Викентий Вересаев - В тупике. Сестры Страница 68

Взяла Юрку под руку, прижалась к его руке, и так пошли к раздевалке.

– Мы с тобою еще много делов наворочаем. Это у тебя «детская болезнь», остатки старой, дореволюционной психики.

Юрка радостно ощущал, как к локтю его прижималась тугая грудь Лельки. Волна уверенной радости окатила душу. Лелька видела его влюбленные глаза, и ей хотелось почувствовать свою власть над ним.

– Ну, сейчас гудок. Бежать на работу. Вот что, Юрка. В штабе нашей легкой кавалерии я предложила такую штуку: нужно повести решительную борьбу с прогульщиками. Прогулы дошли до четырнадцати процентов. Ты понимаешь, как от этого падает производительность. И вот что мы надумали… С понедельника мы работаем в ночной смене, ты – тоже?

– Ага!

– Так вот. В понедельник к восьми утра мы собираемся в завкоме, получаем список всех не явившихся на работу, разбиваемся на отряды – и на квартиры к прогульщикам. Проверяем – уважительный прогул или неуважительный.

Опять вихрь омерзения закрутился в душе Юрки, он неохотно промычал что-то, будто бы одобрительное. Лелька опять внимательно поглядела на него.

– Значит, в понедельник, в восемь утра, в завкоме. Придешь?

– Приду.

– Ну, смотри! Если надуешь…

Она погрозила ему кулаком.

Заревел гудок. Опрометью оба бросились к своей работе.

В завкоме, в комнате Осоавиахима[22], в понедельник собрались ребята-налетчики. Походом руководила Бася. Распоряжалась властно и весело. Шурка Щуров, во всяком деле незаменимый технический секретарь, принес длинный список работниц и рабочих, не явившихся сегодня на работу.

– Го-го! – общий раскатился хохот. – Какой эпидемический день!

Бася спросила Шурку:

– А адреса их раздобыл?

– Ну да, раздобыл. А то как же?

– Молодец, парень. Забыла тебе сказать. Боялась, сам не сообразишь.

Шурка, играя, схватил ее за запястья. Бася спокойно отстранила его руки.

– Брось заигрывать! Молодой парень, а к старухе лезешь… Ну, рассаживайся, ребята. Будем распределять адреса по районам.

С шутками и смехом сортировали адреса, потом стали распределять районы.

Лелька под столом ласкающе потянула Юрку за концы пальцев и сказала:

– Мы с тобой.

Юрка радостно отозвался:

– Ладно!

Распределили. Лельке с Юркой достался район Миллионной улицы. Юрка, сначала веселый, вдруг опять почему-то стал мрачен. Лелька исподтишка приглядывалась к нему. Делом женского самолюбия стало для нее – подчинить себе этого парня, заставить его радостно, с сознанием своей правоты исполнять то, что сейчас – она видела – он исполнял с надсадом и отвращением.

Когда они выходили, Юрка вдруг сказал:

– Я тебя очень прошу: давай с кем-нибудь поменяемся районами.

Лелька удивилась.

– Почему?

– Видишь ли… – Он замялся, вынул список, подчеркнул ногтем. – Спиридон Кочерыгин. Это мой приятель закадычный. Спирька. Ты знаешь. Сколько гуляли вместе! Как я к нему приду?

Лелька строго смотрела на него.

– Юрка! Ты для своих приятельских отношений готов пожертвовать революционным долгом? Стыдись!

– Да нет, я что ж… Я понимаю. Нешто я против этого? Я только прошу, поменяемся районами, чтоб не мне к нему идти… Холодно и упрямо Лелька ответила:

– Как хочешь. Меня не пугает, что мне к Спирьке придется идти, – чего мне меняться? А ты меняйся, твое дело. Проходили мимо Шурка Щуров с Лизой Бровкиной.

– Шурка! Хочешь, пойдем со мной? А Юрка с Лизой пойдет. Ему что-то со мной не по дороге. Шурка с готовностью отозвался:

– Есть!

Но Юрка отстранил его.

– Нет уж, все одно. Пойдем.

На Миллионной вошли в ворота большого – не сказать двора, не сказать сада. Среди высоких сосен и берез были разбросаны домики в три-четыре окна. Юрка, бледный, шел уверенною дорогою к почерневшему домику с ржавой крышей.

Вошли в просторную кухню с русской печью. За столом сидела старуха, в комнате было еще трое ребят-подростков. У всех – широкие переносицы и пушистые ресницы, как у Спирьки.

Юрка, не стучась, открыл соседнюю дверь, – Лелька хотела его остановить, чтоб постучал, да не успела. Спирька в очень грязной нижней рубашке сидел на стуле, положив ногу на колено, и тренькал на мандолине. Волосы были взлохмаченные, лицо помятое. На лбу и на носу чернели подсохшие порезы, – как он тогда на вечеринке упал пьяный в оконные рамы. Воздух в комнате был такой, какой бывает там, где много курят и никогда не проветривают.

