Лев Толстой - Андроид Каренина Страница 65

Сношений с обществом местным и русским, при неопределенности их положения, тоже нельзя было иметь. Рассматривание сине-зеленого великолепия Земли или же любование звездными скоплениями далеких галактик для него, как для русского и умного человека, не имело той необъяснимой значительности, которую умеют приписывать этому делу англичане.

И как голодное животное хватает всякий попадающийся предмет, надеясь найти в нем пищу, так и Вронский совершенно бессознательно хватался то за политику, то за новые книги, то за картины.

Он начал понимать прелесть полумистического ритуала писания красками на основе грозниума, когда художник оставляет маленькие капельки краски по всему холсту легким и быстрым движением кисти и капельки эти притягиваются друг к другу, создавая переливающиеся узоры, похожие на отпечатки пальцев или резные снежинки. Вронский полностью погрузился в рисование. Он начал писать портрет Анны в костюме и шлеме, и портрет этот казался ему и всем, кто его видел, очень удачным.

Глава 6

Старый, запущенный модуль, снятый Вронским, с его высокими ткаными потолками и тускло освещенными коридорами, с его вручную открывающимися замками, медленно меняющимися видами Земли на мониторах и мрачными залами для приемов — модуль этот, после того как они переехали в него, самою своею внешностью поддерживал во Вронском приятное заблуждение, что он не столько русский помещик, военный в отставке, сколько «лунный житель», просвещенный любитель и покровитель искусств, и сам — скромный художник, отрекшийся от света, связей, честолюбия для любимой женщины.

— А мы живем и ничего не знаем, — сказал раз Вронский пришедшему к ним поутру Голенищеву. — Ты видел картину Михайлова? — сказал он, повернувшись к монитору Лупо, на котором светилось сообщение от товарища из России, полученное этим утром, и указывая на статью в нем о русском художнике, жившем в той же колонии и окончившем картину, о которой давно ходили слухи.

— Нельзя ли его попросить сделать портрет Анны Аркадьевны? — сказал Вронский.

— Зачем мой? — сказала Анна. — После твоего я не хочу никакого портрета. Лучше Ани (так она звала свою девочку). Она с улыбкой посмотрела сквозь стекло иллюминатора в детскую, где ребенок радостно смеялся над спотыкающимися звуками I/Игрушечной Шарманки/2.

— Я его встречал. Но он чудак. Он переехал на Луну не совсем по собственной воле, если вы понимаете, о чем я.

Конечно же, Голенищева не поняли, и в ответ на изумленное выражение лица Вронского он наклонился вперед с тем особым видом, с каким люди, обладающие какой-либо тайной, подают собеседнику знак, чтобы их заставили выдать эту самую тайну.

— Насколько я понимаю, много лет назад он придерживался довольно радикальных взглядов относительно судьбы роботов. Он утверждал, что степень развития того или иного робота должна определяться только его хозяином и более никем.

— Все верно, — начала Анна, с гордостью показывая на своего робота-компаньона, готовая защищать озвученную точку зрения или, по крайней мере, говорить о ее сильных сторонах.

— Однако же он пошел дальше и сделал из этих положений весьма занятные выводы, заявив во всеуслышание, что роботы во многих своих проявлениях равны людям и потому утилизация их приравнивается к убийству человека.

Вронский в изумлении поднял брови.

— Говорят, он последовал этим установкам и в жизни… — прежде чем продолжить, Голенищев сделал вид, что ужасно смущен, — …и влюбился в робота-компаньона жены и даже собирался жениться на ней. Самое интересное в этом то, что по каким-то причинам он решил скрыться от посторонних глаз и пересудов здесь, в нашей милой лунной колонии, где он сейчас и проживает.

Голенищев, довольный произведенным эффектом и своим талантом рассказчика, откинулся в кресле, в то время как Анна, безмолвно сидя в кресле и поглаживая по руке Андроида, задавалась вопросом, был ли Михайлов так неправ в своем выборе. И не был ли ее собственный робот-компаньон более человечным, чем большинство людей, попадавшихся ей на жизненном пути?

— Знаете что? — наконец сказала она. — Поедемте к нему!

Глава 7

Художник Михайлов, как и всегда, был за работой, когда прозвучал сигнал, оповестивший о приходе гостей. Он быстро прошел к двери, и, несмотря на раздражение и досаду от того, что его прервали, был поражен мягким светом, которым окутывала свою хозяйку Андроид Каренина, в то время как сама Анна стояла в тени подъезда, слушая энергично говорившего ей что-то Голенищева. Видно было, что ей не терпится увидеть художника и его работу.

Они заговорили, однако Михайлов слышал все через слово — он мысленным взором схватил это нежное свечение, которое создавал робот вокруг своей хозяйки. Когда речь зашла о портрете, он с готовностью согласился написать его; в назначенный день он пришел и принялся за работу.

В чужом доме, и в особенности в модуле у Вронского, Михайлов был совсем другим человеком, чем у себя в студии. Он был неприязненно почтителен, как бы боясь сближения с людьми, которых он не уважал. Он называл Вронского «ваше сиятельство» и никогда, несмотря на приглашения, не оставался обедать и не приходил иначе как для сеансов. Анна была более, чем к другим, ласкова к нему и благодарна за свой портрет. На разговоры Вронского о его живописи он упорно молчал и так же упорно молчал, когда ему показали картину Вронского, и тяготился разговорами Голенищева, который, не скрываясь, все пытался втянуть его в спор о роботах.

Портрет с пятого сеанса поразил всех, в особенности Алексея Кирилловича, не только сходством, но и особенною красотою. Странно было, как мог Михайлов найти ту ее особенную красоту.

— Надо было знать и любить ее, как я любил, чтобы найти это самое милое ее душевное выражение, — сказал Вронский Лупо, который, положив голову на колени хозяина, довольно урчал.

Анну поразило решение Михайлова написать вместе с ней и Андроида Каренину — решение это было необычным для портретного жанра, но казалось Анне вполне обоснованным.

На шестой день Голенищев с шумом появился на пороге модуля Карениной и Вронского. Снимая свой толстые, покрытые слоем пыли ботинки, он рассказал о сообщении, пришедшем только что от его петербургского товарища: в послании говорилось о весьма странном новом указе, изданном Министерством. Согласно документу, все роботы III класса были изъяты у хозяев для проведения какой-то обязательной корректировки схем.

Сообщив об этом, Голенищев легко переключился на другие темы и рассказал, между прочим, о происшествии с забавным малышом Лунитом, которого он чуть несколькими часами ранее потерял в шахте, затем упомянул о трудностях в обслуживании Экстрактора, с которыми приходится сталкиваться в условиях низкой гравитации.

Однако Михайлов и Анна совершенно не слушали того, что дальше говорил Голенищев, и, казалось, были поражены первой новостью. Художник положил кисть и с тоскою посмотрел в большое окно модуля.

Что касается Анны, она сразу же поняла, кто написал эту новую загадочную программу Министерства.

— Может быть, — обратилась она к Андроиду, поднявшись с табурета, на котором позировала, и, вложив свою руку в руку робота, принялась ходить по студии, — может быть, в мое отсутствие та странная сила, живущая в моем муже, еще более укрепилась? И мой отъезд, мой побег на свободу, которую подарила мне Луна, обрек моих соотечественников и их роботов-компаньонов на страдания, которые они испытывают вместо меня?

Сердце ее наполнилось чувством вины и отчаянием.

Вронский не разделял этих опасений; он был захвачен мучительно приходящим осознанием того, что он так и не смог овладеть техникой рисования грозниевыми красками и что это вовсе не вопрос времени: научиться писать грозниумом он не сумеет и в будущем.

— Я сколько времени бьюсь и ничего не сделал, — говорил он про свой портрет, — а он посмотрел и написал. Вот что значит техника.

— Это придет, — утешал его Голенищев, в понятии которого Вронский имел и талант и, главное, образование, дающее возвышенный взгляд на искусство.

Убеждение Голенищева в таланте Вронского поддерживалось еще и тем, что сам он все еще надеялся найти на Луне грозниум, и он чувствовал, что похвалы и поддержка должны быть взаимны.

— Ведь правда же? — обратился он к Михайлову, но художник не отвечал. Сжимая в руках кисть, он медленно шел от окна к двери.

— Скажите, — обратился он к Голенищеву, упираясь в толстую стальную дверь, — этот проект… согласно этому проекту они намерены собрать всех роботов III класса?

— Об этом ничего не сказано — говорится только, что мы должны полностью довериться Министерству.

— Ах, да, я думаю, мы так и должны сделать. Именно так и поступить, — печально ответил Михайлов.