Иван Леонтьев-Щеглов - Корделия Страница 7

Действительно, в последних числах декабря, как раз перед самыми рождественскими праздниками, я наконец ее встретил в Гостином дворе, все такую же цветущую и нарядную, какою ее мне случалось всегда видеть и какою иначе не мог себе представить. Она стояла перед витриной каких-то дамских ненужностей и задумчиво блуждала по выставке своими погибельными глазами.

— Корделия! — окликнул я ее нерешительно.

Марта быстро обернулась и глаза ее весело засмеялись.

— Александр Вячеславич… вы? Наконец-то! Как я рада!..

Последовали дружеские рукопожатия. Хотя официальное «Александр Вячеславич» меня покоробило, но живая радость, которую обнаружила Марта при встрече, утешила меня сразу несказанно.

— Как это мы до сих пор не столкнулись… Это даже странно! — волновался я, любуясь ее разгоревшимся от мороза лицом. — Просто вы, вероятно, носите какую-нибудь шапку-невидимку, чтобы дурачить ваших поклонников! — пошутил я, кивая на ее высокую белую папаху.

— Ну уж, какая это невидимка. Вот вы другое дело! — засмеялась она, оглянув мою маленькую барашковую шапочку, напоминавшую собой поповскую скуфейку.

Мы оба рассмеялись, как будто никогда не расставались. Марта предложила пройтись по Гостиному. Она вся теперь оживилась и вошла в свою, так сказать, обычную, юмористическую тарелку.

— Скажите на милость, что вы здесь делаете в Гостином дворе? Добрые люди пришли сюда за рождественскими покупками, а вы, поди, так, зря болтаетесь?

— Вот вы и ошибаетесь: я как раз зашел, чтобы сделать себе на елку один подарок, к которому долго подготавливал свой карман.

— Хотите угадаю — какой подарок?

— Сделайте одолжение.

— Штуку черного сукна… на костюм Гамлета… Угадала? Я слегка обиделся.

— Вот и не угадали.

Вовсе не штуку черного сукна, а полный прибор для гримировки!

Марта звонко расхохоталась.

— На елку… гримировочный прибор? Ах, Сакердончик, Сакердончик, вы все такой же!

— На что меняться мне! — трагически продекламировал я из «Горе от ума».

— Вернулись холостые? — продекламировала она комически.

— На ком жениться мне?.. Вы знаете отлично, что кроме вас, Корделия… и искусства у меня нет ничего привлекательного в жизни!

— Вот вы и женитесь… на искусстве. Право, будет отличная партия. А на мне, вы знаете, maman ни за что не позволит…

— Вы все шутите, Марта Васильевна, а для меня это вопрос жизни…

— Сакердон, милый, Марта Васильевна вовсе не шутит, и она вовсе не так легкомысленна, как вы думаете. У ней есть тоже вопрос жизни… и вопрос этот разрешится не далее, как на будущей неделе. Вы не верите, что у меня есть вопрос жизни? Ну, так знайте же, господин Гамлет, что на праздниках я дебютирую в кружке «Свободных любителей»… Что вы морщитесь! Вам не нравится, что я, наконец, дебютирую?

— Нет, не то… напротив, помилуйте! Но кружок «Свободных любителей» имеет такую двусмысленную репутацию… — пробормотал я, донельзя угнетенный ее переходом во, враждебный театральный лагерь.

Нейгоф беспечно усмехнулась.

— Захотели вы репутации от любительского кружка! Все они на один лад. А ваш неупокоевский кружок с вашей трагической школой, думаете, лучше? Что в приемной стоит бюст Шекспира с отбитым носом — это еще ничего не доказывает. Зато у нас, у «свободных любителей», есть светский гон. А это, что бы ни говорили, много значит. По крайней мере там никогда не рискуешь встретить особ вроде вашей… этой панны Вильчинской!

Я из деликатности не возражал, потому что отлично знал, что такое представлял собой кружок «Свободных любителей», который вернее следовало бы назвать «светских губителей». У нас все же был Шекспир, хотя и с отбитым носом, а там, кроме фотографической карточки Савиной, вывешенной в конторе бок о бок с прейскурантом модного магазина какой-то мамзель Жан, иных драматических следов отыскать было довольно трудно.

Итак, я промолчал и лишь меланхолично осведомился — в чем она предполагает дебютиррвать.

— Вы знаете водевиль «Вспышка у домашнего очага»… «Le mari dans du coton?» Ну, вот я в нем играю роль взбалмошной жены… Надежда Николаевна находит, что эта роль должна мне очень удаться… Надежда Николаевна Синеокова — известная любительница… Вы, вероятно, слыхали… Что же вы не отвечаете и смотрите исподлобья, как волк? Ну, конечно, слыхали… Кто из театральных ее не знает!

