Влас Дорошевич - Каторга Страница 60

Мне рассказывал один из служащих:

- Приводят к нам на пост бродягу. Смотрю: "батюшки, да он у меня же в лакеях, будучи каторжанином, служил". Думаю: "признавать - не признавать? Уличать - не уличать?" Попросил, чтобы меня с ним оставили наедине. Смеется: "Здравствуйте, - говорит, - ваше вышесокоблагородие. Как барынино здоровье?" - "Что ж ты, - спрашиваю, - так настоящее свое имя и не думаешь открывать?" - "Не думаю!" - "Да ведь тебя здесь половина людей знает. Признают!" - "Никто не признает, не беспокойтесь!" - "Да ведь я тебя первый уличить должен. Не могу не уличить!" - "Что ж, - говорит, уличайте, коли охота есть!" А сам на меня в упор смотрит. Бился я с ним, бился, часа два, пока доказал, что ему инкогнито своего не скрыть, и самому признаться выгоднее, - наказание меньше. Насилу уломал: "Ладно, говорит, - сознаюсь!"

Помню испуганное лицо моего ямщика, который часто меня возил и был ко мне расположен, когда я сказал ему:

- А я Широколобова видел!

Даже вздрогнул бедняга, испугался за меня:

- Бога ради, барин, никому об этом не говорите! Беда будет!

Но я успокоил его, что пошутил.

Вот это-то обязательное всеобщее молчание относительно беглого и придает надежды сахалинским беглецам. Немногие бегут в надежде вернуться в Россию, но всякий надеется "переменить участь", при бегстве сказаться "бродягой" и вместо десяти, двадцатилетней каторги отбыть полуторагодовую.

Убийство каторжанином каторжника каторга не всегда наказывает смертью. Но убийство каторжанином "товарища" - всегда и обязательно. "Товарищ" - не всякий. И часто каторжанин, совершивший убийство в тюрьме, на ваш вопрос: "Как же так, товарища?" - с недоумением ответит вам:

- Какой же он мне был товарищ?

И даже смертельно обидится:

- Нешто я могу товарища убить.

Вы говорите на разных языках.

"Товарищ" - на каторге великое слово. В слове "товарищ" заключается договор на жизнь и смерть. Товарища берут для совершения преступления, для бегов. Берут не зря, а хорошенько узнав, изучив, с большой осторожностью. Товарищ становится как бы родным, самым близким и дорогим существом в мире. И я знаю массу случаев, когда товарищ к товарищу, заболевшему, раненому во время бегов, относился с трогательной нежностью. К товарищу относятся с почтением и любовью и даже письма пишут не иначе, как: "Любезнейший наш товарищ", "премногоуважаемый наш товарищ". Почтением и истинно братской любовью проникнуты все отношения к товарищу.

Убить товарища в тюрьме - одно из величайших преступлений. Убить его с целью грабежа во время бегов - величайшее, какое только знает каторга.

Во всех сахалинских тюрьмах, в "подследственных" одиночках вы найдете несчастнейших людей в мире, ждущих как казни своего освобождения из одиночки. Полупомешанных от ужаса, дошедших до мании преследования. Все это - лица, заподозренные каторгой в доносе о предстоящем побеге, в указании места, где скрывается беглый, в уличении бродяги, в убийстве товарища во время бегов. И они имеют все основания сходить с ума. Каторга говорит:

- Не уйдут от нас! Пришьем.

Из того, что такие несчастные водятся во всех тюрьмах, вы видите, что даже закон товарищества в развращенной сахалинской каторге находит много нарушителей.

Таковы гражданский и уголовный кодексы каторги. Мне остается только сказать о постановке следственной части у каторжан. Каторга еще не пережила эпохи пыток. Производить обыск, сыск и розыск на каторжном языке называется "шманать", и на обыкновенный язык это слово следует перевести словом: пытать. Творя самосуд, каторга добивается истины жестокими истязаниями.

Капитан Моровицкий рассказывал мне, как в бытность его смотрителем Дуйской тюрьмы каторга производила там розыск убийц. Двоих заподозренных каторжане подбрасывали вверх и разом расступались. Несчастные грохались об пол. И это продолжалось до тех пор, пока несчастные, избитые в кровь и искалеченные, не сознались.

- Да это по-нашему называется просто "шманать"! - подтвердил мне потом и один из каторжан Иванов, производивший это следствие.

Язык каторги

У каторги есть много вещей, которых посторонним лицам знать не следует. Это и заставило ее, для домашнего обихода, создать свой особый язык. Наречие интересное, оригинальное, создавшееся целыми поколениями каторжан, в нем часто отражается и миросозерцание и история каторги. От этого оригинального наречия веет то метким добродушным русским юмором, то цинизмом, отдает то слезами, то кровью.

Убить - на языке каторги называется п р и ш и т ь.

- Я его ударил, - он и лег к земле, как пришитый.

Вот не лишенное висельного юмора происхождение слова "пришить".

- "Пришить" просто - означает убить, но п р и ш и т ь б о р о д у означает только обмануть.

