Владимир Короленко - Ночью Страница 6

Отчасти тревожный шопот детей, отчасти привычка к полутьме передней указали незнакомому пришельцу его соседей. Он, видимо, не удивился, и в его лице появилось выражение доверчивой радости. Тихонько на цыпочках, хотя очень неуклюже, он подошел к сундуку.

- А что мне... коней распрягать прикажут? - спросил он с видом такого почти детского доверия к их "приказу", что дети окончательно ободрились.

- А это вы привезли маленького ребеночка? - спросила Маша.

- Э! какого ребеночка? Я привез пана с паничом... А что мне, не знаете ли, коней распрягать или как?

- Не знаем мы,- сказал Мордик.

- А ты вот что: ты, паничку, поди в ту комнату, да и спытай у панича, у Михаила, что он скажет тебе?

- Сходи сам.

- Да я, видите ли, боюсь... Мне того, мне не того... А вы бы сходили-таки, вам-таки лучше сходить. Не бог знает, что с вами сделают.

- Ас тобой?

- Э, какой же ты, хлопчику, беспонятный. Иди-бо, иди...

Он выдвинул Марка из угла и двинул к дверям. Марк предпочел бы лучше провалиться сквозь землю, чем предстать теперь перед всеми - и в особенности перед Михаилом - в одной рубашке и так неожиданно. Но рука незнакомца твердо направляла его вперед.

- Что это, откуда-то дует...- послышался тихий голос матери. Тогда Михаил повернулся на стуле, и Марк понял, что участь его решена. Поэтому он со злобой отмахнул руку незнакомца и храбро выступил перед удивленными зрителями.

- Он говорит, вот этот...- заговорил Марк громко и с очевидным желанием свалить на мужика целиком вину своего неожиданного появления,- узнай, говорит, что, мне лошадей распрягать или не надо?..

- Кто? где? - спрашивал отец, повернувшийся на говор.

- Там вот, мужик.

Но мужик в это время предательски отодвинулся к выходной двери и, наполовину скрывшись за ней, политично ожидал конца сцены. Маша, увидев этот маневр, пришла в негодование.

- А ты зачем прячешься? Вот видишь какой: вытолкнул Маркушу, а сам спрятался!..

Это вмешательство выдало всех. Михаил взял с комода свечку, поднял ее над головой и осветил детей.

- Эге,- сказал он,- тут их целый выводок. И дурень Хведько с ними. Хведько, это ты там, что ли?

- А никто, только я. Я бо спрашиваю, чи распрягать мне коней?

- Дурень, запирай двери! - крикнул Михаил.- Да не уходи пока! Погоди там в передней. Мужик с большой неохотой повиновался.

- Ну, теперь расправа: как вы сюда попали, пострелята? Ты зачем их привел, Хведько?

- А какой их бес приводил... Я вошел спытать, чи распрягать мне коней. Гляжу, а их там напхано целый угол. Вот что! А мне что? Вот и маленькая панночка говорит:

"Ты ребеночка привез"... Какого ребенка, чудное дело...

Все засмеялись.

- Ну, теперь вы говорите: как сюда попали? Оба мальчика угрюмо потупились... Они ждали чего-то необычайного, а вместо того попали на допрос, да еще к Михаилу.

- Мы услышали, что ребеночек плачет,- ответила одна Маша.

- Ну, так что?

- Нам любопытно,- угрюмо ответил Марк,- откуда такое?

- Ого, ото! - сказал на это Генрих, который, между тем, взял на руки свою Шуру.- Вот что называется вопрос! Спросите у него,- кивнул он на Михаила,- он все знает.

Михаил поправил свои очки с видом пренебрежения.

- Под лопухом нашли,- сказал он, отряхивая свои кудри.

Пренебрежение Михаила задело Марка за живое.

- Глупости,- сказал он с раздражением.- Мы знаем, что это не может быть. На дворе дождик, она бы простудилась.

- Ну вот, одна гипотеза отвергнута,- засмеялся Генрих,- подавай, Миша, другую...

- Спустили прямо с неба на ниточке.

- Рассказывайте...- возразил Марк, входя все в больший азарт.- Видно, сами не знаете. А мы вот знаем!

- Любопытно. Верно, от старой дуры, няньки?

- Нет, не от няньки.

- А от кого?

- От... от жида Мошка.

- Еще лучше! А что вам сказал мудрец Мошко?

- Расскажи, Вася,- обратился Марк к Головану.

- Нет, рассказывай сам.- Вася был очень сконфужен и чувствовал себя совершенно уничтоженным насмешливым тоном Михайловых вопросов. Марк же не так легко подчинялся чужому настроению.

- И расскажу, что ж такое? - задорно сказал он, выступая вперед.- У бога два ангела...

И он бойко изложил теорию Мошка, изукрашенную Васиной фантазией. По мере того как он рассказывал, его бодрость все возрастала, потому что он заметил, как возрастало всеобщее внимание. Даже мать позвала отца и попросила сказать, чтобы Марк говорил громче. Генрих перестал ласкать Шуру и уставился на Марка своими большими глазами; отец усмехнулся и ласково кивал головой. Даже Михаил, хотя и покачивал правою ногой, заложенною за левую, с видом пренебрежения, но сам, видимо, был заинтересован.