– А-а!

Спирька приветливо улыбнулся Юрке и вдруг в сконфуженном испуге заметался по комнате: увидел Лельку. Схватил крахмальный воротничок, стал пристегивать.

Лелька холодно спросила:

– Мне нельзя? Я подожду.

– Ничего, иди, иди!

А сам поспешно надевал пиджак и повязывал галстук. На ходу заглянул в зеркальце, поплевал на ладонь и пригладил волосы.

– Садитесь, сейчас будем чай пить.

Был он очень польщен, но все-таки никак не мог понять, чего она пришла. Лелька с тою же холодною сдержанностью спросила:

– Ты почему сегодня не на работе?

За спиною Спирьки она увидела его постель: засаленная до черноты подушка, грязный тюфяк и на нем скомканное одеяло. Он спал без постельного белья. А зарабатывал рублей двести. Ветхие синие обои над кроватью все были в крупных коричневых запятых от раздавленных клопов.

– Почему не на работе? Проспал. Немножко погуляли вчера.

– Что ж так? Это не годится. В распоряжения попадешь за неуважительную причину.

– Уважительная будет. У меня тут в домовом комитете все свои людишки, вместе гуляем. Самую уважительную причину пропишут… Да что мы так, погодите, я сейчас чайку…

– Товарищ Кочерыгин, мы к тебе не чаи пришли распивать, а по приказу штаба легкой кавалерии, – проверить, по уважительной ли причине ты сегодня не вышел на работу. Ты комсомолец, значит, парень сознательный, понимаешь, что прогулы – это не пустяки для производства, что производство на этом ежегодно теряет сотни тысяч рублей. Подумал ты об этом?

Спирька окаменел от неожиданности и молча слушал. Потом остро блеснул глазами, медленно оглядел обоих.

– Вы за этим делом ко мне и пришли?

И пристально уставился на Юрку. Юрка отвел глаза.

– Та-ак… – Спирька глубоко засунул руки в карманы. Лелька с негодованием воскликнула:

– Ты же еще пытаешься нас облить презрением! А еще комсомолец! Пример подаешь лодырям и прогульщикам, обманываешь государство и партию, играешь на руку классовым нашим врагам – и стоишь в позе возмущенного честного человека!

Спирька тяжело глядел, не вынимая рук из карманов.

– Ну? Дело свое сделали? Запишите в свои книжечки что надо и смывайтесь.

Лелька спокойно ответила:

– Нам больше тут делать и нечего. Пойдем, Юрка.

Спирька, все так же руки в карманах, вышел следом на крылечко. Лелька с Юркой пробирались по узкой тропинке в снегу к воротам. Спирька сказал вслед Юрке:

– Погоди, гад! Посчитаемся с тобой! Лелька остановилась.

– Что он сказал?

Спирька ушел к себе. Юрка ответил неохотно:

– Так, грозится. Только не больно его испугались. Они пошли по следующим адресам.

Длинные столы. Перед ними – баки с коричневым лаком. Мускулистые лакировщики снимают с вагонетки тяжелые железные полосы, – они почему-то называются рамками. На полосах густо сидят готовые галоши. Ставят рамки на подставки за столом. Лакировщик снимает колодку с готовой галошей, быстро и осторожно опускает галошу в лак, рукою обмазывает галошу до самого бордюра, стараясь не запачкать колодку, и так же быстро вставляет ее опять на шпенек рамки. Приятно пахнет скипидаром.

Спирька Кочерыгин работал в одной физкультурке без рукавов, бугристые его мускулы на плечах весело играли, когда он нес к вагонетке рамку с отлакированными галошами. Но сам он был мрачен, глядел свирепо и только хотел как будто в веселую игру мускулов оттянуть засевшую в душе злобу.

Пришел из курилки взволнованный Васька Царапкин, сообщил товарищам:

– Администрация поднимает вопрос о снижении расценок лакировщикам. Говорят, – очень много зарабатываем, двести рублей.

– Как?! Ого! – рабочие возмутились. – А работа-то какая, 'это они подумали? В рамке два пуда весу, ежели колодки чугунные. Потаскай-ка, – ведь на весу их держишь в руках.

– Да, – продолжал Царапкин, – вырабатываем мы пятьдесят три тысячи пар, хотят поднять норму до пятидесяти семи, а расценки снизить.

– Ну, это еще поглядим, как снизят. Не царские времена. Царапкин осторожно возразил:

– Царские времена тут ни при чем. А нужно в профцехбюро, – послать туда депутатов, объяснить. Не может всякая работа оплачиваться одинаково. У нас тяжелая работа – раз. Вредная для здоровья – два.