Ирина Грекова - На испытаниях Страница 7

Засмеялись все, даже Лида. Она смеялась словно с неохотой, нагнув голову и отвернувшись, по-детски вытирая слезы ладошкой, и Скворцов рад был, что она смеется, ужасно рад! Хорошо смеялся и Чехардин. Он все повторял: "Гусь! Гусь! Гусь!" - и опять начинал хохотать. Смеясь, он казался куда добрее и проще.

- А вот еще... - начал Скворцов, но не закончил.

Появилась Симочка с подносом, на котором в два этажа громоздились тарелки. Борщ был коричневый, пожилой, очевидно не раз разогретый, но зато в каждой тарелке плавал кружочек сметаны.

- Ай да Симочка! - завопил Скворцов. - За сметану вас расцеловать надо!

- Я - мужняя жена, - рассудительно ответила Симочка.

Принялись за борщ. Тут отворилась дверь и, неся перед собой живот, вошел огромного роста, толстоплечий, львино-седой генерал. Бодро подрагивая плечами и грудью, он направился прямо к столу, за которым сидел Сиверс.

- Здравия желаю, товарищ генерал. Меня зовут Гиндин, Семен Миронович. Вы меня еще не знаете, зато я вас знаю. Ничего, теперь вы меня узнаете; раз уже приехали в мое хозяйство, вам придется меня узнать. Прошу свободно обращаться по любому вопросу. А сейчас - я за вами. Мне только что донесли, что вы собираетесь обедать здесь, во втором зале. Зачем же? Для таких гостей, как вы, у нас есть другой зал, специальный. Напрасно вас сюда даже пустили, надо было направить прямо туда! Но, знаете, пока дисциплинируешь этих людей... Пройдемте со мной, товарищ генерал!

- Вольно, - сказал генерал Сиверс. - Садитесь.

Это Гиндину не понравилось, но он придвинул стул и сел.

- Так как же, пойдем?

- Да нет уж, лучше я здесь останусь, со споим народом. - Сиверс обвел рукой присутствующих. - Я, знаете, из тех руководителей, которые неразлучны с народом.

- Вольному воля, - сказал генерал Гиндин, начиная сердиться, но сохраняя светский тон. - Все-таки я еще раз советую пойти. Угощу жареной уткой.

- Уткой, говорите? - Сиверс как бы задумался. - Нет, покорнейше благодарю, не надо. Огорчен, но вынужден отказаться. Кстати, пользуюсь случаем выразить вам свое восхищение.

- По какому поводу?

- Изумлен тонкостью обращения, достигнутой во вверенной вам части.

- В каком смысле? - щекотливо спросил Гиндин.

- В гоголевском. Помните: "У нас на Руси если не угнались еще кой в чем другом за иностранцами (прошу прощения, не я, не я, Гоголь!), то далеко перегнали их в умении обращаться... У нас есть такие мудрецы, которые с помещиком, имеющим двести душ, будут говорить совсем иначе, как с тем, у кого их триста..."

- Поражен вашей прекрасной памятью, - прервал его генерал Гиндин. - В других условиях я душевно рад был бы вас выслушать, но теперь меня призывают дела. Служба, знаете ли, долг службы...

- Скажите! А вот у меня времени как раз сколько угодно. Тем более что во вверенной вам столовой не очень-то торопятся со сменой блюд. Прошу вас, прослушайте еще один - только один! - поучительный отрывок...

- Мне, право же, некогда. - Генерал Гиндин стал вставать.

- Одну минуточку, - засуетился генерал Сиверс, удерживая его за руку. В качестве личного одолжения. "Чичиков заглянул в городской сад, который состоял из тоненьких дерев, дурно принявшихся..."

- Не понимаю, какое это имеет...

- Сейчас поймете. Помните, как о них было сказано в газетке: "Город наш украсился, благодаря попечению гражданского правителя, садом, состоящим из тенистых дерев..."

- Мне, право...

- "...и было умилительно глядеть, как сердца граждан трепетали и струили потоки слез в знак признательности к господину градоначальнику..."

У Гиндина покраснел лоб. Он встал.

- Я вас понял, товарищ генерал. К вашему счастью, я долго служил на Кавказе и усвоил заповедь: гость - лицо священное. Выше всего - долг гостеприимства. Несмотря на это, я все же сообщу вам свое мнение по затронутому вопросу: легче выучить наизусть Гоголя, чем вырастить хотя бы одно дерево. Будьте здоровы.

Он поклонился и вышел. Дверь с ветром захлопнулась.

- Забавное кино! - захохотал Теткин.

Генерал Сиверс невозмутимо принялся за свой остывший борщ.

Лида Ромнич спросила:

- Это тот самый генерал Гиндин, который к каждому дереву прикрепил офицера?

- Тот самый, - ответил Скворцов. - Любопытный человек, кстати говоря.

- Матерый бюрократ? - полуутвердительно спросил Ваня Манин. Он очень ценил формулировки и каждое явление сразу старался увязать с терминологией.

- Ну, нет, - ответил Скворцов. - Что хотите: властолюбец, деспот, хам, но не бюрократ.

