Николай Лохматов - Листопад Страница 7

- Даже белка стала диковинкой, - сказал Буравлев. - Лес редеет, и зверье уходит. Бывало, зайдешь в дубняк и кого только не встретишь?.. А сейчас там хоть шаром покати. Разве только за пень зацепишься. И зачем нужно было сводить его?

- Это надо у вас спросить, - пожал плечами Костя.

Навострив уши, с тропинки сорвался Топтыга и, утопая по брюхо в сугробах, кинулся в овраг. Между стволами сосен замельтешила огромная черная птица. Шумно хлопая крыльями, она проплыла почти над самыми головами. Лицо у Кости озарилось мягкой, добродушной улыбкой, глаза весело засветились.

- Какой косач! - восторженно сказал он. - Молодой еще, потому и глупый такой.

- Что ж, стреляй! - сказал Буравлев.

- Пусть живет... Вы только посмотрите, Сергей Иванович, сколько красоты в его полете! - Костя поправил ремень на полушубке, улыбнулся. Отец мой говорит: волк - сволочь, лиса - прохвост, заяц - дурак. А птица она людям добрую весточку, словно зеленую веточку, песет...

"А ведь неплохой он парень", - невольно подумал Буравлев и протянул на прощанье руку.

2

Буравлев еще долго бродил по лесу. У каждой вырубки останавливался. И так, переходя от одной вырубки к другой, незаметно добрался до прокудинской сторожки. Сам старик Прокудин колол дрова у сарая. Тяжело, устало ходил колун.

Буравлев подошел к старику:

- Отдохни, Трофим Назарович.

Он поставил на попа толстый еловый чурбак и со всего маху ударил по нему. Чурбак с треском развалился на две равные половинки.

- Ну, спасибо тебе, Сергей Иванович, - с достоинством сказал Прокудин.

Он отошел в сторону и смотрел, как споро и с живинкой работал новый лесничий. А когда тот стал отдыхать, промолвил:

- Пойдем в сторожку. Самоварчик поставлю...

- Как-нибудь в другой раз, Трофим Назарович, - отказался от приглашения Буравлев.

- М-да-а, - многозначительно протянул старик. - Дочка, небось, заждалась?.. А меня вот никто не ждет. Некому. Было два сына и тех нет. Война в один мах как языком слизнула.

Его лицо сделалось землистым. Глубже обозначились морщинки.

Набрав охапку дров, едва передвигая ноги, горбясь, он молча понес их в сарай.

Буравлев с болью покинул старика. "Пожалуй, нет ничего ужаснее, чем потерять детей".

3

Наташа росла как былинка на меже. Предоставленная самой себе, девочка убегала в лес, там подражала пению птиц, купалась в стылых омутах, лазила по деревьям, собирала травы. А по вечерам взахлеб рассказывала о своих проделках отцу.

Наташа подросла, стала хозяйкой в доме. Гладила отцу рубашки, штопала носки, готовила обед.

В Приокском лесничестве дом им достался большой и необжитый. Наташа принялась наводить порядок: скребла, чистила, мыла, переставляла мебель...

Кабинет отца превратился в настоящий музей На шкафах расселись чучела птиц, простенки заняли витрины с образцами древесных пород. Над притолокой вздыбились лосиные рога. Пониже, сбоку, висело охотничье ружье и набитый патронами патронташ.

Много было книг о лесе. Расставляя их по полкам, она невольно перелистывала их и с интересом прочитывала некоторые страницы. Еще в Дачном, где жила прежде, Наташа мечтала стать лесоводом. Каждый кустик могла назвать, каждую травинку. И считала, что этих знаний ей вполне достаточно. А сейчас поняла: маловато. Она не испугалась такого открытия. Наоборот, в душе проснулось еще большее любопытство. Наташа завидовала людям, которые создавали эти умные книги.

И вместе с тем к ней подкрадывался робкий, но все усиливающийся страх.

Куда же ей идти? В лесную академию или в медицинский?

Наташа боялась крови. Она вспомнила, в Дачное приезжал молодой врач и рассказывал, как студенты в анатомичке вскрывают трупы. Может, кроме бригады лесорубов ей больше некуда и идти?

4

Наташа осторожно вошла в комнату. Отец, склонясь над письменным столом, делал какие-то выписки из толстой книги. Жилистая рука медленно двигалась по бумаге. Под темной ситцевой рубахой отчетливо острились лопатки.

Слышно, как в печке потрескивали дрова, ветер стегал снежной крупой за стеной бревенчатого дома. Вспышки пламени освещали стоящие на полу ящики, простенок, край письменного стола и сгорбленную, костистую фигуру Буравлева. Входная дверь вздрагивала, словно подталкивали ее снаружи. В лесу ухало, стонало, то вдруг врывался какой-то протяжный, хватающий за сердце вой.

Наташа неслышно прошла к отцу и, касаясь ладонью его плеча, тихо позвала:

- Папочка!.. Ну, папа!.. Глаза испортишь.