- Что же, это все... правда? - спросил Марк, кончив рассказ.

- Все правда, мальчик, все это правда!-сказал серьезно Генрих.

Тогда Михаил, еще за минуту перед тем утверждавший, что ребят находят под лопухом, нетерпеливо повернулся на стуле.

- Не верь, Марк! Все это - глупости, глупые Мошкины сказки... Охота,повернулся он к Генриху,- забивать детскую голову пустяками!

- А ты сейчас не забивал ее лопухом?

- Это не так вредно: это - очевидный абсурд, от которого им отделаться легче.

- Ну, расскажи им ты, если можешь...

- Ты знаешь, что я мог бы рассказать...

- Что?

Михаил звонко засмеялся.

- Физиологию... разумеется, в популярном изложении... Надеюсь, это была бы правда.

- Напрасно надеешься...

- То есть?

- Ты знаешь немногое, а думаешь, что знаешь все... А они чувствуют тайну и стараются облечь ее в образы... По-моему, они ближе к истине.

Михаил нетерпеливо вскочил со стула.

- А! Я сказал бы тебе, Геня!.. Ну, да теперь не время. А только вот тебе лучшая мерка: попробуйте вы все, с вашею... или, вернее, с Мошкиной теорией сделать то, что, как ты сейчас видел, мы делаем с физиологией... Вы будете умиляться, молиться и ждать ангелов, а больная умрет...

- Ну, умирают и с физиологией, я знаю это по близкому опыту...- сказал Генрих глухо.

- Частный факт, и физиология плохая...

- Этот частный факт для меня - пойми ты - общее всех твоих обобщений. Погоди, ты поймешь когда-нибудь, что значит смерть любимого человека, и частный ли это факт.

- Истина выше личного чувства! - сказал Михаил и смолк. Он понял, что с Генрихом нельзя теперь продолжать этот разговор.

VIII

В комнате стало тихо. Дети недоумевали. Они не поняли ни слова из того, что говорилось, но ощутили одно: это спорность их теории. Они были смущены и нерадостны.

В это время Хведько, о котором все забыли, высунул опять голову из-за косяка двери.

- А что, мне распрягать коней, чи нет? - произнес он с глубокою тоской в голосе.

Это вмешательство показалось всем очень кстати. Михаил весело засмеялся.

- Ага! - сказал он,- вот еще один мудрец. Попробуем сейчас маленькую индукцию... Как ты думаешь, Хведор, куда мы с тобой ехали?

- Да я ж думаю никуда, только сюда. Он внимательно, не отрывая выпученных глаз, смотрел на Михаила, как будто боялся его шутливых расспросов.

- Ну?

- А что ну?

- Ну, приехали мы сюда или нет?

- Э, вы бо все смеетесь. Чего бы я спрашивал, когда оно само видно?

- Так зачем же лошадям стоять на дожде, дурню?

- От и я так думал,- обрадовался Хведько.- Оно хоть дождя уже нет, а таки лошадям стоять не для чего. Пойду распрягать. Так и говорили бы сразу...

И он поторопился уйти с видимым облегчением.

- Ну, и вы тоже... марш обратно! - сказал отец.

- А... а деточку? - сказала Маша печально. Виновница всей кутерьмы находилась в спальне. Мать тихо сказала что-то, и вскоре бабка вынесла ее на руках в хорошеньком белом свивальнике.

Среди кучи белья виднелась маленькая головка. Глаза смотрели прямо, на лице было то странно сознательное выражение, которое порой делает лица детей почти старческими. Девочка зевала и потягивалась.

- Гордячка какая! - неизвестно почему решила про нее Маша, поднимаясь на цыпочки.

Если б мама была здорова, она, наверное, вспомнила бы, что детям нужно принести платье. Но теперь никто не обратил внимания на то, что они вышли, как и вошли, в одних рубашонках, Шура осталась на руках отца.

Выйдя в коридор. Маша тотчас же побежала в детскую, но мальчики замешкались. Марк увидел в наружную дверь, что около конюшни стоит бричка, а Хведько распряг уже лошадей и ведет их под навес. Это его заинтересовало, и он юркнул на крыльцо; Вася пошел за ним.

Хведько привязал лошадей, потом его белая свита замелькала около брички, и он вынес оттуда громадный чемодан. Втащив его на крыльцо и поставив на верхней ступеньке, он, по-своему, с наивною фамильярностью обратился к Марку:

- А то, видно, у вас родилось тут что-то?

- Не что-то, а девочка.

- Вот и я говорю. А о чем это паничи спорились?

- А это, видишь ты... Мы говорим: у бога два ангела...

- Ну-ну, не два,- много... Мало ли их у бога... богато...

- Правда? А Михаил говорит: глупости!

- Но!.. Молодой панич иной раз скажет, так будет над чем посмеяться! И он сам засмеялся. Дети почувствовали к нему полное доверие.