Василий Жуковский - Наль и Дамаянти Страница 7

Силою душу целить; у людей его называют

Дерево Гореуслад, у богов Азока. Царевна

К этому дереву, лес оживлявшему запахом сладким

Цветом покрытому, с сенью густою, проникнутой звонким

Пением птиц голосистых, тотчас подошла и заводит

Речь с ним такую: «Блаженное дерево, чудный, прекрасный

Гореуслад, благовонный Гореуслад, услади ты

Горе мое; цветущий Азока, скажи, не видал ли

Ты моего супруга, царя нишадского Наля?

Где он скитается? Помнит ли он обо мне? О! порадуй

Сердце мое доброю вестью о нем, цветоносный Азока;

Дай мне уйти от тебя с утешением; сам же в приюте

Леса цвети, никем не обиженный, чистый, душистый,

Сладостный Гореуслад, усладитель всякого горя».

Так говоря, сорвала Дамаянти с чудного древа

Ветку; потом, с ним прощаясь, примолвила: «С этою веткой

Скорбь, и печаль, и нужду, и заботу беру я с собою;

Ты же, свободный от скорби, печали, нужды и заботы,

Здесь оставайся, и если царя моего ты увидишь,

Молви ему, что отсюда печальное все унесла я,

Дай ему тень и покой, чтоб под кровлей твоей беспечальной,

Гореуслад, он мог, отдохнув, усладиться от горя».

С сими словами прекрасная царская дочь удалилась;

Снова пустынным лесом пошла, и снова пред нею

Стали являться деревья с широкою сенью, крутые

Горы, скалы разновидные, темные дебри, потоки;

В ветвях деревьев гнездились, шумели, порхали и пели

Птицы лесные, и всюду ей в дикой глуши попадались

То кабан, то шакал, то буйвол, то рысь, то пантера.

Так Дамаянти скиталася долго. Вдруг на широкой,

Чистой поляне представился ей караван многолюдный;

Лес оглашался криком людей, скрыпеньем повозок,

Ржанием конским, топотом тяжким слонов и верблюдов

Вдоль широкой реки, густым тростником опушенной

(Где укрывалися цапли и белые лебеди звучно

Голос свой подавали, где светлая влага кипела

Множеством рыб, черепах и змей), караван тот тянулся.

Кинулась к людям навстречу царевна; ее появленье

Всех поразило; полунагая, одним покрывалом

Шелковых длинных волос, по плечам и грудям в беспорядке

Вьющихся, чудно одетая, бледной подобная тени,

С горя иссохшая, вся в пыли, но все как небесный

Ангел прекрасная – так им явилась в лесу Дамаянти.

В стрaxe одни от нее убежали, другие безмолвно

Ей смотрели в лицо, иные смеялись, иные,

Боле имея рассудка, приблизились к ней с состраданьем.

«Кто ты, образ небесный? – спросили они. – Для чего ты

В этом лесу? Земной ли ты человек иль созданье

Высшее, горный могучий дух, иль дева потока,

Или иная бессмертная? Будь нам встреча с тобою

Знаменьем добрым. Тебе мы себя предаем, чтоб дорогу

Наш караван совершил безопасно». На это, вздохнувши,

Царская дочь отвечала: «Не с неба сошла я; земная,

Бедная, жалкая странница я; мой отец – видарбинский

Царь; мой супруг – обладатель Нишады, Наль знаменитый;

С ним в разлуке, его я ищу и не ведаю, где он.

Если что слышали вы о владыке моем, то скажите,

Где мне с ним встретиться, где я найду прекрасного Наля,

Наля, царя львиносердного, грозно-отважного в битвах?»

Вождь каравана, богатый купец, по имени Зуччи,

Ей отвечал: «Нигде на путях, по которым давно уж

Странствуем мы, нам доныне никто не встречался, кто б имя

Наля имел; оленей, медведей, буйволов, тигров

Много в этом лесу; но до сих пор еще человека,

Кроме тебя, мы здесь не видали». – «Куда ж вы идете?» —

Снова спросила его Дамаянти. «Идем в знаменитый

Город Шедди, – ответствовал Зуччи, – им ныне владеет

Царь Сувегу, и в царском дворце его обитает

Вместе с ним его благодушная мать, драгоценный

Перл добродетели женской». Услышав о том, Дамаянти

В город Шедди решилась идти; пристать к каравану

Зуччи ее пригласил. С караваном пошла Дамаянти.

3

Долго с печалью одна бродив по лесам, Дамаянти

Спутников много имела теперь, но была и меж ними

Все, как и прежде, с печалью одна. По горам, по долинам

Шумным потоком валил караван. Вот однажды с закатом

Солнца они очутились у тихого озера; в темном

Лесе скрывалось оно; берега облекались зеленым

Бархатом свежей травы; как стекло, неподвижно прозрачны

Были воды; и в чистом зеркале их водяные

Розы и лилии ярко сияли, и бисером пены

Легкие струйки, ласкаяся к ним, осыпали их листья.