— Никакой Синеоковой я не знаю, а я знаю одно: что перейти от «Короля Лира»… к переделочному водевилю — это такой шаг… такой шаг…

— Который ведет к погибели! — драматически подсказала за Меня Нейгоф. — Так, по-вашему?

И заметя, что я мрачно сверкнул глазами на ее иронию, продолжала добродушно:

— Вот видите ли, что я вам скажу на это… Вы, Сакердончик, очень милый, очень добрый, ну, словом, я вас очень люблю… Только не сбивайте меня вы ради самого бога вашими классиками… Ну какая я в самом деле Корделия?.. Я Фру-Фру, Перикола… все, что хотите, только не Корделия… А что я тогда так удачно прочла, так это чисто случай… Когда мы с maman были за границей, мы во Флоренции видели «Лира» с Росси… Корделию играла какая-то тоненькая и очень миловидная итальяночка… фамилию теперь не помню… Макарони или Лацарони — наверное, что-то в этом роде… Ну, так тогда нам с maman ее игра очень понравилась… так это у ней все выходило грациозно… душевно-грациозно. Вот maman потом мне говорит: «Что бы тебе, Марта, попробовать себя в Корделии. Это такая деликатная роль…» Вот я себя и попробовала. Нашел на меня такой удачный момент. У всякого в жизни бывают свои удачные моменты… А только это вовсе не мое амплуа… Это мнение и мое собственное, и maman, и Надежды Николаевны… все, все наши добрые знакомые в этом уверены! Фуй, вы опять смотрите исподлобья… Я терпеть не могу, Сакердончик, когда вы смотрите исподлобья… У вас такие светлые, хорошие глаза, к которым идет только улыбка… Ну, улыбнитесь же, Сакердончик, улыбнитесь, а то я вас брошу и пойду в Перинную линию, в № 7… А вы знаете, номер седьмой — это такой роковый номер для дам, что раньше часу оттуда не выберешься и непременно купишь какую-нибудь дрянь. Ну-с, что же?

Нечего делать, я улыбнулся, хотя случайное причисление меня к «недобрым» знакомым уязвило мое самолюбие самым серьезным образом. Но Марта ничего этого не замечала и с неослабевающей энергией продолжала отстаивать и расписывать передо мной свой новый кружок.

— Одно, что там ужасно — это интриги. Ах, если бы вы знали, какие там интриги. Не далее как на вчерашней репетиции чуть не вышел скандал… Надо вам сказать, что, кроме «Вспышки», идут два акта из «Горе от ума», и Софью и Лизу играют сестры Трамбецкие — известные кружковые сплетницы. Между тем дежурным старшиной в тот вечер был статский советник Шалашников. А этот самый Шалашников, надо вам сказать, давно добивался роли Софьи Павловны для своей жены. Вот он и задумай отомстить семье Трамбецких… Вы знаете, что он сделал? Вы просто не поверите! Он выкрал перед самой репетицией из суфлерской будки экземпляр «Горе от ума»… Это статский-то советник! До чего может довести любовь к своей дражайшей половине! А Трамбецкая, оказывается, выследила и подняла за своих детей целую историю. Кричит на всю залу, что доведет дело до градоначальника — просто срам! Еле удалось ее успокоить. И все-таки я вам скажу, что, несмотря на интриги, наш кружок — милый, милый и милый!!

И видя, что я еще недостаточно пленен описанными прелестями, весело откашлялась и продолжала живописать:

— Во-первых, он уже потому милый, что там все светские люди… это, разумеется, отражается во всем… («Даже в поступке статского советника Шалашникова», — подумал я про себя.) В игре, в mise en scХne [2] — во всем господствует самый изящный тон… А это очень важно… очень! И потом, знаете, у кружка есть свой оркестр — из любителей и любительниц. Это просто курьез, что такое этот оркестр! (Марта детски-радостно расхохоталась.) Вы только представьте себе: на барабане играет некий седовласый адмирал, на тромбоне зудит один модный адвокат, а две первые скрипки изображают две старые девы… любительницы… Умора!.. Вы непременно должны прийти посмотреть, что у нас такое происходит. Да то ли еще у нас бывает!.. Вы знаете, мы ставим не одни оперы и драмы, но и балет, настоящий балет, как следует — в трико, с коротенькими юбочками и разными там пуантами и ронжамбами. И премило выходит… и все кружковые… даже один драгунский полковник в нем участвует… Некий Каташихин. Вы, может быть, знаете? Ах, какая талантливая личность!!. Хохотун, анекдотист… ну, словом, душа общества. И, вообразите, какое совпадение?!. На днях я его вижу в «Пахите» в трико, в розовых башмачках, выделывающим там разные антраша. А на другой день встречаю на Малой Садовой, едущего на развод, — в густых эполетах, в регалиях, каска с султаном… Я ему кланяюсь… А он мне вот так… по-балетному… ручкой. Прелесть как весело!.. Нет, что вы там ни говорите, а я повторю в десятый раз, что наш кружок — милый, милый!!