История моего моря - Кирилл Борисович Килунин Страница 6

Спустя месяц, Маша снова проявилась в моей жизни, невидимой сущностью – посетив Контору, эту подвальную Мекку потерянных душ, в мое отсутствие, только для того, чтобы, как опытный партизан – диверсант, стереть всю базу моих готовых работ, и даже те, которые я еще не успел отдать заказчикам или доделать. Тогда что-то удалось восстановить, что-то пришлось писать заново. А потом я узнал, что Маша стремительно вышла замуж. Это была еще одна ее не вполне удавшаяся попытка женской мести – переспать с мальчиком из моей параллели, вылившаяся в неплановую беременность и замужество. Они прожили вместе вплоть до рождения ребенка и еще пару месяцев. А затем посредине зимы он выставил их вместе с ребенком за порог. Не знаю, появись она тогда на моем пороге, возможно я бы ее простил, но к счастью звезды рассудили иначе, и Маша отправилась к Денису, которого когда-то ждала из армии и не дождалась. А я, начал жизнь свободного человека, таким летуче свободным и беспечным можно чувствовать себя только до той поры пока тебе не стукнет лет тридцать, и я летал во сне и наяву, потому что мне еще не стукнуло третьим десятком.

Заработав в Конторе неприлично большую для обычного студента сумму, я впервые задумался о том, что хочу улететь к морю. Эта идея так меня распирала, что постоянно прорывалась наружу, я смело делился ей со всеми вокруг, и конечно с потерянными душами из нашего подпольного бизнеса, я тоже делился. Я просто сыпал искрами и от них зажигались звезды и малознакомые доселе личности женского пола, предлагали неожиданно познакомиться ближе. И я согласился – вольная птица. В итоге, к морю, мы отправились впятером: Л с младшим братишкой, я и еще одна Л со своей пятилетней дочуркой.

За пару суток до отправления к морю, мы с двумя Л напились и занялись непотребством. На следующий день уже дома, я сидел и улыбался как идиот, вспоминая прошедшую ночь. Эти гетеры чуть – чуть меня не порвали на парочку равноценных, но поцарапанных и истертых в разных неприличных местах Кириллов.

– Больше никакого интима! – заявил я обеим Л, при следующей встрече. Л дружно заржали.

На поезде мы добрались в Туапсе – в царство Великой черепахи, к побережью Черного моря. Заселились в уютном однокомнатном гнездышке на четвертом этаже неказистого многоквартирного домика по самую крышу увитого виноградными лозами. Мне достался личный балкон, застекленный укрытый тенью огромного кипариса и тенями далеких зеленых гор.

Конечно в первую же ночь обе Л заявились ко мне предлагая продолжить наше распутство. Я отнекивался как юная гимназистка, их попытка меня подпоить, также не удалась. Они настаивали, а я попытался обратиться к их разуму: мы разбудим детей… Этот аргумент оказался весомым, но Л конечно обиделись, и отправились на кухню, прихватив последнюю бутылку вина. Бутылка вина двум барышням с Урала, с третьим или четвертым размером лифа и богатым жизненным опытом была как дробина слону и девочки отправились на поиски приключений. Я проснулся в три часа ночи от их жалобных криков у моего балкона, оказывается, они потеряли ключи, когда прятались в кустах и убегали узкими южными дворами от четверых гордых кавказцев. Л очень боялись, что эти самые джигиты вот – вот появятся на горизонте и сделают с ними в принципе то, что они так желали получить от меня. Такая нелинейная женская логика. Мы пили чай остаток ночи на все той же кухне, за окном маячили большие южные звезды и надрывались цикады, в наших головах шумело море, к которому мы договорились отправиться утром. А пока…, девочки рассказали, что гуляли по барам, и, выбрав один, как им тогда показалось самый яркий, с большим камином, где жарили шашлык, с развешанными по стенам шкурами медведей и связками неизвестных трав, наполненный одними здоровыми мужиками, они заказали по вину. Официант типичной южной внешности принес им пару бокалов красного, девчонки заржали, сказав, что имели в виду по бутылке на человека. Когда мои Л заказали по второй бутылке красненького, и в унисон запели «Чужие губы», сидящие за соседним столиком кавказцы начали давиться своим шашлыком. И тут же воспылали к сим стойким и голосистым гуриям неземной любовью, от которой Л и слиняли, объяснив джигитам, что дамам необходимо в туалет попудрить носик, а сами вылезли в окно и растворились в горячей южной ночи.

Я проснулся в семь утра, удивительно отдохнувшим, обе Л залихватски храпели, рядом с балконом на полу бесшумно играла в куклы дочка одной из Л. Этот чудо ребенок всегда просыпался в одно и тоже время, сам умывался, ходил в туалет, после чего снова мыл свои лапки, доставал из сумки любимых кукол и самозабвенно играл. Такой же блондинистый, как и мама, ангел лишь пару раз подходил к непутевой родительнице, чтобы тихо спросить: мама ты спишь? Слыша в ответ: доча, ага. И спустя час со стаканом воды: мама хочет пить. С закрытыми глазами мама поднималась на локте. Утопая в своих длинны светлых волосах. Из под распущенных волос выглядывала обнаженная грудь. И выпивала стакан воды, принесенный ребенком. Так было на протяжении всего нашего отпуска.

Иногда я садил этого ангелочка на свои плечи, когда она уставала в пути, покупал мороженное, и один раз читал сказку из потрепанной книги, оставленной в нашей квартирке предыдущими ее обитателями – такими же, как мы, отпускниками. Несколько раз она как будто случайно называла меня папой, я старался не обращать на это внимание, подозревая, что этому ее научила Л, но возможно сам всего лишь заблуждался.

Так, мы своей маленькой комунной прожили в Туапсе почти месяц, а запомнилось отчаянно мало, лишь одно помню точно – я был тогда счастлив. Вставая пораньше, я часто гулял по дышащему свежестью и солью такому уютному городку, иногда поднимался в горы по крутым тропинкам, а потом, после совместного завтрака, мы все дружно отправлялись к морю и купались и загорали, пока солнце не загоняло нас в тень. Потом закупались на шумном колхозном рынке, готовили, отдыхали, играли в карты, гуляли по вечернему Туапсе, танцевали на сто и одной дискотеке, снова пили вино, много смеялись и улыбались. Однажды, мне показалось, что я вижу рыжий хвост, промелькнувший за угол высокого каменного забора, скрывающего чей-то цветущий фруктовый сад. Но, я тогда не смог вспомнить, чтобы это все могло значить, и решил,