Юрий Тынянов - Кюхля Страница 7

Энгельгардт наконец решил отшутиться. Это иногда удавалось. Шутка пользовалась уважением при дворе еще при Павле, который за остроумное слово награждал чинами. Великий князь Мишель из кожи лез вон, чтобы прослыть острословом.

Энгельгардт пошел к царю и сказал ему:

- Ваше величество, разрешите мне оставить Лицей, сели в нем будет ружье.

Царь нахмурился.

- Это отчего? - спросил он.

- Потому что, ваше величество, я никогда никакого оружия, кроме того, которое у меня в кармане, не носил и не ношу.

- Какое ото оружие? - спросил царь.

Энгельгардт вынул из кармана садовый нож и показал царю.

Шутка была плохая и не подействовала. Царь уже свыкся с мыслью, что из своего окна он будет видеть лицейскую муштру. Это было для него легким отдыхом, летним развлечением. Его тянуло к этой игрушечной муштре, как когда-то его деда Петра III тянуло к игрушечным солдатикам. Они долго торговались, и с кислой улыбкой царь наконец согласился, чтобы для желающих был класс военных наук. На том и поладили.

В другой раз, летом, царь вызвал Энгельгардта и холодно сказал ему, чтобы лицеисты дежурили при царице, - Елизавета Алексеевна жила тогда в Царском Селе.

Энгельгардт помолчал.

- Это дежурство, - сказал, не глядя на него, Александр, - приучит молодых людей быть развязнее в обращении.

Чувствуя, что сказал какую-то неловкость, он добавил торопливо и сердито:

- И послужит им на пользу.

В Лицее сообщение о дежурстве вызвало переполох. Все лицеисты разбились на два лагеря. Саша Горчаков - князь, близорукий, румяный мальчик с прыгающей походкой и той особенной небрежностью манер и рассеянностью, которые он считал необходимыми для всякого аристократа, - был за дежурства.

Надо было начинать карьеру, и как было не воспользоваться близостью дворца.

- Это удачная мысль, - сказал он снисходительно, одобряя не то царя, не то Энгельгардта.

Корф, миловидный немчик, который тянулся за Горчаковым, и Лисичка-Комовский решительно заявили, что новая должность им нравится.

- Я лакейской должности не исполнял и не буду, - спокойно сказал Пущин, но щеки его разгорелись.

- Дело идет не о лакеях, но о камер-пажах, - возразил Корф.

- Но камер-паж и есть ведь царский лакей, - ответил Пущин.

- Только подлец может пойти в лакеи к царю, - выпалил Кюхля и побагровел.

Корф крикнул ему:

- Кто не хочет, может не идти, а ругаться подлецом низко.

- Иди, иди, Корф, - улыбнулся Есаков, - там тебе по две порции давать будут. (Корф был обжора.)

- Если от нас хотят развязности в обращении, - заявил Пушкин, - лучше пусть нас научат ездить верхом. Верховая езда лучше, чем камер-пажество.

Горчаков считал совершенно излишним вмешиваться в спор. Пускай Корф спорит. Для Горчакова это было прежде всего смешно, ridicule. Он вскидывал близорукими глазами на спорящих и спокойно улыбался.

Обе партии пошли к Энгельгардту.

Энгельгардт, видя, что в Лицее есть какие-то партии, опять пошел к царю. Царь был на этот раз рассеян и почти его не слушал.

- Ваше величество, - сказал Энгельгардт, - придворная служба, по нашему верноподданнейшему мнению, будет отвлекать лицеистов от учебных занятий.

Царь, не слушая, взглянул на Энгельгардта и кивнул ему головой. Энгельгардт, подождав, поклонился и вышел.

Лицеистов забыли и оставили в покое.

Зато Яковлев, паяс, представлял уже не только дьячка с трелями. Он однажды показал "загадочную картинку".

Начесав вихры на виски, расставив ноги, растопырив как-то мундир в плечах, он взглянул туманными глазами на лицеистов - и те обмерли: чучело императора!

В другой раз он показал с помощью ночного сосуда малоприличную картинку: как Модинька Корф прислуживает государыне.

Был в Лицее дядька Зернов, Александр Павлович, собственно не дядька, а "помощник гувернера" по лицейской табели о рангах, - редкий урод, хромой, краснокожий, с рыжей щетиной на подбородке и вдобавок со сломанным носом. И вот по всему Лицею ходила эпиграмма:

ДВУМ АЛЕКСАНДРАМ ПАВЛОВИЧАМ

Романов и Зернов лихой,

Вы сходны меж собою:

Зернов! хромаешь ты ногой,

Романов головою.

Но что, найду ль довольно сил

Сравненье кончить шпицем?

Тот в кухне нос переломил,

А тот под Аустерлицем.

Вскоре в Лицее произошли два политических случая: с Вильгельмом и с медвежонком.