Берег кругом был излучист, и воды в него то глубокой

Бухтой входили, то он в их широкое лоно зеленым

Мысом вдавался. Усталые путники, в этом приютном

Месте ночлег учредив и снявши с слонов и верблюдов

Лишнее бремя, спокойно легли на траве под открытым

Небом, и скоро заснули. Вдруг в полночь (когда в караване

Все как мертвые были от сна) с горы прибежала

С страшным храпеньем стая диких слонов, чтоб в потоке

Жажду свою утолить, пылая томительным жаром.

Но, почуявши близость слонов каравана, с свирепым

Бешенством, пенясь и фыркая, кинулись все на заснувших

Смирных врагов; никакою силою грозных чудовищ

Было нельзя удержать; как в долину, сорвавшись с высокой

Горной вершины, катятся скалы, так, ломая деревья,

Вдруг слоны ворвались в караван и топтали лежащих

Сонных людей. Со стоном и криком все поднялися,

Все смешались – слуга, господин, старик и младенец;

Ночью, страхом и сном обуянные, сами не зная,

Что за беда и откуда, кто в лес, кто к воде побежали.

Слыша храпенье и топот, видя во мраке мельканье

Черных огромных теней, давимые тяжкой ногою,

Острым клыком пронзенные, сжатые хоботом сильным,

В диком беспамятстве, люди, верблюды и кони бросались

Друг на друга и сами в смятенье друг друга губили,

Силясь спастися: те кучей на дерево лезли, цепляясь

Низшие за ноги высших, и падали вместе, другие

В яму свергались, или набегали на камень, иль в воду

Слепо кидалися: разом исчез караван многолюдный.

Многих в минуту всеобщей беды корысть обуяла;

Голос лукавый шепнул им: «Куда вы бежите? погибель

Общая – общим и всякое стало богатство; берите

Все, что достанется в руки; вот куча рассыпанных перлов,

Вот драгоценные камни, вот золото, смело хватайте;

Нищий нынче – завтра будет богач…» И погибли

Все кто, предавшись корысти, замедлили бегством спастися.

В это мгновенье, когда, как поток, разливалась повсюду

Гибель, проснулась хранимая силой богов Дамаянти.

Видя очами такой дотоле невиданный ужас,

Видя и слыша, как мчалася смерть над ее головою,

Вся трепетала она и, готовясь погибнуть, грустила

Только о милом, далеком, навек покидаемом друге.

Но когда миновалася буря и снова все стало

Тихо в лесу, собрались понемногу спасенные. «Чем мы

Гнет несказанный такой на себя от богов обратили? —

Так рассуждали они. – Позабыли ль почтить мы дарами

Бога сокровищ хранителя? Иль караваном был встречен

Кто-нибудь, дерзкий хулитель бога торговли? Иль птицы,

Нам враждебные, в эту ночь пролетели над нами?

Или было влиянье зловредных планет?…» Напоследок

Вот что сказали они: «Вся беда нам от встречи

С этой безумной, нагой, исчахлой и бледной бродягой.

Кто она? Чародейка, жена иль дочь великана,

Небом проклятая? Если опять на глаза попадется

Эта волшебница нам, то ее мы не добрым приветом,

Камнями встретим. Она своим колдовством погубила

Наш караван». Такие слова в темноте Дамаянти

Слыша, с печалью, стыдом и страхом в чащу лесную

Скрылась. «О, горькая участь моя! – она говорила,

Тяжко рыдая. – О счастье, меня обманувшее! снова —

Целым светом покинута я. Какою виною

Я на себя навлекла гоненье такое? Кому я

Делом, иль словом, иль мыслью зло приключила? Знать, в прежней

Жизни была я преступна; за то и в теперешней должно

Мне до гроба страдать, за то и гоненье такое

Мне от людей, за то и разлука с супругом, утрата

Царства, от милых детей и от милых родных отлученье,

Странствие по лесу, полному тигров и змей, бесприютность

В холод и зной, нищета, сиротство, и ужас, и горе».

Утро меж тем занялось; в небольшую толпу собралися

Все, не погибшие в страшную прошлую ночь, и в дорогу

Снова отправились, плача о горькой утрате богатства,

Плача о мертвых друзьях. Вот снова покинута ими

В диком лесу Дамаянти, и горе ее превышало

Все их страдания вместе. «О! чем же, чем (говорила,

Плача, она) такую беду на себя навлекла я?

Злая участь моя и слонов приманила на гибель

Этих несчастных, мне давших защиту; за то и должна я

Долгим страданьем свой выплатить долг; я чувствую в тяжком

Горе моем всю истину древнего слова: без воли

Неба никто не умрет, и моей истерзанной груди

Хобот слона не коснулся. Так! без судьбы совершиться

С нами ничто не может на свете; я за собою

С самых младенческих лет никакого не ведаю злого

Дела, не помню ни мысли худой, ни виновного слова —