- Власть любит, что верно, то верно! - поддержал Теткин. - Он тут таких строгостей понавел! Этой зимой - знаете, как здесь бывает холодно? вызвал он одного капитана, стружку снять, а тот - в шинели. Гиндин на него: "Почему в шинели?" - "Холодно, товарищ генерал". - "Ничего, снимите, сейчас вам будет жарко".

Теткин захохотал.

- Самодур? - с надеждой спросил Манин.

- Пожалуй, и самодур, - ответил Скворцов, - но только его это не исчерпывает. Гиндин - сложное явление. Энергичен, умен, талантлив, дело у него горит... Знаете, что здесь до него было? Пустыня, глушь, дичь, одни землянки да помойные ямы. За водой на реку с коромыслом ходили. Весь наш городок - это же Гиндин построил! И в каких условиях! Жара, воды нет, люди от болезней так и валятся...

Скворцов говорил горячо и почему-то даже без юмора. Его поддержал Чехардин:

- Согласен с вами. Генерал Гиндин - любопытнейший тип. Это хозяйственник особого рода, хозяйственник-гений, такие могут вырастать только у нас, выковываются в процессе преодоления трудностей... Вы подумайте только, каково хозяйственнику в наших условиях: направо пойдешь - коня потеряешь, налево - сам погибнешь... А этот Гиндин ни черта не боится. У него к законам отношение конструктивное. Если надо - заплатит сверхурочные, проведет расходы по другой рубрике, из-под земли достанет лимитные фонды, бездельника уволит, хорошего работника переманит... Вместе с тем, без сомнения, субъективно честен. Никогда ничего не сделал для себя лично. Здесь ему предлагали отдельный коттедж - отказался. Так и живет в гостинице.

- А семья? - спросил Манин.

- В Москве, - ответил Теткин. - Жена пожилая, дети взрослые - чего они сюда поедут? Он к себе выписал папу - занятный, между прочим, старик! так и живет вдвоем с папочкой. Очень любящий сын.

- Так долго жить в разлуке с семьей - это может привести к моральному разложению, - заметил Манин.

- Не беспокойся, уже привело, - засмеялся Теткин.

Генерал Сиверс положил ложку и сказал:

- Достойный человек. Зря я его обидел. Попутал бес.

Симочка внесла вторые.

6

Испытания затянулись. Генерал Сиверс вернулся в свою гостиницу поздно вечером. Он довольно долго звонил у подъезда. Заспанная дежурная в наскоро наброшенном халате, с волосами, накрученными на бигуди, отворила ему дверь и конфузливо скрылась. Он поднялся к себе на второй этаж. В двухкомнатном номере было душно. Очень хотелось вымыться.

Он прошел в ванную, отвернул кран - воды не было. Ну-ну. Кое-как, черпая кружкой из ведра, он вымыл над раковиной лицо и руки, вернулся в номер и распахнул окно. На улице было так же душно. Удручающе теплый ночной воздух не шевелился. Вдали, чуть смягченные дрожащей дымкой, мигали и роились огни Лихаревки. Где-то завыла сирена и замолчала; потом послышался отдаленный гул, похожий на рыкание множества львов; яркий огненный след стремительной дорожкой пересек небо, посветил и погас... Как всегда, в ночное время на объектах шли работы.

Генерал Сиверс отошел от окна. Нет, нельзя сказать, решительного успеха сегодня не было. Но и отрицательного результата - тоже. А это важно отсутствие отрицательного результата. Посмотрим, посмотрим.

Тишина в номере была настороженной, полной мелких разнообразных звуков. В водопроводных трубах не прекращалась чмокающая, булькающая суетня. У потолка, в матовом плафоне, с легким постукиванием возились лесные клопы особой местной породы - крупные, жесткие, панцирные - клопы-рыцари. К этим обитателям номера он уже привык; они жили своей странной, сосредоточенной жизнью, особенно оживляясь по ночам, когда они собирались в ламповом колпаке на какие-то свои клопиные турниры...

Под лампой, на круглом столе, покрытом зеленой бархатной скатертью, белел прямоугольник - письмо. Сиверс его распечатал.

"Дорогой Саша, - писала жена, - как ты там поживаешь? Ради бога, будь осторожен, я всегда за тебя волнуюсь. Я без тебя скучаю, мальчики - тоже. У нас пока все благополучно, главное - здоровы. Володя ходит весь счастливый и гордый: его корреспонденцию напечатали в "Комсомольской правде". Юра получил премию на конкурсе авиамоделистов. А Коля вчера опять упал в грязь и штаны порвал..."

Генерал Сиверс усмехнулся и пробормотал:

- От каждого - по способностям, каждому - по потребностям.

Коля, младшенький, был его любимец: красив, строптив, черноглаз картина!

"Постарайся не слишком задерживаться, - писала дальше жена, - мне что-то страшно без тебя и очень тоскливо. Приходят разные мысли. Вчера был Борис Николаевич, рассказывал: Доллер заболел. Ситников тоже. Относительно Доллера еще можно было ожидать, но Ситников всех удивил. Борис Николаевич беспокоится о твоем здоровье. Здесь все время идут дожди, так и лето пройдет, а тепла мы еще не видели. Ну, будь здоров. Целую тебя, мой дорогой, и жду. Твоя Лиля". ..."Заболел"... Так давно уже называют арест... Тоже секретность! Что ж, болей не болей...