Кирилл Станюкович - Удивительный луч профессора Комаччо Страница 7

Внизу в подвале электрики заканчивают установку мощных моторов. Я порой заглядываю туда, а электрики не имеют права подняться в залу.

Наверху работают только несколько сотрудников - фотографической частью ведает мрачный Щербо, его лаборатория в отдельном крыле дома, на монтаже трудится военно-морской инженер Хуан Крус, по прозванию "Байрон", так как он хром. Красивый, молодой и лихой, он отличается необыкновенной трудоспособностью. Кроме того, в главной группе участвуют инженеры Лавредо и Емельядо.

Проводя целые дни в лаборатории, я мало понимал, что происходит кругом, а делается что-то странное. Когда я еду сюда, то вижу: вдоль дороги идет какая-то непонятная работа. Всюду сооружаются столбы для высоковольтных линий. Странно также, что электрические линии концентрируются не у дворца. К нам идет лишь одна ветка, а узлом служит дом, находящийся в двух километрах от дворца. Дом этот перестраивают и охраняют особенно усиленно.

Вечером весь наш дворец залит внутри электричеством, но снаружи он темен. А вот наши соседи в недалеких окрестностях, наоборот, по ночам залиты огнями и стоит только стемнеть, как там и экскаваторы выходят из леса, начинают копать и рвут что-то, но как наступит день, так у них тишина и неподвижность.

Всем командует неуклюжий суровый немец неопределенного возраста по фамилии Мюллер.

Как-то, подъезжая к этому дому, я заметил, что его верх перестраивается наподобие нашей башни и спросил об этом Мюллера.

- Отин раз нафсегда, профессор! - сказал он мне (он всегда зовет меня профессором).- Отин раз нафсегда! Каждым толшен смотреть на сфой и не телать фапрос. Когда я приду ф фаш либараторий, и спрошу - это што? - фы мне сказайт - Долой! Это мой либараторий! Долой!

Я перестал спрашивать.

Только в январе все было готово. В один прекрасный вечер в темноте в лабораторию прибыл представитель правительства. Он все осмотрел, все обошел. Задавал много вопросов.

- Торопитесь,- сказал он,- торопитесь. Вы знаете, мы ни на кого нападать не собираемся. Но опасность со всех сторон - на нас со всех сторон точат зубы. Мы не можем уйти от опасности, но если мы будем знать, какая она, откуда, уж не так трудно будет и отбиваться. Поэтому торопитесь, торопитесь, вы должны стать нашими ушами, нашими глазами.

После этого шеф вынул из кармана последний номер "Рэнэцуэлльских новостей" и показал ему.

- Читали? - спросил он.

В газете сообщалось достаточно подробно об окончании работ по созданию нашей лаборатории.

* * *

Я тогда не знал, что тот же вопрос "Читали?" по тому же поводу задавался за много километров от нас.

- Читали? - спрашивал посол великой державы, протягивая тот же номер "Рэнэцуэлльских новостей" полковнику-разведчику, который, сидя на веранде отеля, попивал лимонад со льдом. С этой веранды открывался великолепный вид на главный порт Рэнэцуэлла Лязурайру.

- Ах, сеньор посол. Прошу прощения, не заметил вас,- вставая и пожимая руку послу, говорил полковник,- тысячу извинений.- Надеюсь, вы в добром здравии, сеньор посол? В добром здравии?

- Не жалуюсь,- отвечал посол, усаживаясь на стул и укладывая свои ноги на другой.

- И супруга ваша, сеньор посол? Не жалуется, надеюсь? - продолжал полковник.

- И супруга моя также не жалуется,- отвечал посол, показывая кинувшемуся издали официанту два пальца (что означало - двойное виски),- с тех пор как я ее свез на кладбище три года назад, она ни разу не жаловалась на нездоровье.

- Ах, простите, простите, сэр! Простите, сэр! Такая забывчивость! Склероз, явный склероз. Провалы памяти.

- Провал в памяти это еще куда ни шло,- зарычал посол,- а вот провал в делах - это уже гораздо хуже. Мы не виделись давно и хотелось бы кое о чем спросить вас, сеньор полковник. Сроки десантной операции приближаются. А?

- Буду рад ответить на ваши вопросы, сэр. Спрашивайте, прошу вас, спрашивайте!