VIII

Медвежонок был довольно рослый, с умными глазами, с черной мордой, и жил оп в будке на лицейском дворе. Принадлежал он генералу Захаржевскому, управляющему царскосельским дворцом и дворцовым садом. Каждое утро лицеисты видели, как, собираясь идти в обход, генерал трепал по голове медвежонка, а тот порывался сорваться с цепи и пойти вслед за ним. Пушкин особенно любил медвежонка, часто с ним здоровался. Медвежонок подавал ему толстую лапу, смотрел в лицо Пушкину, прося сахара.

И вот однажды на глазах у всех лицеистов произошло событие, которое внесло медвежонка в политическую историю Лицея.

Медвежонок сбежал,

Генерал Захаржевский, проходя однажды мимо будки, к ужасу своему обнаружил, что будка пуста: медвежонок таки сорвался с цепи. Начали искать - безуспешно: ни на дворе, ни в саду медвежонка не было. Генерал потерял голову: в двух шагах был дворцовый сад - что, если... Генерал беспокоился.

И действительно, было из-за чего.

Царь прогуливался по саду. Расстегнув мундир, заложив руку за обшлаг жилета, он медленно шел по саду - лицеисты знали куда: он собирался к "милой Вельо", молоденькой баронессе, свидания с которой у Александра бывали регулярно в Александровском парке, в Баболовском дворце.

Дело было к вечеру.

У дворцовой гауптвахты играла полковая музыка. Лицеисты в дворцовом коридоре слушали ее.

Вдруг царь остановился. Кудрявый шарло, который всегда с ним гулял, отчаянно, пронзительно залаял. Царь шарахнулся и от неожиданности вскрикнул. Навстречу ему шел молодой медведь. Медведь встал на задние лапы. Он просил сахара. Шарло, визжа, набрасывался на него и отскакивал.

Тогда царь молча повернулся и побежал мелкой рысцой обратно ко дворцу. Медвежонок неторопливо заковылял вслед за ним.

Лицеисты разинув рты смотрели. Яковлев присел от восторга. Фигура молчаливо потрухивающего по дорожке императора поглотила его внимание. Следя за удаляющимся царем, он, приоткрыв рот, невольно поматывался из стороны в сторону.

Царь скрылся.

Вдруг со всех сторон с шумом и криком набежали сторожа, унтера, а впереди всех, с пистолетом в руке, бежал потрясенный генерал.

Выстрел - и медвежонок, глухо зарычав, растянулся на земле.

Пушкин обернулся к товарищам:

- Один человек нашелся, да и то медведь.

Вечером Яковлев исполнил в лицах "злодейское покушение на жизнь его величества", представлял медведя на задних лапах, потрухивающего по дорожке царя и спасителя-генерала.

Таков был политический случай с медвежонком.

Происшествие, героем которого был Вильгельм, слегка напоминало происшествие с медвежонком.

Однажды Вильгельм гулял в саду; он вспоминал Павловск, Устиньку, глаза матери и ее сухонькие руки - и его потянуло домой. Навстречу ему попался молоденький офицер в щегольском сюртуке.

- Дядя Павел Петрович! Oncle Paul! 1 - воскликнул Вильгельм, узнав материна кузена Альбрехта, того самого, который участвовал в семейном совете, когда Вилли определяли в Лицей. - Как, вы здесь? Не ожидал вас встретить.

1 Дядя Павел (франц.).

Он обнял его.

Офицер холодно отстранил его. Вильгельм этого сгоряча не заметил.

- Давно ли вы здесь?

- Н-да, - промямлил офицер.

- В Павловске давно не бывали?

- Н-да, - процедил сквозь зубы офицер.

- Давно ли матушку видели?

- Н-да, - сказал офицер, со злостью глядя на Вильгельма.

Дядя Павел Петрович едва удостоивал его ответом. Вильгельм обиделся. Он принужденно и с достоинством откланялся. Офицер не ответил, посмотрел вслед удаляющемуся Кюхле, пожал плечами и продолжал путь.

Кюхля наткнулся на лицеистов, которые с ужасом на него смотрели.

- Что с тобой стряслось, Вильгельм? - спросил его Пущин. - Ты великих князей останавливаешь и, кажется, обнимаешь.

- Каких великих князей?

- Ты только что с Михаилом Павловичем объяснялся и за рукав его держал.

- Это Павел Петрович Альбрехт, - бормотал Вильгельм, - это дядя, какой это Михаил Павлович?

- Нет, - захохотал Пушкин. - Павел Петрович был папа, а это сынок Михаил Павлович.

Таков был политический анекдот с Вильгельмом - медвежонок напал на царя, Вильгельм обнял великого князя.

IX

Однажды Пушкин сказал Вильгельму:

- Кюхля, что ты сидишь сиднем? Пойдем сегодня к гусарам, они, право, о тебе слыхали и хотят с тобой познакомиться.

Кюхля согласился не без робости.

Вечером, сунув многозначительно на чай дежурному дядьке, они вышли за лицейские ворота и прошли к Каверину.

Окна у Каверина были раскрыты; слышна была гитара и смех. Высокий тенор пел: "Звук унылый фортепьяно".