Борис Ряховский - Тополиная Роща (рассказы) Страница 6

На стук копыт один за другим вылетали казаки из низин, из-под горы.

Ржали кони, остро взблескивали стволы винтовок.

Опоздала засада. Миг помаячил всадник на черно-красной полосе последней зари, исчез.

Не вернулся в рощу красный кавалерист - погиб ли в боях, другой ли пообещался... Умер отец девушки, что побил ее однажды за самовольно отданного коня, - побил и простил.

Стоит дом, в углу его под камнем песчаником лежит серебряная пластинка с зеленым камнем. Живет в том доме старая казашка. Ее внукам и внучкам кажется, что бабушкины истории они слышали по многу раз, что нечего ей больше рассказать. Да никто из них не знает о красном кавалеристе.

__________

Ч Е Л О В Е К С К А Р Т О Й,

и л и

П О В Е С Т Ь О Б У Ч И Т Е Л Е Н У Р М О Л Д Ы

Наши старики заслужили памятники. Памятники им поставлены

в нас, в нашей памяти.

Нурмолды Утегенович преподавал нам в школе казахский язык.

Он был сухоньким стариком, носил китель из сукна и любил

почтительное обращение. Он ставил тройку, даже если ты ничего не

знал, - за одно лишь почтительное внимание, с которым ты его

выслушивал.

Бывало, если ученик не знал окончания глагола первого лица,

Нурмолды Утегенович в гневе подбегал к голландке и пинал, пинал

ее обтянутый железом бок: "Дым! Дым..." Тут уж мы за его спиной

не стесняли себя выражением почтительности.

ПРОЛОГ

Казахский парнишка по имени Нурмолды весной 1920 года был схвачен на базаре в Старом Чарджуе стражниками бека: они признали в нем заводского по рукам и по рубашонке в пятнах машинного масла. Нурмолды кормился на судоремонтном заводе - узкоплечие парнишки протискивались в судовые котлы, там скребками обдирали накипь со стенок. Бек ждал удара от рабочей дружины, в Старом городе хватали как лазутчика всякого заводского.

Дни и ночи, проведенные в подземной тюрьме под Чарджуйской крепостью, слились для Нурмолды в одну страшную ночь. Он потерял бы рассудок в смрадной и тесной земляной норе, не окажись возле него человека по имени Рахим, оренбургского татарина. Рахим бежал из Бухары, когда там стали хватать сторонников реформы образования, пытался в Старом Чарджуе открыть школу для мусульман, где бы они могли получить европейское образование.

Рахим учил Нурмолды русскому языку. Надзиратель, протолкнув миски с варевом в щель под дверцей, всякий раз говорил: "Татарин, ты учишь мальчика русской речи - к чему? У чарджуйского бека повадки песчаной осы: он замуровывает жертву и забывает о ней".

Когда в августе 1920 года Чарджуй был взят революционным отрядом, Нурмолды потерял Рахима во дворе крепости, заполненной узниками, их родичами, красноармейцами. Он ослеп от долгого сидения в темени. Звал Рахима, ощупывал ближних, хватал их за руки. Нурмолды отвели к врачу. Через два дня сняли повязку с глаз. Он увидел обгрызенные зубцы крепостной башни, слепящий блеск реки, толпу в базарных рядах, мальчишек - стоя по колено в арыке, они бросались грязью друг в друга. Рядом стоял худой человек, по виду мастеровой, в косоворотке и фуражке. Он подобрал Нурмолды во дворе крепости, водил к врачу и кормил. Все звали его Петрович.

- Может, теперь высмотришь своего Рахима, - сказал Петрович.

Нурмолды ответил:

- Как узнаю? Совсем не видел его, темно было, тюрьма...

На фоне шума, в котором сливались стук молотков ремесленников, скрип арб, голоса толпы, ишачий рев, раковина граммофона рокотала голосом наркома Луначарского.

- Нарком, - пояснил Петрович Нурмолды, - говорит речь над телом американского коммуниста Джона Рида.

Их позвали от кучки, сбившейся вокруг граммофона. Сообщили, что отряду дали паровоз, стало быть, надо собираться. Петрович сказал комиссару отряда Демьянцеву:

- Мой киргизенок товарища не нашел... разве найдешь в этакой каше? С собой возьму. Он из нашего уезда. Глядишь, кого из родичей отыщет...

С рабочим отрядом Нурмолды Утегенов приехал в Каргалинск. Петрович пристроил его в депо - взял к себе учеником. В ту пору и хорошему слесарю работы не могли дать: разруха.

1

В сентябре 1930 года Нурмолды Утегенова вызвали в окружком партии и объявили: по предложению Демьянцева, заведующего курсами ликбеза, его посылают налаживать ликбез в глухой волости.

