Михаил Арцыбашев - Подпрапорщик Гололобов Страница 6

— Владимир Иванович, что вы-с?! Разве можно! Конечно, жалко… но что же делать?

И пристав широко и недоуменно развел руками а потом опять сердито, и точно ругаясь, крикнул:

— Да воды же! Ну…

Воду принес в глиняной чашке большой старый городовой с испуганным лицом.

— Ну вот… выпейте… доктор! Пейте, — уговаривал пристав, подавая воду.

Владимир Иванович, стукаясь зубами о чашку, пил теплую воду с запахом хлеба и дрожжей.

— Ну вот, ну вот! — обрадованно говорил пристав. — Да и пойдемте отсюда… Бог с ним!

Владимир Иванович перестал плакать и оглянуло недоуменно и смущенно. И его поразило странное выражение лиц стоявших перед ним: и пристав, и большой старый городовой, что принес воду, и другой красный, рыжий и толстый, так смотрели, как будто его припадок был неизмеримо важнее и интереснее мертвеца, лежавшею на постели. Все смотрели на него помогали ему. заботились о нем, а мертвый подпрапорщик Гололобов лежал смирно и одиноко, как никому уже не нужная, неприятная и мешающая вещь.

— Пойдемте, доктор, право! — настаивал пристав.

Владимир Иванович машинально встал, взял фуражку, поданную городовым, и, пройдя сени, где хоть по-прежнему пахло теплым хлебом и дрожжами, но стоял какой-то свежий, бодрый запах, занесенный живыми, здоровыми людьми со двора, вышел на крыльцо.

И то, что он увидел, поразило его.

Было утро. Небо было совершенно чисто и прозрачно. Дождь прошел, но все было еще мокро и блестело как вымытое. Зелень ярко зеленела. Прямо против Владимира Ивановича восходило еще не видимое солнце и это место неба было ослепительно ярко, сияло, горело и искрилось. Воздух дрожал и лился в грудь вольными, могучими, чистыми и мягкими волнами.

— А… — удивленно протянул Владимир Иванович.

— Чудное утро! — сказал пристав, снимая фуражку, и с удовольствием подставил свою лысую голову навстречу живой прохладе. — Столько дней дождь, а тут вдруг этакая благодать! А? — продолжал с наслаждением пристав. — Как хорошо, все равно… тот-то бедняга и не увидит уж…

И пристав, делая значительное и скорбное лицо, кивнул головой назад. И сейчас же Владимиру Ивановичу представилась страшная, молчаливая почему-то, когда везде светло, освещенная лампой комната и неподвижный мертвый подпрапорщик. Но пристав не мог удержать значительного и скорбного выражения, усы его дрогнули, нос сморщился, и, приятно улыбаясь, он сказал:

— И спать даже не хочется… жаль утра! Хорошо бы теперь того… выкупаться и рыбку поудить… Я — охотник ведь. А вы не ловите?..

И печальная страшная комната пропала. Владимир Иванович опять увидел свет, небо, людей и услышал милый, живой голос пристава.

— Да отчего же! — восторженно ответил он. И подумал, что пристав прекрасный, интересный, живой человек.

— Может, поедем вместе когда-нибудь?.. Я с вами мало знаком, но…

— Конечно, конечно! — ответил быстро Владимир Иванович. Мимо пролетал, чирикая, воробей, Владимир Иванович посмотрел ему вслед и радостно подумал: «Ишь, как работает».

— Ну а пока до свиданья, доктор, — сказал пристав и, вдруг с видимым усилием изменив выражение лица из веселого и легкого на тяжелое и значительное, неестественным тоном прибавил: — А мне еще того… надо.

Он пожал руку доктору и, видимо боясь, чтобы тот не последовал за ним, торопливо ушел в дом.

Владимир Иванович снял шапку, широко улыбнулся и пошел. Проходя мимо открытого окна, он увидел побледневшую слабую лампу, и что-то резкое скользнуло у него по сердцу. Но в это время кто-то, вероятно пристав, дунул и потушил лампу. Слабый огонек моментально исчез, и стал виден потолок комнаты и самовар, блестевший отражением неба.

Владимир Иванович шел по улице и смотрел. И все, что было вокруг, все двигалось, искрилось и жило. Владимир Иванович смотрел на всякое движение и чувствовал что-то могучее, неразрывное, что связывало его в одно с этим живым, движущимся миром. Он смотрел на свои ноги и, точно первый раз их видя, едва не засмеялся, такими милыми и прекрасными показались ему они.

«Вот, я о них вовсе и не думаю, а они идут!» — подумал Владимир Иванович.

«И это вовсе не так обыкновенно, как я думал всегда… Это удивительно, чудесно и прекрасно… Вот я захочу протянуть руку и протяну!»

Владимир Иванович протянул руку и радостно засмеялся, глядя на выбежавшую на дорогу белую собачонку. Собачонка шарахнулась от протянутой руки, тявкнула и озабоченно посмотрела, подняв ухо, на Владимира Ивановича.

«Славная собачонка!» — подумал Владимир Иванович.

И еще никогда в жизни не испытанное им чувство при сознании, что он и собака смотрят друг на друга, интересуются друг другом и боятся друг друга, а не лежат безразлично и неподвижно среди живущего, двигающегося мира, нахлынуло на него.

«Все что угодно! — подумал Владимир Иванович. — Страх, боязнь, злоба, все, все… только бы это было во мне, потому что это — я! Я вот… я иду, я думаю, я вижу, я чувствую… безразлично что… а не лежу мертвый… Я умру, разумеется!»

И совершенно спокойно подумав эту последнюю мысль, Владимир Иванович вслух проговорил:

— А надо когда-нибудь поехать рыбу ловить с этим приставом!

И широко шагая, двигая руками, ногами и что есть силы набирая воздух в легкие, Владимир Иванович пошел дальше.

И вдруг перед ним что-то вспыхнуло, засверкало и засияло так ослепительно ярко, что Владимир Иванович зажмурил глаза.

Взошло солнце.