В доме на холме. Храните тайны у всех на виду - Лори Фрэнкел Страница 66

— Как может вылететь что-то случайно?!

— Ну, как поговорки про неприличности.

— Поговорки про неприличности?..

— Фрейдистские оговорки, — перевел Ригель. Пенн нередко подозревал Ориона и Ригеля в телепатии, потому что близнецовость сама по себе не объясняла, каким образом они понимали бессмыслицу, вылетавшую изо рта друг друга.

— Нет, — отрезал Пенн. — Фрейдистские оговорки — это когда случайно говоришь то, что думаешь на самом деле, вместо того что вроде бы хочешь сказать. Что, так и было?

Орион выглядел запуганным, несчастным, но больше всего потерянным.

Ригель вставил, едва слышно:

— Это был хороший шанс. Понимаете?

Родители не понимали.

— Он смог сказать это вслух, — пояснил Ру, и Рози вздрогнула от неожиданности при звуке его голоса, — и от этого ничего не изменилось. На какой-то миг все стало так, словно мы больше не обязаны носиться с этим безумным секретом.

Рози и Пенн вдруг поняли, что оба смотрят на Бена, словно только он мог сказать, правда это или просто мальчишеская дурь.

— Секреты — штука тяжелая, — сказал тот, не облегчив тем самым жизнь ни братьям, ни родителям.

— Мы должны быть осторожны. — Пенн силился держать голос под контролем. — Больше, чем когда-либо прежде.

— Почему это? — Губа Ру криво дернулась, точно гусеница.

— Потому что мы уже столько продержались, — ответил отец.

— Да, но если это так, — проговорил Бен, — разве «больше, чем когда-либо прежде» не станет вечным? Разве каждый день не нужно быть еще более осторожными, чем накануне?

— Хватит оправданий! — Рози надоел этот разговор. — Орион, ты дурачился с друзьями, выпендривался и сказал то, чего не следовало. Нам еще повезло, что все это не обернулось куда хуже. Это не твое дело; это дело Поппи. Это не твоя жизнь — ее. Давай не будем превращать глупость в доблесть. Это был предупредительный выстрел, так что будь осторожнее. Все остальные как-то могут держать рот на замке. Все остальные как-то ухитрились никому ничего не рассказать. И ты тоже можешь.

Это были абсолютно разумные доводы. Но в конце концов — даже не доходя до этого конца — значительная часть оказалась неверной.

Трансформация

Воспитание детей — оно как сказка, только наяву. Это магия без волшебного флера и заклинаний. Она бросает вызов физике, не нарушая законов времени и пространства. Банальность, которую повторяют все, но в которую никто не верит, пока у него самого не появятся дети: время на самом деле ускоряется, летит настолько быстро, что возникает ощущение джетлага, удара хлыстом и гонок одновременно. Крохотный, идеальный младенчик лежит в уютном гнездышке твоих объятий в свой первый день по приезде домой, потом проходит десять месяцев — и он уже старшеклассник. Ты рожаешь близнецов, таких маленьких и одинаковых, что они кажутся отражением друг друга, и голова каждого помещается в ладонь одной твоей руки, а пальчики их ножек дотягиваются только до сгиба твоего локтя, но минует год — и вот они начинают подумывать о колледже. Это настолько невероятное, но при этом всеобщее ощущение, что единственное его объяснение — волшебство. Если не считать того, что есть еще мучительные дождливые воскресенья, когда дети ноют, страдают от скуки, проказничают, и от завтрака до отхода ко сну тянутся сотни часов; есть эти долгие выходные, когда ты гадаешь, кой черт дернул тебя запереться в доме вместе со стаей несносных детей на целые десять лет без школы.

Все они, даже Поппи, в глазах Рози по-прежнему были маленькими мальчиками, и плевать, что четыре пятых уже переросли ее на голову и разговаривали басами, глубокими и гулкими, как колодец. Вот так бы она и объяснила людям историю Поппи, если бы действительно решила что-то объяснять, вместо того чтобы держать в секрете: наши дети остаются нашими детьми навсегда. Ру и Бен вымахали выше ста восьмидесяти сантиметров, голенастые, как жирафы, и с таким размахом рук, что захоти — и взлетят. Четырнадцатилетний Ригель был не больше похож на Ригеля-малютку, а четырнадцатилетний Орион — на малыша Ориона, чем Поппи походила на маленького Клода. Но эти малюсенькие мальчики, крохотные свертки-младенцы оказывались у нее перед глазами каждое утро за завтраком, и каждый вечер за ужином, и каждый раз, когда просыпались больными посреди ночи, или приходили домой после очередного школьного подвига, или отваживались на моменты еще неуверенной зрелости. Трансформация Поппи, сказала бы Рози людям, если бы решила что-то говорить, была ничуть не более чудесной, поразительной или, если уж совсем честно, абсурдной, чем трансформация любого из остальных. Воспитание детей — это волшебство: замедленная и ускоренная съемка одновременно, ведьмино время, колдовские часы. Стоит отвернуться на секунду — и все меняется.

Поппи должна была идти в четвертый класс, близнецы — в девятый, Ру и Бен — в десятый. По пути на работу Рози думала, что осталось всего два года с ее племенем в полном составе, а потом оно сократится до троих. Осталось всего два года — после десятка — когда один из ее детей будет учиться в начальной школе[17]. Еще всего два хеллоуинских парада. Всего две индейки в форме детских ладошек[18]. Она с трудом представляла рождественские праздники без застревающих в голове детских песенок, но была не прочь испытать, как это бывает. Небо переливалось бирюзой, солнце сияло во весь размах и было теплым, как сливочное масло на свежих булочках, пестрили тени, при виде которых почему-то становилось ясно, что сейчас конец лета, а не начало, возвращение в школу, а не приближение каникул.

У них, разумеется, был «свой» педиатр. И «свой» стоматолог. У Юпитера — «свой» ветеринар, особенно теперь, когда морда поседела, слух ослаб, и ему требовалась целая минута, чтобы встать с подстилки и выйти на прогулку. У близнецов — «свой» ортодонт. У Бена — «свои» оптометрист и аллерголог. У Ру — «свой» ортопед еще с тех пор, как он сломал кисть, катаясь на лыжах в первую зиму после переезда; подвела излишняя уверенность в том, что опыт катания на висконсинском снегу