Елена Ткач - Странная фотография Страница 6

И тогда Костя увидел, что она очень даже ничего — классная девчонка. Если правду сказать — просто красавица! А если совсем уж честно себе признаться — то таких он, Костя, ещё не видал и, похоже, втюрился в неё с первого взгляда. По уши!

Распахнутые удивленные синие глаза, — даже не синие, а какие-то лиловые, гиацинтовые — совершенно немыслимые глаза! Прекрасные даже когда покраснели от слез. Ресницы длинные, загнутые плавной волной, точеный носик, чуть капризные припухшие губки, нежная кожа, тоненькие запястья. Густая волна каштановых, слегка отливающих в рыжину волос, перекинутая на одно плечо… И во всем облике устремленность какая-то — точно хочет взлететь…

Чудо какое-то — а не девочка! И кто сказал, что он не может влюбиться? Может, да ещё как! Жизнь только начинается — его настоящая жизнь, и только сейчас, глядя на эту девочку, доверчиво глядящую на него и мявшую в руках его скомканный носовой платок, Костя вдруг понял это!

Глава 3

ВОРОХ ПАЛОЙ ЛИСТВЫ

— Ты понимаешь, у нас в доме что-то странное происходит, — немного успокоившись, рассказывала Костику Люба. — Это не дом, а просто кошмар какой-то!

— Ну, например? — глядя под ноги, проронил Костик.

Они медленно брели по улице к Миусскому скверу. Костик старался подстроиться под Любину походку — обычно он ходил быстрым широким шагом, икая при ходьбе всем корпусом как журавль, а теперь брел, едва переставляя ноги, шаркая стоптанными кроссовками и сметая в сторону опавшие листья.

Он старался не глядеть на Любу, потому что при одном взгляде на нее, его всего опахивало пылающей жаркой волной и, казалось, он весь раскаляется от этого жара. Щеки пылали, страшно хотелось пить, но парень боялся сказать или сделать что-то не так, чтобы не спугнуть внезапный порыв откровенности и доверия, сблизивший их с первой минуты знакомства.

— Например? — задумалась девочка. — Знаешь, я просто не знаю как объяснить, но все, понимаешь, все не так! Родителей словно бы подменили. Особенно маму. Папа с утра до ночи на работе, а мама моя не работает. Я все её привычки знаю. То есть, мне так казалось. А теперь…

— И все-таки, попробуй объяснить. Ты расскажи это вслух, как будто самой себе. И многое станет понятней. Попробуй!

Люба с некоторым сомнением поглядела на своего спутника. Ничего себе! Еще каких-нибудь десять минут назад она о нем и знать не знала, а тут — на тебе! — выложи ему все, как на духу! Костя перехватил её взгляд и в который раз за эти минуты покраснел как рак.

«Не смей паниковать! — приказал он самому себе. — Держи себя в руках ты же мужчина!»

— Ладно, — кивнула Люба. — Попробую. Только давай где-нибудь присядем. У меня чего-то ноги не идут.

Они углубились в дальнюю аллейку парка, где чуть в стороне от других стояла лавочка. Им повезло — она как раз оказалась не занята. Они уселись, Люба глубоко вздохнула, дернула головой, откидывая со лба прядь волос, и начала свой рассказ.

— Это не сразу началось. Где-то в самые последние дни лета — может, числа тридцатого — точно не помню. Мы сюда, в этот дом недавно переехали в середине июля. У нас вообще все в жизни переменилось: и в Москву переехали, — мы вообще-то из Сибири, — и папина эта крутая должность… у меня до сих пор от этого голова кругом, просто с ума схожу, никак не могу привыкнуть… ну вот. Дом новый, его только-только начали заселять, и мы оказались одними из первых жильцов, которые в него въехали. — Она помедлила, будто припоминая, потом продолжала. — Сначала все шло как обычно — всякие хлопоты с переездом, мама с утра до ночи носилась по магазинам: драпировки подбирала, обои и все такое… Наш шофер по-моему от этого аж похудел!

— Ваш шофер? — переспросил Костик.

— Ну да, наш шофер Володя. Это папин шофер — он ему по работе полагается. У нас и свои есть машины и ещё папин служебный «Вольво».

— Машины? — снова переспросил Костик, чувствуя, что земля уходит из-под ног.

— У нас две машины: папина и мамина, — терпеливо пояснила Люба.

— А-а-а, — протянул Костя и совсем скис.

— Слушай, не перебивай, а то я сбиваюсь. Так вот. Маме страшно нравилась наша новая квартира — её папа тоже получил по работе, ну, то есть, ему она по служебному положению полагается. Мне она тоже понравилась — большая, полупустая ещё — мы ещё даже мебель не всю купили. Комнат-то пять, а прежде мы жили в трехкомнатной. И вот в конце августа, где-то под вечер — тогда ещё жуткий ливень прошел — у нас хлопнула створка окна. Знаешь, окно было распахнуто настежь, ливень кончился, ветер тоже — улетел куда-то, наверное… Свежесть такая на улице, хорошо… Ну вот, я сидела возле этого окна и вдруг оно изо всей силы захлопнулось — точно по нему кто-то с улицы изо всей силы двинул! И знаешь, в наружном стекле небольшая круглая дырочка, абсолютно круглая, точно её стеклорезом вырезали… А внутреннее цело и в нем — прямо напротив этой круглой дырки как будто какие-то темные стружки насыпаны. Но стекло-то целое! А они в нем внутри — прямо в самом стекле!

— Слушай, ну ваще, обалдеть! А что за стружки?

— Меленькие, черненькие и противные. Ну вот… Я отскочила, закричала, вбежала мама… А на следующий день папа хотел мастера вызвать — стекло заменить, а мама прямо завизжала: мол, не трогайте, нельзя к нему прикасаться, пускай пока так будет, как есть. А почему, зачем и сколько это «пока» будет длиться она по-моему и сама не знает. Просто как с цепи сорвалась! С этого дня все и началось. Вещи стали пропадать — словно взбесились. Как будто у них своя жизнь и они это прежде скрывали, а тут перестали скрываться и преспокойненько зажили своей жизнью. Вазы со столов падают, чашки, тарелки… И некоторые не бьются, хотя должны бы — а они целехоньки! Словно смеются над нами. Но самое главное даже не это — ужас весь в том, что маму как подменили. Она стала какая-то подозрительная, жутко мрачная, ходит, губы поджав, все время орет на меня и думает, что это я весь этот бардак устраиваю.

— А раньше, до переезда, вы с ней как — ладили? Ну, то есть, я хочу сказать… — Костик замялся, не зная, имеет ли он право задавать такой личный вопрос.

— Я поняла, — кивнула Люба. — Раньше нормально было. Мы, конечно, ссорились иногда, но не так, чтобы… Нет, у нас с мамой все хорошо было. Она у меня веселая.

— И чего? Теперь не веселая?

— Не-а. Она теперь часто плачет. А когда собирается куда-то и не может чего-то найти: ну, духов там или украшений своих, — она кидается чем ни попадя. Жуть сколько всего перебила! Домработницу нашу выгнала — раньше маме она очень нравилась, просто нахвалиться на неё не могла: мол, наша Света такая старательная, такая спокойная, аккуратная — в доме все блестит! А тут и Света стала плохая, причем раньше мама никогда на неё голос не повышала, а тут так накричала на нее, такими словами её обзывала… Я таких слов от мамы никогда прежде не слышала. А сейчас она новую домработницу ищет. Каждый день смотрины устраивает, но никто ей не нравится. Никого не берет! Хочет уехать куда-нибудь, где тепло. Говорит, дом хочу в Испании! Мы там были весной — там и в самом деле здорово, вот бы там поселиться…

— Ты бы хотела отсюда уехать? — затаив дыхание, спросил Костя.

— Не знаю, наверное. Раньше не хотела, а теперь… Все равно куда лишь бы было тепло. А тут холодно. В доме холодно. И меня все время знобит. Я, наверно, тепличная.

— Слушай, надо просто во всем этом как следует разобраться — и тебе снова будет тепло. Хорошо будет, ну… как раньше. Люб, но ты говори, говори — это же важно очень! Не замолкай, хорошо?

Люба минуту помедлила. Ее носик недовольно наморщился — видно, ей все это надоело. Усилие, которое она совершала над собой, рассказывая о себе с такой откровенностью какому-то незнакомому парню, как видно, вконец её измотало. Но помедлив, она все-таки продолжила свой рассказ.

— Понимаешь, раньше мама так радовалась, что папа в гору пошел, что в Москву переехали, в квартиру новую — гордилась так, всем своим подругам звонила, рассказывала… А теперь все не по ней — и квартира ей разонравилась, и я, и даже… даже папа! В общем, все не так! Говорит, что у неё не жизнь, а тоска, что у других мужья вечерами дома и по выходным можно вместе сходить в театр или там в ресторан… А мы, говорит, никуда вместе выйти не можем как приличная семья, потому что у нас папа вечно занят и ему не до нас. Вот так приблизительно.

— Да, дела… — протянул Костя.

— Нет, я её понимаю, — вдруг Люба вскочила с лавочки и принялась кружить вкруг неё кругами. — Хочется, конечно, куда-то всем вместе… но у нас папа очень занят — он работает с утра до ночи.

— А ещё какие-нибудь странности были, кроме этого окна? Потому что, то, что ты говоришь — это нормально по-моему. Знаешь, бывает, что предки бунтуют. Может, мама твоя плохо себя чувствует. Погоди немного — пройдет.

— Да нет, ты не понимаешь! — воскликнула Люба и от нетерпения притопнула стройной ножкой. — Моя мама… она никогда бы прежде меня не ударила! Она могла вспылить, закричать, но так… И потом, она же знает, что я во всем этом не виновата — я-то вижу. Она в глубине души понимает, что в доме творится что-то дикое и я тут совсем не при чем. Ладно, ты видно в таких вещах не разбираешься, а мне показалось…