Лариса Матрос - Социологический роман Страница 66

-- Инга Сергеевна, -- Горбачев заболел. Очевидно что-то серьезное, так как все время что-то передают по радио, связанное с этим. -- Ну, может ничего страшного, трудно поверить, чтобы было что-то серьезное. Помните, кажется, у Крона есть такое выражение "у него был вид человека со здоровой физиологией"... Именно это мне всегда хочется сказать, когда я вижу Горбачева по телевизору. Мало ли что, он же -- президент! Поэтому при любых признаках его нездоровья, даже при насморке, волнения дожны быть в государственном масштабе, -- пошутила Инга Сергеевна в несвойственной ей манере, вызванной прекрасным настроением и радостным возвращением к ней уверенности в себе. -- Да нет, Инга Сергеевна, -- не реагируя на шутку, сказала серьезно Ася Маратовна, -- здесь что-то не так... В это время зашла аспирантка и взволнованно сообщила, что по радио передали, что в связи в болезнью Горбачева полномочия президента взял на себя Янаев. -- Не стоит преувеличивать, -- отвечала Инга Сергеевна, чувствуя, что ее хорошее настроение абсолютно отвергает какую-либо отрицательную информацию. -- Нужно узнать подробности, -- поспешила выйти вместе с аспиранткой Ася Маратовна, недоумевая по поводу неадекватной реакции на происходящее своей начальницы. Инга Сергеевна, лишь оставшись одна, с огорчением обнаружила, что в ее новом кабинете еще не установлена радиоточка, о заявке на установление которой, она до отпуска вовсе не подумала. Чтоб услышать что-то дополнительное, она тут же вышла в коридор. В коридоре было не больше, чем обычно, людей, излучающих, как казалось Инге Сергеевне, тревожное выжидание... Тут она увидела Асю Маратовну, которая сказала, что создан Комитет чрезвычайного положения (ГКЧП), который издал уже постановление о введении чрезвычайного положения в ряде городов страны. Слушая Асю Маратовну, Инга Сергеевна в то же время пыталась уловить доносящийся из чьего-то кабинета голос диктора по радио. Из обрывков фраз стало ясно, что зачитывается текст, касающийся режима чрезвычайного положения. Слова, связанные с ограничением свободы жизнедеятельности людей, открыли ей значимость свершившегося и для ее жизни. Перед ней предстало рыдающее лицо Анюты и отчаянные страхи, что они могут оказаться надолго или даже навсегда отрезанными друг от друга. Вместе с тем вся атмосфера любимого института, грандиозные перспективы работы, которые обсуждались несколько минут назад на планерке, как бы отрицали то, что может произойти что-то страшное, и, она, отбросив, как ей сейчас показалось, нелепые волнения, направилась снова в приемную, где обычно после планерки всегда толпился народ в ожидании приема директором. На сей раз там было несколько человек, двое из которых были командиро вочными из Восточной Сибири. Весело улыбнувшись сотруднику института, профессору Вертянскому, с которым она на планерке еще минут тридцать назад сидела рядом, Инга Сергеевна сказала:

-- что-то новости сегодня какие-то странные: Горбачев вроде заболел. У меня в кабинете, к сожалению, радио еще не установлено. Что же на самом деле происходит?.. Командировочные, делая вид, что вопрос к ним не имеет отношения, опустили головы, словно погрузившись в себя, а профессор Вертянский скороговоркой произнес: -- А что произошло?! Все правильно, пора, пора уже порядок навести в стране. Я давно говорил...

В это время из кабинета вышел директор и заявил, что, поскольку ему нужно срочно уехать в город, он примет только командировочных. Инга Сергеевна быстро вышла из приемной, чувствуя нарастающую тревогу. Она зашла в кабинет, механически закрыла дверь, словно желая укрыться от какой-то зловещей силы, оделась и, никому ничего не говоря, отправилась домой. Едва переступив порог квартиры, она включила радио и телевизор. По телевизору показывали "Лебединое озеро", а по радио передавали информацию о создания ГКЧП, его постановление.

Инга Сергеевна позвонила мужу на работу, его телефон не отвечал. Ее охватило ощущение кошмара. В квартире было холодно, и она, плотно закрыв дверь в кухне, включила духовку электроплиты и села, в оцепенении ожидая, когда немного потеплеет. Одиночество стало невыносимым и Инга Сергеевна, придумав, что не обнаружила после отпуска соли в доме, зашла к соседке по лестничной площадке. Соседкапенсионерка, в прошлом учительница, дружелюбно пригласила Ингу Сергеевну в кухню пить чай.

