил я эти глаза... Схватить за них не каждый может.

Решив, что я забраковал щуку, как "не сладкую" для еды, а слишком жесткую, Арип поднялся и сказал, смотря на меня открытым взглядом:

- Вот так можно их ловить. Они всю рыбу скушали, птичками интересуются. Особенно утром. Они пораньше нас встают, завтракать хотят...

Больше я не сомневался в способностях Арипа ловить перепелов рыболовными сачками, а рыб - руками.

Скоро мы все полюбили проводника, и только Маргарита Петровна словно не замечала его стараний и забот.

А он почему-то больше всех тянулся к ней, заглядывал в лицо и никак не мог заглянуть в ее глаза, скрытые темными очками. И однажды сказал мне со вздохом:

- И глаза больные, а? Такой молодой, такой красивый... Ай-яй-яй!

Очевидно, сердце его прониклось жалостью к человеку, которого он считал слабее всех в экспедиции. И поэтому Арип часто провожал Маргариту Петровну в ее рисовальные походы. Шел впереди к цветущим тюльпанам или к кустам верблюжьей колючки и, прокладывая тропинку, всегда посвистывал и помахивал перед собой гибким прутиком из молодой лозы.

Однажды мы забрались в какую-то удивительно красивую долину. Вся она цвела розовыми, синими, белыми, желтыми цветами.

- Вот место для заповедника! - сказал профессор. - Надо его зарисовать во всех видах. Нельзя распахивать всю степь подряд, надо оставить такие вот места как рассадники полезных трав.

Пока мы любовались, Арип разводил костер и готовил ужин.

Решили остаться здесь подольше.

- Ох и порисую я акварелью! - впервые радостно сказала Маргарита Петровна.

Услышав это, Арип предупредил со всей серьезностью, на какую он был способен:

- Женщины, без меня не ходить! Здесь могут быть покушения...

Наши лаборантки рассмеялись. Улыбнулся наконец словам Арипа и ученый секретарь, наша Маргарита Петровна.

А наутро, проснувшись раньше всех, она отправилась в качестве художника в живописную долину, не предупредив Арипа.

Признаться, и я не придал значение его словам, приняв их за шуточные, и не обратил внимания, что среди умывающихся на берегу большого озера, где я наконец успешно ловил спиннингом, нет Маргариты Петровны. И вскочил как ужаленный, услышав ее крик. Она вскрикнула так, как может закричать человек лишь в минуту смертельной опасности.

Не мешкая, бросился на помощь... со спиннингом. Меня опередил профессор с ружьем.

Зрелище, которое мы увидели, было так неожиданно и страшно, что у меня подкосились ноги.

По колени в траве неподвижно стояла наша Маргарита Петровна, защищая лицо пучком кистей и ящичком из-под акварельных красок, а перед ней, покачивая головой и готовясь к прыжку, - змея. Громадная черная гадюка, укус которой весной бывает смертелен.

Жизнь и смерть девушки решали секунды. Профессор не решился стрелять из дробовика, боясь поранить Маргариту Петровну, заслонявшую от него гадину.

И вдруг в высокой траве мелькнула пестрая тюбетейка. Будто из-под земли вырос Арип с прутиком в руке...

Что он сделает этим прутиком?!

Арип громко присвистнул, как это делают табунщики, и топнул ногой. Змея оглянулась! В ту же секунду Арип стеганул ее прутом по шее. Змея, зловеще зашипев, нырнула в камни и исчезла в какой-то норе.

Тут Маргарита Петровна повернулась, чтобы бежать к нам, но Арип закричал:

- Стойте, стойте, тут есть еще такие!

И стал бегать вокруг, громко топая, словно затеял игру в лошадки.

- Змеи конского топота боятся, - пояснил он. - Там, где их много, надо, как конь, ходить, - все в норы уползут. А если тихо наступишь кусать будут. Тут их дом, в этом месте, понимаешь? Тут они злые.

Выведя художницу из опасной долины, Арип покачал головой и сказал: