Борис Зайцев - Ариадна Страница 6

Генералъ. — Э-э, я противъ крайностей. Est modus in rebus. А-ха-ха… Золотое правило мeры. Я западникъ. Сторонникъ западной культуры.

Полежаевъ (подаетъ ему книжку). — Вотъ вамъ Западъ. Книга, напечатанная въ Луккe, въ 1788 г. (Со вздохомъ). Да, это я, конечно, тоже люблю.

Генералъ (разсматриваетъ). — Гольдони, мило. (Лапинская встаетъ и подходитъ.) А-а, какъ тогда издавали-съ.

Лапинская. — Переплетъ больно хорошъ.

Генералъ. — Позвольте. Къ печати разрeшилъ «докторъ священной теологiи, Франческо Франчески». А-ха-ха-ха! Да, но я, собственно, не о томъ… а больше о нашей отечественной культурe. Истерiя-съ! Нервозность. Вотъ основа души.

Лапинская (отходитъ, садится на диванъ съ ногами). — Сейчасъ генералъ насъ и прохватитъ. (Вздохнувъ). Что называется, съ перцемъ. По-военному.

Генералъ. — Прохватывать незачeмъ-съ. Я самъ, знаете ли, поклонникъ женщинъ, особенно русскихъ… а-ха-ха… но посудите сами: Арiадна Николаевна, милeйшая, эксцентричная наша хозяйка и нынe именниница…

Лапинская. — Рожденница.

Генералъ. — Виноватъ! Изящнeйшая рожденница… и тeмъ не менeе… я очень извиняюсь передъ Леонидомъ Александрычемъ, но вeдь это фактъ, что тогда, во время пресловутаго катанья на автомобилe, и она, и мой Алексeй были на волоскe… такъ сказать, отъ весьма непрiятныхъ послeдствiй.

Лапинская. — Да ужъ прямо говорите: чуть не расквасились.

Генералъ. — Это называется — быка за рога. Очень мило, романтично, игра съ опасностью, но согласитесь…

Лапинская. — Арiадна возненавидeла вашего пасынка. Говоритъ, что онъ — трусъ.

Генералъ. — И снова ‑ чисто русскiй взглядъ на храбрость. Человeкъ не желаетъ свертывать себe шеи ни съ того ни съ сего — и онъ трусъ. А между тeмъ…

Въ двери съ балкона показывается гость, сосeднiй помeщикъ.

Перелeшинъ (въ бeломъ жилетe, невысокiй, полный. Видимо, выпилъ. Лицо красное, усы нeсколько взбиты). — Кабинетъ! Это хозяинъ, генералъ, барышня… забылъ, какъ звать, но представленъ. (Неожиданно низко кланяется Лапинской.) Еще разъ! На всякiй случай. (Полежаеву.) Въ поискахъ за содовой. Тамъ, это, знаете, бенедиктинчики, мараскинчики… Ну, и Арiадна Николаевна старается — гостепрiимная хозяюшка у васъ, вполнe такая привeтливая. Да. Сейчасъ и всe сюда идутъ, просятъ Анну Гавриловну спeть… а-а… съ гитарой, цыганщину всякую.

Полежаевъ (указывая на дверь). — Пожалуйста въ столовую. Вамъ дадутъ.

Перелeшинъ. — Па-акорнeйше благодарю! Па-акорнeйше. (Идетъ къ двери, про себя вполголоса.) Тамъ, это, мараскинчики, бенедиктинчики…

Генералъ. — Вотъ вамъ и россiйская фигура-съ. Потомъ впадетъ въ умиленiе, будетъ каяться во грeхахъ… и попроситъ взаймы.

Полежаевъ. — Россiйская. Что касается грeховъ, то каяться въ нихъ… разумeется, не въ пьяномъ видe, можетъ быть, и не такъ ужъ плохо.

Изъ той же двери, что и Перелeшинъ, входятъ съ балкона Арiадна, полуобнявъ высокую, сухощавую Анну Гавриловну, въ рукахъ у той гитара; Саламатинъ, Игумновъ, Машинъ.

Анна Гавриловна (Полежаеву.) — Меня пeть просятъ. Да ужъ какой мой голосъ.

Арiадна. — Знаю, какой. Сюда, на диванъ. (Звонитъ.) Дадутъ намъ кофе, вина.

Анна Гавриловна. — Всетаки стeсняюсь. Да, можетъ, и не въ этой комнатe… (Осматривается.) Тутъ кабинетъ. Все книги.

Арiадна. — Нынче мое рожденье. Что хочу, то и дeлаю.

Полежаевъ (Аннe Гавриловнe.) — Нeтъ, пожалуйста. Я очень радъ.

Арiадна. — Вы видите, онъ радъ. Онъ всегда отъ чего-нибудь въ восторгe.

Полежаевъ. — Я, дeйствительно, радъ, что будутъ пeть… но сказать, чтобы я всегда… (Пожимаетъ плечами).

Арiадна. — Виновата!

Всe садятся на огромный диванъ, гдe Лапинская устроилась съ ногами.

Въ центрe Анна Гавриловна.

Игумновъ. — Стоп-пъ! (Дeлаетъ руками рупоръ, кричитъ.) Арiадна, заднiй ходъ!

Арiадна. — Обидeла поэтическую натуру! Par-rdon. (Вносятъ кофе, вино. Арiадна наливаетъ себe.) Я, генералъ, кажется, васъ шокировала тогда… ну, собою, всeмъ своимъ видомъ и дурнымъ поведенiемъ. Пожалуй, и сейчасъ шокирую. Извините. Но, все равно, выпью.

Генералъ. — А-а, кромe удовольствiя ничего мнe не доставляли.

Лапинская (Машину.) — Дяденька, Иванъ Иванычъ, сядьте ко мнe поближе.

Машинъ (беретъ стулъ, придвигаетъ его къ краю дивана). — А вы что же нынче… не тово, не щебечете?

Лапинская. — Это птицы щебечутъ, а ужъ мы просто разговариваемъ.

Машинъ. — Я понимаю, да вeдь такъ… какъ вы барышня… и выразился.

Лапинская. — Голубчикъ, Иванъ Иванычъ. По-старинному, съ изяществомъ!

Саламатинъ. — Вниманiе, господа.

Анна Гавриловна, аккомпанируя себe на гитарe, начинаетъ цыганскiй романсъ. У нея голосъ небольшой, низкiй, но прiятный. Въ срединe романса прiотворяется дверь изъ залы. Тамъ стоитъ Перелeшинъ, слегка дирижируетъ. Онъ очень увлеченъ, и вполнe серьезенъ. По окончанiи — аплодисменты.

Перелeшинъ (тоже аплодируя). — Ручку! (Подходитъ). Старый цыганъ Илья привeтствуетъ. (Цeлуетъ руку Аннe Гавриловнe). Эхъ, Москва, голубушка, Яръ, Стрeльна. Что деньжищъ! ахъ, что деньжищъ!

Анна Гавриловна. — Вы вeдь сами поете?

Перелeшинъ. — Масло, молочишко изъ имeнiя — все тамъ осталось… Векселишки, то-се… А теперь не пою. Былъ голосъ, но до свиданiя. Меццо-сопрано пропит-то… Тамъ мараскинчики, бенедиктинчики…

Арiадна (Аннe Гавриловнe.) — Еще спойте!

Перелeшинъ. — Вотъ, напримeръ: «Мой костеръ въ туманe свeтитъ».

Арiадна. — Гадость!

Перелeшинъ. — Не нравится? Виноватъ. (Наливаетъ себe ликеру.) Своихъ ошибокъ не скрываю. (Пьетъ.) И не стыжусь. Виноватъ.

Анна Гавриловна. — Я спою романсъ. (Задумчиво.) Давно, когда еще я моложе была, меня научилъ, т. е. при мнe пeлъ, одинъ мой знакомый. Тоже помeщикъ.

Беретъ гитару и начинаетъ. Перелeшинъ опять слегка дирижируетъ. Въ комнатe очень тихо. Романсъ кончается словами: «Когда-бъ я смeлъ, когда бы могъ я умереть у милыхъ ногъ». Окончивъ, Анна Гавриловна быстро встаетъ и выпиваетъ рюмку коньяку.

Никто не аплодируетъ.

Генералъ. — Очень мило, хотя и… раздирательно. (Слегка похлопываетъ въ ладоши.)

Анна Гавриловна. — Сказать правду, меня эта вещь волнуетъ.

Лапинская (Машину.) — Дяденька, отчего такъ жалостно?

Машинъ. — А… да… вы, какъ барышня.

Лапинская. — Цыганщина проклятая! (Ударяетъ кулакомъ по ручкe дивана.) Возьму, и зареву сейчасъ. На весь домъ.

Игумновъ. — А! Вотъ мы какъ.

Лапинская. — Да, такъ и такъ, господинъ Игумновъ, Сергeй Петровичъ.

Арiадна. — Чушь это все. (Передразнивая) «И умереть у милыхъ ногъ». Скажите, пожалуйста. (Рeзко). Сказки, басни! Никто ни у чьихъ ногъ не умираетъ. Необыкновенно изящно, поэтически: прiйти — и тутъ же умереть, у самыхъ ногъ. Ахъ, все это вранье. Кто дeйствительно хочетъ умереть… (Замолкаетъ.) Да и чортъ съ ней, съ любовью. Все навыдумали. Ничего нeтъ.

Лапинская. — Ар-рiядна, не завирайся.

Арiадна. — Молчи, Лапа. Ты дeвченка.

Лапинская. — Не такъ, чтобы очень.

Арiадна. — Ничего нeтъ. (Встаетъ. Лицо ея блeдно и измучено.) Когда узнаешь это, страшно станетъ. (Озирается). Все куда-то уходитъ, и вокругъ… призраки. (Приближается къ письменному столу, гдe сидитъ Полежаевъ.)

Полежаевъ. — Арiадна, больна? Что съ тобой?

Арiадна. — Мнe нынче тридцать три года. (Беретъ книгу, которую раньше смотрeлъ генералъ) Старинная книга, въ золоченомъ переплетe… моего ученаго мужа… любителя наукъ и искусствъ, который пишетъ сочиненiе «О ритмe у Рафаэля». (Книга выскальзываетъ и падаетъ.) И еще вокругъ много разныхъ изящныхъ вещей и людей… Но (обращаясь къ генералу), но, но, но…

Игумновъ (Лапинской, указывая на Арiадну). — Неправду говоритъ. (Наливаетъ себe и Лапинской вина. Чокаются.) «И умереть у милыхъ ногъ».

Лапинская (Машину.) — Что надо сдeлать, когда васъ разлюбили?

Машинъ. — Вотъ… вы… барышня… опять.

Лапинская. — Нeтъ, пожалуйста.

Машинъ. — Да ужъ какъ сказать… ежели… да… (Дeлаетъ жестъ рукой, будто кого-то отводя.) Тогда чемоданы… укладывать.

Игумновъ. — А ежели тебя и не любили никогда, ну, а ты самъ… Э-эхъ, жизнь наша малиновая!