-- Ну, как вам новости? -- с сарказмом спросила соседка, как только они сели за столик. -- Это же в чистом виде переворот! И говорят, что это все штучки нашего несравненного царя Михаила. Он решил отсидеться в Крыму и все сделать руками своих дружков. -- Что вы говорите?! -- воскликнула Инга Сергеевна, вся дрожа. -- Это что, точно известно? -- Да кому сейчас точно может быть что-то известно?! Так говорят. Кто его знает... Ой, что сейчас начнется. Вот это уже будет перестройка, черт бы их всех побрал. Нет, чтоб о людях подумать, в зиму глядя. Так они за власть борются. А мой зять придумал еще кооператив создать. Да за них, за этих кооператоров сейчас первыми возьмутся. Ведь это уже все было с нэпманами. Я всегда была против кооператива! Работал себе прорабом, неплохо зарабатывал, а с тех пор, как он этот кооператив чертов придумал, так я не сплю ночами. Все боюсь, что либо рекет к нам привяжется, либо в тюрьму угодит. Ему, видите ли, захотелось стать капиталистом, жить на широкую ногу. И дочка купила себе шубу за пятнадцать тысяч!.. А куда ее носить? Нет, чтоб жить тихо, спокойно. И вот тебе ГКЧП! Я знала, что этим кончится все... -- И все же я не могу поверить, что это дело рук Горбачева, -- сказала Инга Сергеевна, ежась не столько от холода, сколько от охватившего ее беспокойства.

-- Да, Инга Сергеевна! Вы посмотрите, какое презрение к своему народу! Никакой информации. Включила -- "Лебединое озеро"! Какое кощунство! Когда у всех нервы натянуты, как струны. Мне кажется, я навек возненавидела уже эту дивную музыку. Ничего не ясно! Где Ельцин, где кто! Так что после всего этого я уже ничему не удивлюсь... Инга Сергеевна почувствовала какое-то удушье и, с трудом владея собой, попросив соли, быстро вернулась домой. Дома радио вовсю орало правила существования в режиме чрезвычайного положения. Она вспомнила реакцию профессора Вертянского. Эта реплика давала основу для прогноза, что может последовать с началом функционирования КГЧП. Ей представились шумные, оголтелые кампании в поддержку ГКЧП и в осуждение и развенчание "дерьмократов" и их сторонников, опять железный занавес, опять... Она сидела одна сама не своя, не зная, что делать. И тут, случайно глянув, словно впервые, на висевшую на стене небольшую фотографию родителей, горько разрыдалась. "Милые мои родители, -- вдруг молча взмолилась она, -помогите мне. Я никогда не увижу свою дочь. Еще два дня назад я была с ней под одной крышей. Она умоляла меня не уезжать. Но я не могла... Я не могла, не могла остаться там. Я не предала свою дочь... Я просто не могла"... Она посмотрела в глаза мамы, и ей почудился упрек в них... Охватило ощущение безысходности и кошмара. Позвонила мужу, телефон не отвечал. Ни с кем говорить больше не хотелось. По телевизору попрежнему под дивную музыку Чайковского "впереди планеты всей" прославленный балет изображал действо, где добро непременно побеждает зло. Она с раздражением выключила телевизор и пошла в Анютину комнату, где на ее рабочем столе лежала толстая папка с докладом о Горбачеве, который она готовила до отпуска. Она с усмешкой открыла папку, которая, как подумалось, никогда уже более не понадобится, и посмотрела на портрет Горбачева на обложке. "Эх, Михаил Сергеевич! Сколько надежд и перспектив сулил ваш приход! Неужели вы все предали, хватаясь за личную власть? Нет, нет! Слишком много вы завертели в мире, слишком многое уже люди связали с вами. Допустить, что то, что сейчас происходит, тоже заверчено вами, значит допустить то, что вы способны предать не только тех, кто верил в вас, но и самого себя!.." В этот момент раздался, как ей показалось, громче обычного телефонный звонок. Инга Сергеевна испуганно вскочила со стула и дрожащей рукой подняла трубку. -- Ингуля, дорогая, это я, Лина. Я понимаю, что ты занята после отпуска, но, прошу тебя, если можешь, приди. Кроме тебя, у меня никого нет, и, если я с кем-то не поделюсь, то просто сойду с ума... -- Хорошо, хорошо, Линочка, сейчас буду у тебя. --Инга Сергеевна положила трубку. Неожиданный звонок подруги придал даже какую-то бодрость и избавление от оцепенения. Но тут она вспомнила картину встречи Олега с Асей во всех подробностях и стала выстраивать различные варианты последствий приезда Нонниной дочки в дом Лины. По дороге к подруге она размышляла о том, стоит ли ей рассказывать о встрече с Нонной в Америке и том, что и Нонна ни в чем не была виновата. "Но нет, лучше вообще избегать какого-либо упоминания об этой поездке, чтоб не ранить Лину еще больше", -- решила она.

x x x

Когда Лина, словно поджидавшая подругу у входа, мгновенно открыла дверь сразу же после звонка, Инга Сергеевна с трудом узнала ее, настолько она изменилась с того дня, когда они виделись последний раз. Лина являла вызывающе демонстративное пренебрежение к своему внешнему виду. Волосы спадали лоснящимися сосульками грязносерого цвета; глаза погасли, синеватые губы, выцветшая темносерая кофта, скатавшаяся сзади на подоле, неглаженая и короткая Из-за сильного натяжения на животе и бедрах юбка, простые чулки с толстыми грубыми шерстяными носками и большие мужские шлепанцы -- все это превратило еще недавно цветущую женщину в простую неопределенного возраста бабку. -- Ну рассказывай, Линочка, что случилось? -- сказала Инга Сергеевна, тщательно скрывая свою подавленность внешним видом подруги.