Зинаида Гиппиус - Чертова кукла Страница 7

— Ладно.

Она, вспомнив, засмеялась.

— Какой этот твой потешный, говорун-то… Сегодня в Эльдорадке… Так и плывет из него, так и плывет… Ведь это он и есть, к кому ты Верку нашу тогда возил? Расспрошу ее завтра…

— Да иди ты, наконец!

— Ну уж и Кноррище этот… Вот ненавистный! Чисто чугунный! Иду, иду, спи!

Тихо, опять по-мышиному, убежала. Юруля с наслаждением зевнул еще несколько раз, вскочил, сбросил с себя все, повернул кнопку — и огонь электричества провалился.

Глава девятая

СИМПОЗИОН

Утром дождик. В Лизочкиной столовой «под дуб», с одним широким надворным окном — темновато. Завтрак смешной: дорогие сыры, закуски и фрукты из Милютиных лавок, прекрасное вино, а из горячего только и есть, что яйца всмятку.

Но Юрию и Лизочке это нравится, им весело, они смеются.

Подает на стол высокая, черноватая горничная, совсем молодая еще, но худая, точно болезненная. У нее короткий нос и лицо совсем не неприятное, волосы острижены и вьются.

— Верка! — кричит ей Лизочка. — Ей-Богу, вот смешной-то! Так и катит, так и катит! А видать, что ни скажи, — сейчас поверит! Дурынды они все, должно быть. И выдумает же этот Рулька, право! В курсистку играть!

Верка смеется, показывая тесные, белые зубы.

— Да как же ты? — пристает Лизочка. — Расскажи по порядку.

— Уж забыла, должно быть. У меня после больницы, от тифа этого, память такая стала…

— Ну, не ври! Чего тут, садись с нами. Я тебе икема налью. А ты расскажи. Мне интересно, потому что я вчера в Эльдорадке этого Морсова все слушала. Садись, садись.

Верка — давняя Лизочкина подруга. Года полтора тому назад, когда Юрий знал ее, она хорошо была пристроена, с богатеньким офицером, и даже Лизочке покровительствовала. Лизочку — тогда еще глупенькую, еще черноволосую девочку, Юрий однажды у нее видел мельком. С тех пор дела повернулись. Верке сильно не повезло. Запуталась в какую-то глупую историю, потом заболела воспалением легких, а выздоравливая, — схватила в больнице тиф. К весне едва выписалась. Ни кола, ни двора. На улицу идти у Верки свой гонор, да и соображенье есть.

Лизочка — добрая душа, а тут и Юрий посоветовал: «Да возьми ты ее к себе в горничные. Сама все ноешь, что с „хамками“ не можешь сладить. Кухарку брось, дома ведь никогда не обедаешь, лакей у тебя при карете, а с Веркой отлично будет. И мне уж надоели эти соглядайки. Не повернись».

Так и устроились. Верка была довольна. Она после болезни слабая. А в белом переднике дверь дяде Воронке отворить, да с граммофона пыль смахнуть — отдых, а не работа. Они обе — Лизочка-госпожа и Верка-горничная очень естественно приняли данное положение. Так оно есть — чего же еще? Верка называла Лизочку «барыней», а Лизочка, при других, говорила даже ей «вы», как следует.

Порой они ругались, Верка «отвечала», но не более, чем настоящая горничная.

Старые «дела» Юрия с Веркой решительно никого не смущали. Они были забыты. Впрочем, Верка и прежде никогда Юрию не нравилась особенно. У нее осталась к нему послушливая преданность.

По приглашению развеселившейся Лизочки Верка, не жеманясь, села за стол и вино выпила.

— А ты его в гости не звала? — спросила она Лизочку про Морсова, переходя на дружеское «ты». — Вот интересно, еще узнал бы меня.

Лизочка захохотала.

— Никогда бы не узнал! Порожела ты с той поры здорово!

— Вот еще! Я поправлюсь, — сказала Верка, нимало не обижаясь.

— Ну ладно, ты мне расскажи обстоятельно! От него ничего толком не добьешься, — кивнула Лизочка на Юрулю. — Вот, сидит и смеется. Ну говорит, двоюродная сестра, ну курсистка, а ты что?

— Да я что? Мне тоже интересно. Он всегда, бывало, выдумывает… Научил меня, а память у меня была хорошая…

— Ну, ну? — нетерпеливо допрашивала Лизочка. — Чему ж он тебя научил? И как же там было?

Юруля, улыбаясь лениво, поощрил:

— Да расскажи ей, Верка. Я уж и сам забыл. Теперь уж этого и нет ничего.

— Нету? — спросила Лизочка с сожалением. — Что ж они? Рассорились все?

— Ну, много ты понимаешь. Я говорю про те вечера, на который я Верку повез. Да тебе не втолкуешь. Пусть Верка расскажет.