Прежде дом принадлежал "Хазрету Аббасулы, мулле десяти волостей, имаму мечети", о чем по-русски сообщала жестяная пожарная доска с намалеванным изображением топора и багра. Рядом была прибита деревянная доска, такая яркая, что первая не замечалась вовсе. На деревянной доске красный всадник вскинул руку с факелом, пламя которого выписывало: "Курсы подготовки инструкторов ликбеза".

В глубине двора белобородый старичок ходил с метелкой и стояла телега с бочкой для воды. Нурмолды поднялся на крыльцо, ступая с осторожностью, чтобы не задеть сидящего на ступеньках человека в драной рубахе. Человек удержал его за брючину, поднес два пальца ко рту, выдохнул. Нурмолды помаячил ему, дескать, не курю.

В первой комнате курсанты толпились вокруг микроскопа. Нурмолды заглянул в его зрачок: там двигались животные. Прозрачные, со своими ресничками, скрученными нитями, с кружочками заглотанных бактерий, они были как часики внутри.

В другой комнате Демьянцев - с гривой цвета стальной проволоки, в брезентовых сапогах - рассказывал об окружении и разгроме Южной армии Колчака.

- Наша Первая армия ударила из Оренбурга и из Троицка одновременно по приказу Фрунзе. Войска Советского Туркестана начали наступление со станции Аральское море... Паровозные топки заправляли воблой... не было другого топлива... Остатки Южной армии, а именно части Уральской армии генерала Толстова, при отступлении погибли в адаевских степях.

Нурмолды глядел на карту и не слышал Демьянцева.

Что за карта была!

Возле сахарно-белых айсбергов плавали толстолобые киты. Их водяные фонтаны стояли как белые деревья. Коричневые, в красных набедренных повязках люди сидели в остроносой лодке. В африканской саванне черные охотники гнались за антилопами, из травы на них глядел зверь с гривой и с голым, как у верблюда, задом.

Прозвенел звонок, слушатели поднимались, выходили.

Нурмолды прошел в дальнюю комнатку бывшего хозретовского дома. Он застал Демьянцева в обществе немолодого человека в форменной фуражке с малиновым верхом и тремя ромбиками в петлице. Дверца несгораемого шкафа была открыта, ящики стола выдвинуты.

- Выходит, вы не знаете, сколько у вас было отпечатано бланков удостоверений? И сколько выдано, тоже не знаете?

- Бывает, выписываешь, ошибаешься и берешь новый бланк, - отвечал Демьянцев. Он был задет тоном человека в форме.

Потеснив Нурмолды, вошел Исабай, друг Нурмолды, еще недавно слесарь депо, а сегодня сотрудник ГПУ. Он привел белобородого старикашку дворника, указал ему на человека с ромбиками в петлице:

- Начальник дорожно-транспортного отдела ГПУ Шовкатов.

- Знаю, знаю, - закивал старикашка, - его отец жил на Татарской слободке, был истинный мусульманин, торговал мукой.

- Этот старик при царе был азанши, - пояснил Исабай Шовкатову по-русски, - такой мулла... объявлял о начале молитвы. Теперь здесь дворник.

- Спроси его, откуда взялся глухонемой... Этот вон, сидит на крыльце.

Исабай заговорил с азанши по-казахски. Перевел ответ:

- Это глухонемой... Родственники прогнали его из дому, время тяжелое. Пришел по старой памяти, тут мечеть была.

- Может, это и есть хазрет? - засмеялся Шовкатов.

Азанши быстро заговорил. Исабай переводил:

- Вы большой начальник, можете отправить его вслед за хазретом в Жерсибир... в Сибирь то есть, но, когда хазрет выдавал за учеников медресе беглых баев и алаш-ордынцев, азанши верил его чалме. Говорит, хазрет предстанет перед лицом аллаха голый, с пустой пиалой и с книгой, а в книге будут записаны его грехи.

- Ладно, его не переслушаешь, - отмахнулся Шовкатов.

Демьянцев, глядя в окно, как выходят во двор работники ГПУ и как бредет дворник к своей саманушке в углу двора, сказал Нурмолды:

- Неизвестный человек спрыгнул с поезда и убился о километровый столбик. При нем нашли удостоверение на бланке наших курсов с моей поддельной подписью. Теперь о тебе: говорят, ты адаевец?

- Да, я из рода адай, - отозвался Нурмолды.

- Бегеи - ответвление рода адай, так?.. Мы посылали ликбезовца в Бегеевскую волость. Вернулся... ходит сейчас на костылях. Говорит, Жусуп Кенжетаев хотел повесить, да пары не было. Я не понял, а переспрашивать не стал, - к чему тут пара-то?

- Так ханы вешали, в старое время, - ответил Нурмолды, - одного человека петлей за шею, веревку между верблюжьих горбов, а там и другого за шею. Верблюд поднялся - и готово.

- Да, у Жусупа не засохнет, сколько он милиционеров перестрелял, сказал Демьянцев, - но что делать. Я смотрел отчеты волостного за 1915 год... волость невелика, пятнадцать административных аулов, шесть тысяч человек... Как оставить их без грамоты? Поедешь?