- Это не я спрашиваю,- продолжал рычать посол.- Это спрашивают те доллары, которые я передал вам. Они спрашивают - на что их потратили? Вы знаете, что наши друзья построили огромную лабораторию? А у нас что сделано? А? Что сделано? Комаччо жив? Почему? Его ассистент жив? Почему? Конденсатор где? Что делает ваш агент, приставленный к Комаччо? Что вы сами делаете, в конце концов? - и разошедшийся посол начал привставать, но был резко перебит полковником, стукнувшим стаканом по столику:

- Желаете ли вы получить ответ на свои вопросы, сэр? Да или нет? Да, сэр?! Отлично! Тогда помолчите. Дайте мне сказать, сэр! Замолчите, сэр? Рад это слышать, сэр. Я начинаю отвечать, сэр! Комаччо жив, да, действительно, и я не вижу средств его убрать, я за это не брался, в данных условиях это невозможно. Но вот его ассистенту пора исповедоваться и причащаться, потому что он на днях отдает богу душу. За это я брался и это будет сделано. Каким образом? Ну, это уж мое дело. Второе - как вам известно, одна из моделей конденсатора у нас в руках, но мы нуждаемся в одном веществе. Его добывают, этим занимается один из наших ученых - доктор Дрейк. Но ему нужно очень много денег. Ясно и это? Очень рад! Что делает наш агент, приставленный к Комаччо? Он выжидает. Он не демаскируется, пока не схватит хороший кусок. И это ясно? Очень рад! А кроме того, а главное, кто требовал, чтобы у нас в Рэнэцуэлле все было тихо? Вы или не вы, сэр? Ах, вы! Вы знаете, сколько стоит создание работоспособных групп типа ОАС? Вы требовали составления некоторых списков? Вы или не вы? Вы получили эти списки! Вы требовали создания плана Х-90, Х-100. Они созданы. А сколько стоят добровольцы и десантники? После того как ваш, т. е. наш, первый десант расколотили, они стали дьявольски дороги, сэр! Так давайте не ссориться. Берегите здоровье, сэр! Меньше нервничайте и меньше пейте! А что делает ваша собственная агентура, которой вы так хвастались? Что она делает, сэр?

- Что она делает? - переспросил успокоившийся посол, принимая от официанта третий стаканчик.- Кое-что она делает. Имеются кое-какие надежды. И через некоторое время я вам кое-что скажу. Что касается вашего совета, то он старомоден. Как можно держаться в наше время таких ветхозаветных взглядов? А? Сэр Уинстон Черчилль выпивает не менее двух бутылок коньяку в день, бодр до сих пор и пишет двадцать шестой том своих мемуаров. Это неплохой пример для подражания. И вы забываете Бернса, мой друг "Не пейте пива летнею порою". [Он вспоминает эпитафию "Под камнем сим положен гренадер, он простудился, выпив кружку пива. Не пейте пива летнею порой! А пейте спирт, и будете вы живы!"], ваш лимонад ни до чего хорошего не доведет, сеньор полковник!

И полковник и посол, обменявшись рукопожатием, разошлись.

* * *

Как-то раз я и Крус забирали кое-какие приборы из старой университетской лаборатории, вещи были отправлены и надо было ехать, но мне стало совестно, что я так долго не заходил к своим старикам.

- Поезжайте, Байрон,- сказал я,- а я зайду к своим и позвоню, с каким поездом приеду.

Пришел домой. Старики обрадовались. Рассказывали, какой любезный у них новый сосед. Он часто заходит, так что просил разрешения пользоваться моим телефоном, пока ему не поставят собственного. И вот уже пять дней, как телефон ему не ставят. Фамилия его Шаро.

Забежал племянник, у него не клеится с математикой. Мы сели с ним и решили кое-какие задачки. Проводив его, я вышел в переднюю поговорить по телефону, и заметил, что племянник забыл лист с задачей, которую мы вместе решали.

- Вот растяпа,- сказал я.

Я прилег на час заснуть, а когда проснулся, спросил, был ли племянник. Мать сказала, что был и нашел свой лист на лестнице.

- Как на лестнице? Лист лежал вот здесь на столе. Был кто-нибудь в комнате?

- Никого. Только Шаро заходил поговорить по телефону.

- Шаро, сосед?

- Да.

Странно.

Чуть не опоздал на двенадцатичасовой поезд. Вскочил в последний пустой вагон. Вслед за мной в вагон ввалился представительный мужчина в пенсне, с наглыми рачьими глазами и ярко блестевшим во рту золотым зубом. Он уселся против меня и беспокойно стал шарить по карманам.

- Черт возьми! Забыл папиросы!

Я предложил ему открытую коробку. Он взял, поблагодарил, но продолжал шарить по карманам.

- Здесь! - воскликнул он, радостно оскалившись,- позвольте вам отплатить -- и передо мной раскрылся серебряный портсигар.

Я отказался, но он настаивал, утверждал, что у него превосходные папиросы, по особому заказу.

Я взял. Он поднес мне спичку. Я затянулся.

- Не правда ли, какие ароматные?

- Да, очень.

Кажется, я еще раз затянулся, и все поплыло у меня перед глазами.

Когда я очнулся, кругом толпились кондуктора. Вагон качало. Мне было плохо. Я схватился за карманы. Они были пусты. Портфель пропал.

На станции меня вывели из вагона под руки, уложили на носилки и доставили в лабораторию.

Чувствовал себя сносно. Но ночью меня охватили слабость и одиночество. Я добрался до командного мостика и своей тетради. И теперь голова кружится и першит в горле.