- Пришил ему бороду, и бери, что знаешь! - говорят каторжане.

Происхождение этого выражения кроется, быть может, в легенде о похождениях одного славившегося сибирского бродяги, предания о котором и до сих пор живут в памяти каторги. Он грабил специально богатых одиноких стариков - "столоверов" (староверов), спасающихся в сибирской тайге. И ходил, по словам легенды, на грабеж с одной нагайкой. Он никогда не связывал своей жертвы, а, хорошенько напугав, припечатывал старику бороду сургучом к столу. И затем хозяйничал в избе, как хотел. Если же старик не указывал денег, бродяга бил его нагайкой. От сильных ударов старик поневоле рвался и тогда испытывал двойные страдания: и от нагайки и нестерпимую боль от припечатанной бороды. Взяв все, что нужно, бродяга так и оставлял несчастного припечатанным: "Сиди, мол, повестки не подашь" (Знать не дашь). Судя по тому, что мне приходилось слышать вместо "пришить бороду" также выражение "припечатать бороду" - этому объяснению оригинального выражения можно поверить.

У каторги есть два специальных термина для обозначения того, как "пришивают" людей. Разбить человеку голову на каторге называется р а с к о л о т ь а р б у з (!), а ударить человека ножом в грудь, называют у д а р и т ь в д у ш у. Грудь на каторжном языке называется душой, и корсаковский палач Медведев, рассказывая мне, как он вешал, говорил:

- Как закрутились они на веревке, подступило мне что-то в душу.

И указал при этом куда-то на селезенку...

"Умереть" разно называется на Сахалине. В посту Корсаковском кладбище помещается около маяка, а потому там умереть - это значит о т п р а в и т ь с я к м а я к у.

- А где больной такой-то?

- К маяку пошел, ваше высокоблагородие! - отвечают вам в лазарете.

- К маяку бы поскорей! - стонут больные.

В Александровском посту кладбище помещается на пригорке, который занял когда-то ссыльнопоселенец Рачков для выпаса скота. А потому умереть в Александровском посту - это значит о т п р а в и т ь с я н а Р а ч к о в у з а и м к у.

Так как Александровский пост - это главный пункт острова, и всякий каторжанин обязательно пройдет через него, то и "Рачкова заимка" получила всеобщую известность, и выражение "отправиться на Рачкову заимку" повсеместно значит "умереть".

И угроза "отправить на Рачкову" равносильна угрозе "пришить".

Из преступлений, кроме убийства, на Сахалине очень распространено делание фальшивой монеты. Особенно теперь в ходу подделка серебряных рублей. Японский пароход "Яеяма-Мару", пришедший за углем для Владивостока, простоял около сахалинского Владимирского рудника около недели. Японцы, по обыкновению, привезшие для каторжан "саки" (японская водка) и разные припасы, чтобы мошеннически продать их втридорога, уехали с Сахалина с карманами, полными... фальшивых рублей. Каторга перемошенничала! Эти фальшивые монеты на Сахалине фабрикуются повсеместно и затем сбываются в Уссурийский край, где и спускаются неопытным инородцам. Это часто на Сахалине. Спрашиваю про "Золотую ручку", только что при мне вернувшуюся с материка.

- Да зачем ей понадобилось ездить на материк?

- Зачем! Деньги фальшивые, небось, возила. У нее дело известное.

"Деньги" на языке каторги называются с а р г а. Но сарга бывает настоящая и л и п о в а я. "Липовым" каторга называет все фальшивое: деньги, паспорта, имя. Делать "липовую саргу", заниматься деланием фальшивой монеты, каторга не без юмора называет также п е ч ь б л и н ы. И мне передавали, - может быть, анекдот, но клялись и божились, что факт, - курьезный случай. Одно из начальствующих лиц заинтересовалось, - а чем занимается теперь лично известный ему почему-то поселенец такой-то?

- Блины печет! - отвечали каторжане, любившие поглумиться над начальством.

Начальство поняло, что он печет блины для продажи, "как делается в городах", и заметило:

- А-а, отлично, отлично! Я очень рад за него, пусть старается! Это мне очень приятно.

Третьим распространенным на Сахалине преступлением является, конечно, кража. Украсть на каторжном языке называется с т ы р и т ь. Подучить украсть, сказать, как легче это сделать, указать, где лежат деньги, называется н а т ы р и т ь. Передать краденое в другие руки, чтобы скрыть концы в воду, называется п е р е т ы р и т ь. И при дележе обмануть сообщника, утаить в свою пользу часть похищенного - именуется о т т ы р и т ь. Ни одна мало-мальски крупная кража ни на Сахалине ни у нас, в городах, не обходится без "натырщиков" и "перетырщиков", при чем сам "стырщик" получает обыкновенно сущие пустяки, потому что львиную долю "оттыривают" "натырщики" и "перетырщики" - подводчики и сбытчики заведомо краденого. Вор на Сахалине, как и везде, это - только батрак, всю жизнь работающий на других.