Соль неба - Андрей Маркович Максимов Страница 6

Удивительное дело: Филарет говорил совсем тихо, но все прекрасно слышали его.

Новый настоятель подошел к отцу Филарету:

– Пойдем в Храм, помогу тебе причаститься.

Настоятель был высокий, толстый. Отец Филарет смотрел на него снизу вверх.

Отец Филарет вздохнул:

– Не пойду я с тобой. Помнишь? «Сказал Петру который с Ним спорил: «Отойди от Меня, сатана, потому что ты думаешь не о том, что Божие, но что человеческое».

– Евангелие от Марка, – растерянно прошептал священник.

Отец Филарет развернулся и медленно побрел к церкви.

– Кто в день смерти причастится – тому Врата Царствия Небесного открыты, – крикнул священник в спину отцу Филарету.

– Не боись, – хмыкнул командир, как-то очень по-своему истолковав слова нового настоятеля. – Небось не убежит никуда. Окружено тут все.

Он достал яблоко и захрустел.

Сережа увидел это яблоко и почувствовал, что его сейчас вырвет.

Отец Филарет зашел в Храм и прикрыл за собой дверь.

Дверь тут же распахнулась. В двери стояли трое с винтовками.

– Ничего не дадут по-человечески, – сказал отец Филарет и спрятался с Сережей в алтаре.

Лицо отца Филарета было серьезным. Только во время служб видел Сережа у священника столь серьезное лицо.

Отец Филарет тяжело опустился перед мальчиком на колени.

Сережа попытался поднять его, но Филарет взглядом остановил его.

– Не тебе сегодняшнему исповедаюсь, но тому, который в тебе растет. Много на мне грехов. Главный: не всегда умел быть добрым к людям. Не ко всем сердце свое открывал. Грешен. Помни, как сказано. «По тому узнают все, что вы Мои ученики, если будете иметь любовь между собою». Человек ничего, кроме добра, не понимает – от всего иного бежит. Человек только тогда душу свою раскроет, когда почувствует твою доброту. Ты командира этого полюби, который не ведает, что творит. А ведь воздастся ему. Всем воздастся.

Сережа слушал внимательно, но все сказать хотел: «Отец Филарет, давайте убежим. Тут же еще один выход есть. А там – лес. Спасемся».

Отец Филарет словно услышал его слова:

– Не в том спасение, чтобы дни земной жизни продлить, но в том, чтобы Бога всегда в себе слышать. Помнишь? Ты же читал? «Пришел к своим, а свои его не узнали». Приди к Богу, Сережа, одна у человека дорога – к Богу. Больше нет дорог.

Алтарные врата грубо распахнулись.

– Давай иди. Хватит уже! – В подтверждение своих слов солдат клацнул затвором винтовки.

– А как же теперь, отец? – Сережа хотел добавить «Филарет», но не добавил почему-то. Только повторил еще раз: – Как же теперь, отец?

Отец Филарет обнял его, поцеловал трижды, перекрестил, сказал:

– Благословляю тебя на жизнь праведную… А теперь иди, иди… Все…

Сережа забился в угол Храма и начал тихо, по-щенячьи плакать.

Он не видел, как шепотом молился отец Филарет перед иконой; как долго тряс его за плечо солдат; как, не выдержав, схватил священника за плечи, вытащил на церковный двор и бросил на землю; как встал отец Филарет с улыбкой, как перекрестил людей, стоящих перед ним; как покрестился на Храм и как сказал тихо:

– Как это у вас там говорится? Пли?

Сережа только услышал выстрелы.

И оторвался от стены.

И увидел Лики, которые смотрели на него.

Они смотрели с жалостью и пониманием. Впервые они его не раздражали. Они были свои.

Сережа выскочил из церкви и увидел тело отца Филарета.

Филарет лежал на белом, затоптанном снегу, и земля вокруг него наливалась багряным, страшным цветом.

А рядом валялся огрызок яблока.

«Откуда ж яблоки зимой?» – подумал мальчик.

И эта непонятно откуда взявшаяся мысль почему-то его успокоила.

– Расходимся по домам! – приказал командир и слез с крыльца.

Похоронили отца Филарета в церковном дворе.

Новый настоятель сказал, что это он так договорился с властями – мол, чтобы не было бузы.

Народ согласился: то, что принявший мученическую смерть отец Филарет лежит в церковном дворе – правильно и даже справедливо. Ну, раз уж так все сложилось, то пусть будет хотя бы такая справедливость.

Сережа стоял на похоронах и все время думал, что тот человек, который лежит в гробу, совсем не походит даже на спящего отца Филарета. Он вообще на Филарета не похож. Это был какой-то другой человек. Или даже не человек.

С тех пор как плакал в церкви, Сережа не проронил ни слезинки. Ему казалось, что он превратился в механизм, который автоматически, непонятно зачем, совершает положенные действия.

В голове его не рождалось мыслей, а в душе – чувств. Он не думал о будущем, не страдал по ушедшему человеку. Поднимал ноги – шел. Поднимал руки – что-то делал. Но сам находился словно не здесь, а вот где именно находился – оставалось неясным.

Поминки устроили в доме отца Филарета, где теперь должен был жить новый настоятель.

Все говорили про священника добрые слова. И те, кто любил его. И даже другие, прочие, уважавшие.

Новый настоятель предложил Сереже остаться жить здесь, при церкви.

Мальчик резко отказался. Будто выбил из себя два слова:

– Не буду.

Настоятель не удивился. Спросил только:

– Куда ж ты теперь?

Сережа не ответил.

Хромой Семен пил и молчал. Не просто так молчал от неохоты говорить, но мрачно. Словно думал какую-то тугую мысль, но не видел необходимости ее высказывать.

Кто-то попытался сказать, что, мол, на поминках священников не надо бы пить – не принято. Но Семен только сверкнул на него глазом и буркнул:

– Как же так: поминки без водки? И себя не уважать, и усопшего.

И снова замолчал.

Наконец председатель поднялся и начал речь, обращаясь почему-то к отцу Филарету.

Он говорил так, словно отец Филарет сидел тут, среди них, и вот он к нему обращался. Как к живому.

– Ты… Это… Отец Филарет… Это… Не боись… Мы похоронили тебя как надо. В церковном дворе. И оградку я сделаю как подобает. Я с кузнецом нашим договорюсь – он скует все как надо.

– Как надо, так и скую, – подтвердил сидящий здесь же кузнец.

– И крест поставим.

– И крест скую, – согласился кузнец.

– И еще я… – Семен замер, будто не решаясь сказать, – …и еще я эта… Батюшка Филарет… В церковь ходить буду теперь. Ну, иногда. – Он обвел всех грозным начальственным взглядом и произнес строго: – И всем советую. – Он поднял рюмку. – Ну, Филарет, за тебя… Пусть земля тебе, как говорится – пухом, а небо – одеялом. Хороший ты был мужик, правдивый. Хоть и священник.

Семен выпил, сел и тут же вскочил.

– Да… Я эта…