Нина Катерли - Коллекция доктора Эмиля Страница 7

- Так ты говоришь - "стать"?

Тут припадок повторился, но продолжался на сей раз недолго и без слез. Однако Ефим успел за это время прийти в себя и решить, что - пошла она на фиг, неврастеничка, он, можно сказать, из джентльменских соображений, он вообще любит другую женщину... И при этом рисковал, потому что а вдруг бы она согласилась? Возник бы роман между начальником и подчиненной, что, как говорится, совсем не способствует... Тем не менее он на это шел, а она, вместо того чтобы оценить, устроила идиотскую истерику.

- Неплохо бы иметь чувство юмора, Наталья Николаевна, - сказал он ядовито, - ха - шутка! В смысле - смех.

- Это другое дело, - очень серьезно и как бы даже с сочувствием сказала Наташа, - надо предупреждать в таком случае.

Всю остальную дорогу они молчали, иногда Наташа искоса поглядывала на Ефима и сразу отворачивалась.

"Поздно, матушка, - мстительно думал он, - все понимаю: жалеешь, что глупо себя вела, надеешься, что я это замечу. А я - не замечу. Таких красоток на Невском - штакетником, только свистни - любая прибежит".

Лаптев так никогда и не узнал, разболтала Бессараб в институте про этот инцидент или нет. Могла, конечно, разболтать, чтобы похвастаться. Но могла и промолчать, если рассчитывала, что Ефим повторит свое предложение. Девчонка просто набивала себе цену, не в любовницы к нему она метила, а замуж!

Рыбаков после встречи Нового года стал называть Ефима "герой-любовник", вечно подмигивал, отпускал рискованные шутки, решил, очевидно, что у Лаптева с Натальей что-то было. Ну, как же - танцевали, ушли вместе. Счастливый человек - все-то у него просто и понятно, а на самом деле ничего не просто и совсем не понятно - ведь живет же где-то на своем Урале Светлана. Как живет? Что делает? Если верить теории Эмиля про любовь, похожую на скафандр, и про силовые линии, которые отгоняют неприятности, то, надо думать, живет она хорошо...

8

В январе события помчались друг за другом с пугающей скоростью. Десятого числа Лаптеву дали "ведущего", а двенадцатого был техсовет по результатам первого этапа его работы, где Ефим сделал короткое, но весомое сообщение. Пока говорил, все время видел себя со стороны - как он ходит с указкой вдоль своих развешанных на стене таблиц и графиков, как уверенно, без бумажки, рассказывает, как четко отвечает на вопросы. А что ему, в самом деле, путаться и мандражить? Реакция с металлическим натрием впервые пошла у него, у Лаптева. Впервые.

Естественно, все последующие выступления были на тему "наш большой успех", в заключение выступил начальник и час говорил, тоже напирая на "мы", "наша" и "у нас", строго судить его за это не стоит - все мы люди, все человеки, у всех честолюбие.

После техсовета жали Лаптеву руку, даже Мустыгин, хотя он половину времени провел в коридоре - в просторном зале техсовета ему то и дело становилось душно и страшно, и он выбегал за дверь подышать. Рыбаков, любящий, как известно, быть женихом на всех свадьбах, по случаю успеха лучшего друга вырядился в кожаный пиджак, подарок американца. Лаптеву он сказал, что считает для себя большой честью служить с ним в одном офисе, и надеется, что будущие биографы этого замечательного ученого упомянут где-нибудь в сносках и его, Рыбакова, скромную фамилию. С этого дня вместо "героя-любовника" Лаптев для него стал "то академик, то герой".

Восемнадцатого января Ефиму Федосеевичу было предложено начать потихоньку оформлять командировку в Москву - конференция открывалась первого февраля. Володя Рыбаков обещал все хлопоты с билетами на "Стрелу" и с гостиницей взять на себя. "Устроимся в Советской, у меня там приятельница администратором, не таскаться же через весь город куда-нибудь на ВДНХ". Несчастный Мустыгин, вздыхая, ехать отказался, он не только в клетушке купе, но даже в салоне ТУ-134 чувствовал себя как в гробу.

Когда замдиректора подписал командировочное удостоверение, а доклад, любовно перепечатанный Наташей, был выучен почти наизусть, Лаптев счел своим долгом позвонить Эмилю. Тот отнесся к его звонку как-то кисло, к себе не позвал, о делах не спросил, зато настырно интересовался Динкой: как она, сколько гуляет, что ест и т.д. и т.д. Ефим, подавив раздражение, подробно ему отчитался, и "доктор" сказал:

- Плохо. Прогулку необходимо увеличить минимум на час в сутки, собаке надо двигаться. Что вы, в самом деле, не можете раз в неделю выехать с ней за город? Эх вы... "кузнец"...