- Двенадцать тысяч гектаров леса! Ты понимаешь, сколько это? Столько, пожалуй, во всей Западной Германии не найдется. А в наличии всего три клячи и трактор. Да и тот не в полном твоем распоряжении. Вот и хозяйствуй!.. - Буравлев разогнул плечи, горестно взглянул на Наташу.

Она смутно понимала беспокойство отца. Приокское лесничество по сравнению с Дачным, где они прожили пятнадцать лет, почти в десять раз больше. Полторы тысячи гектаров сосняка, разбросанного среди дачных построек, не требовали особого ухода. К тому же то лесничество располагалось поблизости от города. Когда нужна была техника, Буравлев шел к дорожникам. Если они отказывали - то на какой-либо завод, и ему помогали. Здесь все не так.

Наташа "прижалась к отцу, заглянула ему в глаза. Они задумчивые, усталые.

Буравлев отодвинул книги и, привстав, обнял ее за плечи.

- Ну, Сорока-Белобока, с какими вестями? - в голосе зазвучали ласковые нотки.

Она крепче прижалась к нему.

"Как маленькая!" - подумал Буравлев. Бывало, когда он садился за работу, Наташа пристраивалась рядом и на клочке кальки рисовала "человечков". Однажды начертила по кругу какие-то палочки. "Это что?" спросил он, разглядывая "художество". "Загородка", - серьезно ответила маленькая Наташа. "Зачем она тебе?" - удивился Буравлев. "Тебя загораживать. Ты уходишь, а мне скучно". - "Эх ты, Сорока-Белобока!.."

- Ты знаешь, папа, я повстречалась с сыном егеря. Он о Буяне рассказывал. Лось такой есть. Обещал его показать.

Буравлев потер лоб. Он ясно представил себе Костю, мешковатого парня с добрыми темными глазами, и неодобрительно взглянул на Наташу.

В печке вспыхивали и гасли синие огоньки. Наташа подбросила в топку сухих поленьев, подмела на полу древесную крошку. Пламя охватило дрова, осветило Наташу.

Буравлев в задумчивости поднял на нее глаза и от неожиданности вздрогнул: перед ним стояла Катя. Не может быть! Наташа ведь не ее дочь. Но такая схожесть! Пшеничные косы чуть оттягивали назад голову. На прямом высоком лбу дрожали мелкие пушистые завитки. А эти синие влажные глаза?..

"Нет, этого не может быть. Обман. Это вечная боль говорит во мне". Буравлев устало опустил голову и тихо позвал:

- Иди ко мне, родная. Еще расскажи, что слышала?

- Говорят, что здесь водятся рыси.

Буравлев думал о другом. За что судьба так несправедливо обошла его?..

ГЛАВА ПЯТАЯ

1

В дверь постучали. Буравлев, не одеваясь, вышел в коридор. Стук повторился - настойчивый, по-хозяйски требовательный.

Буравлев рывком распахнул дверь. Вместе с клубами морозного пара через порог шагнул большеголовый, низкорослый человек. На вид ему было не более пятидесяти лет. Пронизывающим взглядом черных глаз вошедший оценивающе охватил комнату.

Он был одет в короткий черненый полушубок и высокие, за колено, валенки. Из-под его правой, прижатой к боку руки дулом вперед торчала совсем еще новенькая бескурковая трехстволка. Вслед за низкорослым, боясь удариться головой о притолоку, горбясь, вошел белолицый моложавый человек в меховой куртке на молнии, в серых бурках. В белолицем Буравлев узнал директора лесхоза Маковеева.

- Матвей Кузьмич Шевлюгин, - четко отрапортовал большеголовый, протягивая Буравлеву руку. - Здешний егерь. Можно сказать, ваш сосед. А этот, - обернулся он к Маковееву, - Анатолий Михайлович...

- Мы знакомы, - перебил его сухо Буравлев. - Раздевайтесь и отдыхайте. А я самоварчик поставлю.

- Чай не водка. Много не выпьешь, - пошутил Шевлюгин.

- Найдем что-нибудь и покрепче чая...

- Вы, Сергей Иванович, простите нас за позднее вторжение, - смущенно проговорил Маковеев. - Мы тут лося гнали. Был уже на мушке и все-таки утек. Поземка помогла. Позатянула след и - ищи ветра в поле. Лазили-лазили, из сил выбились. А тут ваш огонек...

- Мой дом для гостей всегда открыт, - приветливо отозвался Буравлев.

- Скажи по правде, Анатолий Михайлович, не лось и не поземка повинны, а глаз кривой. Промазал - и все тут беды, - хитровато вмешался в разговор Шевлюгин. - А ведь под выстрел тебе подставил. Только не ленись, бей! А ты в белый свет, как в копейку, ба-бах... Это не какой-нибудь там паршивенький лось, а на всю округу известный сам Буян в руки шел. Свали этакого - на год мяса по горло.

- Свалишь его, хитреца! - покачал головой Маковеев. - Сколько на него охотников? И никто не взял. Это лесной бог, а не лось!

- Что, большой очень? - поинтересовался Буравлев.