Федор Сологуб - Том 2. Мелкий бес Страница 63

— Надо подождать. Посидим. Вернется же, — досадливо бормотал отец.

Пошли в дом. Людмила Яковлевна сказала:

— Ты бы прошел к мельнице.

— Куда я пойду! — сердито ответил Александр Андреевич. — За мальчишкой гоняться! Тут мест много.

Александр Андреевич прикорнул в гостиной в кресле и скоро заснул. Спит себе, похрапывает.

Людмила Яковлевна, досадуя на мужа, думала:

«Ему все равно. Сердце не болит. Спит спокойно в такую минуту. Другой бы всю окрестность выбегал. Мало ли что может случиться».

Она вышла на балкон. Села, прячась за кумачовым его пологом, чтобы ее не видно было из сада.

Призадумалась. О Готике, о Лютике. Сознание подернулось тонкою дремою.

Уже светало.

Вдруг что-то мелькнуло светлое среди темной зелени, там, за кустами сада, по дороге.

Людмила Яковлевна вскочила, точно от внезапного толчка.

«Это Готик пробежал домой», — подумала она.

Не видела ясно, но была уверена, что это Готик. И уже представилось ей, что она видела ясно его лицо.

Людмила Яковлевна задрожала, схватилась руками за грудь. Ей стало страшно. Почему-то не пришло в голову бежать Готику навстречу.

Кинулась будить мужа. Шепотом окликнула его. Потом принялась расталкивать.

Едва разбудила. Разоспался, бормотал что-то.

Вдруг очнулся. Услышал взволнованный женин шепот:

— Готик, Готик!

Испугался. Показалось, что с Готиком несчастие. Вскочил.

— Что с ним? — спросил он дрожащим голосом.

Жена зашикала на него:

— Ш-ш! Тише.

Потащила за рукав.

Оба побежали в сад, оба испуганные.

Видели, что кто-то мелькнул в задние двери, где вход в кухню. Очевидно, заметил, что за ним бегут, — принялся раздеваться на бегу.

Они оба бросились за ним. Не догнали.

В передней Готины одежды были кое-как брошены — на стул, на пол, как пришлось.

Вошли к мальчикам.

И Готик, и Лютик спали. У Готика одеяло сбилось к ногам.

— Притворяется, — сердито и громко сказал отец.

Его страх прошел и заменился злостью. Сердился на Готика за то, что из-за него пережил минуту глупого страха, когда так больно и тяжко стучит и колотится сердце.

— Вставай-ка, путешественник, — сердито крикнул он, сильно шлепая Готика по спине.

Готик вскочил. Быстро проснулся, — а глаза еще тяжелые. Испуг, смущение.

«Неужели узнали? — тревожная мелькнула в его голове мысль. — Но как же узнали? И что теперь будет?»

Проснулся и Лютик. Он громко зевал и жалобным, тоненьким голосом говорил:

— Что это такое! большие маленьким спать не дают.

Вдруг догадался, что случилось что-то любопытное. Сел на постели, позевал, потянулся. Встал, завернулся в одеяло. Приготовился смотреть, что еще будет.

— С чего будили? с чего б удили? — бормотал он по привычке.

И отец, я и мать сердились, волновались, — и этим совсем запугали Готика. Спрашивали Готика оба сразу.

— Где ты сейчас был?

— Куда ты бегал?

— Откуда ты пришел?

— Говори, зачем ты уходил?

Готик сел на кровати и заплакал.

— Ничего я не знаю, — тихо и горестно сказал он.

Отец схватил Готика за плечи и сердито тряхнул.

— Нет, ты отвечай, — крикнул он. — Москва слезам не верит.

Готик встал. Судорожно зевнул. Принялся тереть глаза.

Не знал, что делать и что говорить. Было тяжело и тоскливо.

А отец допрашивал:

— Говори, где ты бегал?

— Я спал, — со слезами сказал Готик.

— А, спал! Ну, хорошо, сейчас мы увидим, как ты спал. Пойдем-ка, брат, в сад.

Потащили Готика в сад неодетого. Пошел и Лютик, кутаясь в одеяло.

— Вот здесь он бежал, я видела, — показывала Людмила Яковлевна. — Постойте, вот и следы его на дорожке. Готик, ставь ноги в след.

— И вовсе не мой след, — сказал Готик. — Громадные лапы. У меня таких никогда не было.

И в самом деле, следы не сходились. И отец, и мать были смущены.

— Приснилось, что ли, тебе? — сердито бормотал Александр Андреевич.

Лютик хохотал и прыгал, путаясь в длинных складках в своем одеяле.

Готик радостно смеялся.

«Не попался! не узнали! не поймали!» — радостно думал он.

— Чей же это, однако, след? — с недоумением говорил Александр Андреевич. — Ведь, значит, тут проходил кто-то.

Оглянулся на дом, смутно догадываясь. Из кухни выглядывала Настя.

— А она тут что делает? — шепотом спросил Александр Андреевич.

— Что вы, Настя, уже встали? — спросила Людмила Яковлевна. — Это не ее ли штуки? — тихо сказала она мужу.

Александр Андреевич посвистал.

— Понятно, это она бегала. Маскарад устроила.

— Идите-ка сюда, — позвала Людмила Яковлевна. — Чьи это здесь следы? Кто тут сейчас бежал?

Настя засмеялась.

— Да уж что, барыня, — сказала она, — видно, нечего скрывать. Я бегала в Готином костюмчике.

— А зачем вы маскарад такой устраивали?

— Да чтоб по соседству не приметили, да и от вас пряталась. А там на мосту у нас балы были, танцы, парни, девушки, очень весело.

— Ну, нам такой веселой прислуги не надо, — решил Александр Андреевич. — Утром расчет получите, да и с Богом.

Так это не Готик уходил к Селените, — это в его одежде бегала Настя. Как глупо!

Как жаль ночного, несбыточного сна!

Ночной милой жизни, и Селениты, и всего, чего нет и не было!

Все таинственное объяснилось так просто и пошло.

Готику стало тоскливо.

Он опять заплакал.

Отец взял его на руки и отнес в спальню, утешая обещанием купить велосипед.

А Лютику было смешно. Он дурачился и хохотал.

— Ну, спите, спите, дети! — сказал Александр Андреевич.

И все опять в своих спальнях.

Спать!

Прощай, иная, неведомая, тайная жизнь. Надо жить дневными скучными переживаниями и, когда придет ночь, спать бессмысленно и тяжело.

Тела и душа

Сидели двое после обеда и разговаривали.

Так начинаются многие рассказы. Нет никакой причины не начать точно так же и этот рассказ.

Был ясный весенний день. Кабинет любезного хозяина в его городской квартире выходил окнами на шумную и людную улицу. Это не мешает заметить теперь же.

Хозяин был человек, давно и широко известный своею кипучею и успешною деятельностью. Гость его был во всех отношениях поплоше. Хозяина звали Георгий Алексеевич Радугин, гостя — Иван Иваныч Скворцов. Хозяин — инженер, гость — чиновник не из самых маленьких.

Хозяин сидел в кресле, слегка, но очень комфортабельно развалясь, и курил сигару очень дорогую и очень, на свежего человека, скверную. Был рад тому, что его сигара такая крепкая и такая вонючая и что от нее такой синий, медленно плывущий в воздухе, кружащий голову дым и такое резкое ощущение на языке. Гость посиживал на другом кресле, радостно ощущал приятную мягкость и удобную широкость кресла, покуривал сигару, данную гостеприимным хозяином, и с большим уважением поглядывал на хозяина. Сигара ему совсем не нравилась, — он предпочитал немецкие, дешевые и слащавые сигарки, свернутые, может быть, из новгородской капусты, но имеющие вид настоящих гаванских вонючек.

Такова ситуация. Разговор же состоял в том преимущественно, что гость удивлялся хозяину, хвалил его и льстил ему, а хозяин слегка хвастался, как человек, привыкнувший к тому, чтобы ему все удивлялись и чтобы его все хвалили.

Скворцов уже не в первый раз говорил:

— Как вы успеваете? Ей-богу, удивительно и даже поразительно, особенно в наш век, когда все жалуются и никто не хочет ничего делать. И как вы находите время на все ваши дела и предприятия? Право, можно подумать, что вы никогда не спите. Да что! Для другого и двадцати четырех часов в сутки было бы мало, чтобы все это сделать, — а вы как-то успеваете. Да еще везде бываете и всем интересуетесь. Ей-богу, поразительно.

Говорилось все это, конечно, довольно гнусным тенорком, почти фальцетом. Люди не слишком преуспевшие в жизни не имеют никаких оснований обладать другим голосом. Так бывает во всех рассказах, за исключением тех случаев, когда в расчеты автора входит поразить читателя контрастом, совершенно неожиданным. Но так как соль этого рассказа совсем иная, то в отношении голосов, фигур и всего прочего во внешних проявлениях действующих лиц не допущено автором отступлений от тех порядков, которые соблюдаются во всех повествованиях.

Поэтому для внимательного читателя почти не надо говорить о том, что хозяин, Радугин, говорил приятным, слегка сиповатым басом и обладал весьма представительною внешностью.

Итак, Радугин на излияния своего гостя отвечал приятным басом, любезно улыбаясь:

— Это вовсе не так удивительно, как вам кажется, милейший Иван Иваныч.

По внезапно вспыхнувшим в его глазах лукавым и бойким огонькам сразу стало понятно, что он расположен к некоторой откровенности. Оттого ли, что дело было после обеда, или оттого, что Скворцов оказал Радугину довольно крупную услугу. Скворцов вообще мог быть весьма полезен Радугину, — так сложились их деловые отношения, и такова была служебная обстановка Скворцова. В благодарность за последнее устроенное Скворцовым дело Радугин сегодня угощал его обедом.