"Выехать!" Советчик! Да как раз на выходные у Лаптева накапливается столько дел, что успевай поворачиваться. По хозяйству - это раз, что он, свалит весь свой быт на Антонину? Хватит того, что она руководит уборкой и кормлением собаки. С первого января по воскресеньям плавательный бассейн это два, потом встречи с приятелями - три, а пригласить знакомую девушку в кино надо? Все-таки он мужчина, а не только собаковод. А театр и Филармония? А - читать?

Все это Лаптев, как мог спокойно, объяснил Эмилю.

- Собака гуляет вполне достаточно, три раза в день, - сухо закончил он, - а уж где - в лесу или в саду, в конце концов, для нее значения не имеет.

Сварливый тон пучеглазого благодетеля, его въедливые вопросы про рыбий жир, который, дескать, удавись, а ежедневно подливай собаке в миску, выговор Лаптеву за то, что он ничего толком не знает о собачьем рационе, так как - о ужас! - передоверил его соседке, идиотские подкусывания - а какие, мол, такие невероятные спектакли посещает Лаптев и что за бестселлеры он читает, может быть сказку Пушкина о рыбаке и рыбке? - и другой подобный нудеж так в конце концов разозлили Ефима, что он, чтобы не обхамить парапсиха, решил переменить пластинку.

- Как там насчет Красной книги? - спросил он.

- Че-го? - каркнул Эмиль.

- Занесли вы меня в книгу или все еще держите в блокноте, как в предварилке?

- Какие еще книги? Какие блокноты? - Голос Эмиля звучал брезгливо и злобно. - Что вы глупости болтаете? Отнимаете только время, а меня люди ждут!

Неприятный тип. Его, видите ли, люди ждут. Лаптев готов был дать на отсечение руку, что никаких людей нет, опять вранье. Вот она, плата за чашку холодного чая и шизофреническую беседу! Если бы у Лаптева не случился тогда такой неудачный день, он никогда не поддался бы на эту глупую провокацию. Прямо гангстеризм какой-то! Духовное тунеядство! Воспользоваться трудной минутой, а потом присосаться, как клещ, дышать невозможно, будто кто-то держит тебя за горло, давит и нашептывает: "Не забудь - ты всем мне обязан, ты - в долгу, без меня ты никто и ничто". Видали - коллекционер благодарностей! А сам? Лаптев безропотно взял у него абсолютно ненужную собаку, теперь ходит, тратит на выслушивание его болтовни время - время, которого не то что мало, а нету, элементарно нету! Регулярно звонит, наконец. А в ответ - этот нарастающий нажим, это бесцеремонное влезание в душу. Можно подумать - у него что-то просят или когда-то просили, сам затеял этот балаган с колдовством и собакой. Как были вы, Ефим Федосеевич, тряпкой, так, видно, и остались. Не умеете врезать. Рыбаков сумел бы. И чего же всем кому не лень не садиться вам на шею? Вот и Антонина Николаевна, та тоже в последнее время стала хуже татаро-монгольского ига: то советы примется давать, когда ее не просят, то - куда ходил да с кем ходил. Ей, конечно, скучно, одинокий человек, Лаптев с Динкой ей вместо семьи, но надо же понимать, бабушка, что у нас с вами разный уровень и, как ни приятно пить чай в вашем обществе и слушать склеротические рассказы о детстве, когда "жизнь была светлой, как родниковая вода", надо и меру знать, не каждый же день, правда?

Тридцать первого января вечером Лаптев должен был выехать в Москву. Тридцатого ему в институт позвонил киноартист и сказал, что приглашает его и Рыбакова сегодня к шести часам на студию: будут показывать картину, в которой он только что отснялся.

- Это еще не официальный просмотр, - сказал артист измученным голосом, - кроме съемочной группы будет всего человек восемь. Так я жду. И Володьке передайте.

Не успел Лаптев положить трубку и дойти до своего стола, как его позвали опять. Услышав голос Эмиля, которому он своего рабочего телефона никогда в жизни не давал, Лаптев сразу разозлился.

- Зайдите ко мне сегодня вечером, - не здороваясь, отрывисто приказал Эмиль.

- Сегодня вечером я занят, - холодно и твердо ответил Лаптев.

- Ах так. А если я, допустим, болен? Лежу один, некому сходить в аптеку за лекарством?

Голос был провокационно-издевательским, сильным и звучным. Болезнью тут и не пахло.

- Повторяю, я занят.

- Чем, позвольте вас спросить?

Это было уже прямое нахальство. Надо ставить точку. И Лаптев тихо произнес:

- Вот что, уважаемый эскулап: а не пошли бы вы... Если вам обязательно требуется плата, я пошлю вам бутылку коньяка Камю. Бандеролью.

В трубке раздались отрывистые короткие гудки.

- Кого это ты послал? - осведомился подошедший Рыбаков. - Крут, батюшка, крут. В голосе прямо - железный металл.