Василий Белов - Воспитание по доктору Споку Страница 7

- Пойдем в кино, хватит по вечерам давить ухо. Подруга дней моих суровых, у тебя три билета? Очень хорошо. А где мой чешский галстук?

Зорин, очнувшись, отказывается от кино и включает телевизор.

- Саш, а чего вы не заведете ребенка?

- Ну, не знаю.- Сашка морщится.- Чего ты лично ко мне пристал? Я, может, и не прочь стать папашей. Спроси вон ее, почему она... Подруга дней моих суровых, ты хочешь ребеночка? Адью, старик, мы пошли.

Супруги Голубевы исчезают, они идут в кино. Зорин вытаскивает из шкафа постель и раздви-гает диван-кровать. Ставит к изголовью Сашкину пепельницу, которая сделана в виде свернувше-йся русалки. "В женщинах и правда есть что-то рыбье,- думает он.- По крайней мере, в наших с Голубевым. У Сашкиной половины уже на счету шесть или семь абортов. Какая-то рыбья, холод-ная кровь. И сердце... Русалка - это женщина-утопленница. А Тонька разве не утопленница? Она давно утонула в своей дурацкой работе, она чокнулась на эмансипации, хотя еле волочит ноги. Им думается, что чем они сильнее, тем для них лучше. Они хотят быть независимыми. Они рассужда-ют с мужьями с позиции силы. И это не так уж плохо у них получается. Сажают мужей в тюрьму, пишут на них бумаги. Да, но кого же тогда защищать мужчинам? Жалеть и любить? Самих себя, что ли?"

Зорин тяжко ворочается, он не может уснуть и то и дело курит. Мысли его вновь и вновь возвращаются к жене, к дочери. Телеэкран мерцает где-то в углу, слова передачи, не проникая в сознание, словно долбят по темени.

Голубевы возвращаются молча,- вероятно, поссорились еще во время сеанса. На вопрос, понравилась ли картина, Сашка бурчит себе под нос: "Шедевр!" Идет в ванную и долго не вылезает оттуда. Затем, босиком и в одних трусах, он ходит по ковру, выкидывая костлявые ноги. Теплая ванна вновь приводит его в добродушное состояние, он философствует:

- Вот, объясни мне пушкинского Савельича. Только с марксистских позиций. Да? Ну это ты брось. Брось! А помнишь заячий тулупчик? Старик даже записал его в реестр разграбленных пугачевцами вещей. Не струсил. Вот тебе и лакей.

- Саш, чего бы ты хотел после смерти? - Зорин выключает голубевский телевизор.

- Что?

- Чего бы ты хотел после смерти?

- Чтобы выстригли волосы в носу. Ненавижу, когда у покойника торчат из носу волосы.

- Глупый дурак! - слышится с кухни голос Сашкиной жены.- Говорит и сам не знает чего.

- Знаю,- Голубев подмигивает.- Подруга дней моих суровых, а ты не боишься смерти?

- Вынеси лучше ведро.

- Вот! Она ни черта не боится.- Голубев натягивает спортивные штаны.Даже смерти.

- И возьми корзинку, наберешь в подвале картошки.

Голубев возвращается с картошкой и с пустым мусорным ведром. Зорин сквозь сон слышит, как они с женой добродушно поругиваются. Прежде чем идти спать, Сашка садится на пол:

- Костя, а Костя?

- Что?

- Почему бы вам с Тонькой не помириться? Не дурачься. В твоем возрасте начинают понимать даже фортепьянную музыку... Что? Ладно, дрыхни. Не хочешь слушать лучших и преданнейших друзей.

* * *

Утром, придя на объект, Зорин едва успевает провести пятиминутку и поговорить с брига-дирами. По телефону его вызывает к себе Воробьев. Зорин едет в контору. В комнате ПТО он рассеянно здоровается и курит с Фридбургом.

- Этот у себя?

- Здесь.- Фридбург берет Зорина за локоть.- Брось, старик. Не задирайся...

Зорин, не отвечая, идет в кабинет Воробьева.

- Садитесь, товарищ Зорин.- Воробьев берет со стола какую-то бумажку.Администра-тивная комиссия советует нам уволить вас с работы...

- Да?

- По статье...

- Мне не интересно по какой статье.- Зорин спокойно встает со стула.Когда можно получить документы?

- Рекомендую написать заявление.

Зорин пишет заявление прямо в кабинете у Воробьева.

Воробьев старательно ставит резолюцию: "Просьбу удовлетворить". Зорин, тоже старатель-но, прикрывает за собой дверь, идет по коридору, прямо в отдел кадров.

Здесь, за столом начальника отдела кадров, как за своим, сидит почему-то сам Кузнецов. Видно, вышел из отпуска раньше времени. Начальник стройуправления загорел, встретил весну где-то на юге. Глаза его при виде Зорина загораются веселыми огоньками. Он здоровается с Зориным за руку и, видимо, сразу соображает, что к чему, осторожно выманивает у Зорина листок бумаги:

- Ну, ну, что это у тебя за цидуля?

Зорин пытается не отдавать заявление. Но Кузнецов настойчиво и как бы шутя добивается своего. Он берет заявление и, не читая, задумчиво складывает, рвет пополам, потом на четвертуш-ки... Бросает обрывки в корзину:

- Что у тебя с шестидесятиквартирным? Гляди, чтобы к Октябрьской, как штык...

Зорину хочется возмутиться, но у него ничего из этого не выходит.

- Андрей Семенович...

- А как на трассе? Плывун все еще есть?

- Шпунт приходится бить.

- Давай!

Кузнецов чешет затылок, разглядывая очередную, подсунутую кем-то бумагу. Он еще не дошел даже до кабинета, его осаждают со всех сторон. Зорин вздыхает и, потоптавшись, расте-рянно поворачивается. Выходит. У дверей в коридоре он замирает еще на секунду, потом, махнув рукой, выбегает на улицу и едет на объект с первым же самосвалом.

Самосвал рычит и катит мимо трестовского дома, огибает универмаг с фигурами тонконогих женских манекенов.

"Завтра получка,- вспоминается Зорину.- Надо купить Тоньке обещанный гздээровский плащ... Кажется, у нее сорок четвертый. Или сорок шестой?"

Солнце греет и бьет в упор, прямо в кабину. Зима снова кончилась, зоринская сороковая зима. Идут обычные будни. Весенние будни прораба Зорина. Ка. Пе. Стоп!

Вот он, его шестидесятиквартирный. Дядя Паша кладет уже третий этаж. Плотники сколачи-вают времянки, лебедка тарахтит, а самое главное... "Что главное? Все главное. Ничего, еще поскрипим. Сегодня Ляльку выписывают из больницы..." Зорин, улыбаясь шоферу, распахивает полушубок и на ходу прыгает из кабины.