— А и смешно было, Лиза, — начала та с одушевлением. — Говорит он мне вдруг: хочешь, говорит, я тебя в самое что ни на есть утонченное общество свезу? Настоящие, говорит, аристократы, и ты между ними будешь. Я гляжу на него, а он смеется: аристократы. Как? духа, что ли? Это, мол, еще выше, да и забавнее. Наилучшие художники и писатели, говорит, строго между собой собираются и утонченно по-своему веселятся, и лишнего никто не допускает. А я тебя привезу.

— Ишь ты! — сказала завистливо Лизочка. — Я бы боялась. Выгнали бы еще скандально, если строго и на дому.

— Ну, я не боялась. Во-первых, что какие это там такие аристократы, точно мы их не видим, а затем он меня научил ловко. Оделась я в простую юбку и блузку белую, ну, пояс кожаный, однако все новенькое. Волосы наушниками, и будто я его двоюродная сестра, курсистка из Москвы. И будто я тоже, не хуже их, стихи могу писать, и стихи дал на бумажке, велел наизусть на случай выучить. А у меня память была о-отличная…

— Неужели помнишь? — воскликнула Лизочка. — А ну-ка, скажи! Скажи, душка!

— Теперь, после больницы, уж не знаю… Вспомню, так скажу. Ты слушай по порядку.

— Ну?

— Ну вот, и будут тебя, говорит, звать София, что значит премудрость.

— Сонька, попросту.

— Не Сонька, а София. И должны там все, самые солидные, и господа, и дамы, надевать костюмы, а меня, когда мне костюм станут предлагать, научил, что ответить.

— Что же?

— А вот погоди. И должны там все лежать…

— Это что же? — разочарованно фыркнула Лизочка. — Сразу же и ложатся?

Юрий усмехнулся.

— Глупенькая! Это они за столом должны возлежать… Это давным-давно такая мода была…

— Ну да, возлежать, — поправилась Верка. — На столе кушанья, вино, а они вокруг, только вместо стульев обязательно кушетки, на них и возлагаются.

— И ты возложилась?

— Погоди. Он научил меня: больше все молчать и глядеть строго и скромно. И если, говорит, пакости какие увидишь, — мало ли что покажется! — не обращай внимания, не хохочи, гляди строго, с благоволением, и не думай чего-нибудь: это они по примеру самых благородных древних фамилий.

Лизочка не выдержала.

— Нет, ну и дура же ты, Господи! Уж я бы не попалась. Это просто он тебя надувательски надул, вот и хохочет теперь! Просто повез тебя в самое последнее место. Хороша!

Верка смутилась было. Но Юрий, продолжая смеяться, сказал:

— Не бойся, Верка, не слушай! Я тебя ни капельки не обманывал! Настоящее было место, и аристократия настоящая.

Лизочка не унималась.

— Нет, Морс-то, Морс-то! Посмотреть — манеры самые деликатные.

— А ты на него напрасно, он ничего, ни-ни, вежливый, и все так гладко. И костюм на нем такой длинный был, пестрый, ногами даже путался. Другие многие, действительно…

— Похабничали?

— Ну… Мне что? Я гляжу да молчу. И все, милая моя, говорят, говорят… Вино в чашках. Чашку не выпьет, в руках держит, говорит-говорит, насилу опрокинет.

— И все стихами?

— Всяко. Я не слушаю, свои в уме держу, кабы не забыть. На головах венки из цветов, живые, ну и повяли, потому на проволоках.

— И ты с венком?

— Нет. Я не приняла. Ты слушай. Когда это уж достаточно поговорили и поугощались, Юрка вдруг встает и объявил: София, говорит, желает теперь высказать свою причину, почему она отказалась надеть костюм и остается среди всех в своем обыкновенном платье.

— Так и объявил? Ух ты батюшки! А ты что ж?

— А я уж знала. Взяла свою чашку, подняла вот так… — Верка подняла стакан с икемом, — ну и сказала…

— Да что ж ты сказала?

— Вот забыла, как сказала, — вздохнула Верка. — Вот уж и не сказать теперь так ни за что, хоть убей. С голосом учила. Я между вами, говорю, одна без костюма потому…. потому…

— Эх, да ну тебя!

— Потому, мол, что костюм — это… полумера, что ли?..

Она беспомощно взглянула на Юрулю. Но тот коварно молчал, улыбаясь.

— Одним словом, постой, — продолжала Верка. — Одним словом, что они все трусы, что желают все… да, освобождения от условий и, кроме того, красоты, а что для этого, — я будто чувствую и знаю, — надо собираться совершенно обнаженно, потому что в теле красота, а не в костюме. И в красоте чистота, и я, мол, одна это понимаю, потому что я вот, чистая девушка, сейчас бы готова на это, но вижу, что они еще не готовы, и сижу в своем платье скромно, а в костюм, однако, наряжаться не согласна, это, мол, только себя обманывать. Не истинная красота.

Верка проговорила все это одним духом, глядя на Юрулю. Тот покачал головой.

— Забыла ты, забыла, — сказал он. — Много чепухи наплела. Тогда лучше у тебя вышло.