Николай Наумов - Святое озеро Страница 7

— Так точно-с… Посему я и осмелился беспокоить вас; не благоугодно ли вам будет изыскать меры к предотвращению сего зла?

— Ну, ну, ну… Какие же меры? Ну, что бы ты сделал, бывши на моем месте? — спросил Иван Степанович, вскочив с кресла, и остановился посреди комнаты, заложив руки за фалды фрака.

— Я бы донес, ваше высокородие, что в пределах волости есть озеро, не вошедшее в надел крестьян и составляющее собственность казны, но озеро совершенно безрыбное, дохода никакого не приносит, и зачислять его в оброчную статью не встречается надобности.

— То есть как же это? — широко раскрыв глаза, с недоумением спросил Иван Степанович. — Совершил бы наглый обман, клонящийся к намеренному подрыву интересов казны, а-а?

— Подобным донесением, ваше высокородие, я не подорвал бы интересов казны, а сохранил бы их, — спокойно ответил Петр Никитич.

— Не понимаю, как это: объясни.

— Как я уже имел честь доложить вашему высокородию, — начал Петр Никитич, — если озеро зачислят в казну и крестьяне будут арендовать его, то это немедленно повлечет за собою постепенное обеднение их, что прежде всего выразится в неаккуратной уплате податей и в накоплении недоимки. Казна будет получать ежегодно полторы или две тысячи рублей за озеро и в то же время будет более терять от недобора податей с волости. Для казны, ваше высокородие, более интереса, если волость в количестве тысяча трехсот душ живет безбедно, аккуратно уплачивает подати и повинности в размере девяти или десяти тысяч в год, нежели, погнавшись за тысячью пятьюстами или двумя тысячами рублей дохода от аренды озера, она приведет со временем волость в крайнюю нищету и допустит накопление недоимки, которую должна будет прощать им по безнадежности взыскания.

Молча выслушав доводы Петра Никитича, Иван Степанович, понурив голову, задумчиво прошелся несколько раз по кабинету и затем, остановившись у окна, забарабанил пальцами по стеклу. Петр Никитич искоса наблюдал за ним, покашливая время от времени в руку.

— Хорошо! — произнес вдруг Иван Степанович, круто повернувшись к нему на каблуке. — Донесем мы, что озеро безрыбное, доходу не дает; а вдруг откроется, что мы донесли ложно, а? Тогда что? Тогда ведь, брат, не похвалят! Тогда ведь достанется всем сестрам по серьгам!

— Не достанется, ваше высокородие!

— Да ведь это ты говоришь? А я тебе говорю, что достанется. Ведь озеро-то это здесь все знают.

— Знают… так точно-с!

— А ты донесешь, что оно безрыбное? Отличишься! Положим, ты сделаешь это с похвальной целью оградить интересы казны и крестьян! Да такими ли глазами посмотрят на твой поступок вверху, а-а? Ты подумал ли об этом, а?..

— Думал, ваше высокородие!

— Ну, что ж?

— Если даже и догадаются, то посмотрят на это донесение сквозь пальцы… а чтоб догадались — сомнительно!

— Ну, не-ет, брат, это ты шалишь! — сделав пируэт перед ним на каблуке и закусив губу, фамильярно произнес Иван Степанович. — Шали-и-ишь! — повторил он.

— Неужели вы, ваше высокородие, изволите полагать, что палата будет справляться: верно мы донесли или нет. Да ведь в таком случае ей бы по каждому донесению волостных правлений следовало производить удостоверения. А если бы даже и догадались, что сведения, доставленные нами, неверны, то палата также хорошо знает, что в большинстве случаев доставляемые волостными правлениями сведения страдают отсутствием истины. Вот если бы волости, ваше высокородие, стали всегда доносить одну истину, так это бы скорее не понравилось, — с иронией произнес Петр Никитич.

— Что ты за вздор городишь, — прервал его Иван Степанович.

— Истину докладываю вам! Позвольте мне, в подтверждение моих слов, рассказать случай, бывший со мной еще при покойном предместнике вашем, Олимпане Гавриловиче Нурядове.

— Ну… что такое? — произнес Иван Степанович, взглянув на часы и снова спуская их в карман.

— Это было еще в первый год моей службы писарем, ваше высокородие. Нужно было представить обычный годовой отчет о состоянии волости. Я и представил, составив его по сущей совести и правде. Проводит недели две: вдруг требуют доставить меня с нарочным в губернское правление. Я испугался, думаю, что такое случилось? Приезжаю, являюсь. Выходит ко мне советник с моим отчетом в руках. "Ты, говорит, писарь X-ой волости?" — "Я!" — "Ты составлял отчет?" — "Я!" — "Что, говорит, в волости действительно нет ни одной школы, завода… и не существует между крестьянами никаких ремесел, кроме выделки деревянной посуды?" — "Так точно, говорю, ваще высокоблагородие!" — "Что же, говорит, подумает высшее начальство, когда мы представим такие статистические данные? Значит, мы небрежем о народном образовании, о народном благосостоянии и развитии мануфактур и промышленности?" — "Не могу, говорю, знать, ваше высокоблагородие: я составлял по сущей совести!" Взглянул он на меня так сурово и говорит: "Садись и перебели эту страницу; пиши: школ — одна; посещают ее от пятидесяти до шестидесяти учеников обоего пола". Я так и обомлел: но делать нечего, сел и пишу. "Пиши, что в волости имеется один канатный завод, производящий оборот капитала: от трех до пяти тысяч в год, и завод для выделки лыка на кули и рогожи, и, кроме того, в населении распространены мелкие заводы для выделки посуды и других деревянных изделий. Промышленность среди крестьян ежегодно увеличивается, а вместе с оной возрастает их благосостояние, с развитием же среди них грамотности заметно улучшается нравственность".

— И ты написал все это?

— Смел ли ослушаться, ваше высокородие, если приказали…

— Ну, это того, однакож, курьез, ха-ха-ха… И с тех пор ты так и составляешь отчеты?

— Сами изволите читать, ваше высокородие!

— Да, да, — ответил, покраснев, Иван Степанович, который никогда не читал отчетов, доставляемых волостными правлениями, хотя и скреплял их подписью, — да, да, у нас все так, на бумаге все есть, все процветает: и промышленность, и образование, и благосостояние народа, — с какой-то грустью в голосе произнес он.

— Так и в этом случае, ваше высокородие: неужели палата знает, какие где озера, и рыбные они или нет, и будет поверять все донесения волостных правлений? Если б она знала о существовании Святого озера, то давно бы уж зачислила его в оброчную статью. Получат наш ответ, прочтут и пришьют к делу. Тем все и ограничится!

— Рискованно, брат, рискованно! А вдруг, а?

— Как угодно-с.

— А вдруг, говорю, откроется, а? Тогда что? — остановившись против него, спросил Иван Степанович. — Тогда ведь н того, потянут…

— И не такие дела, ваше высокородие, делают, да не притягивают! — заметил Петр Никитич.

— Ну, представь себе, что ты донес, как говоришь, и вдруг получаешь запрос: что так как, по имеющимся сведениям, озеро, называемое Святым, оказывается рыбным и весьма доходным, то какими данными руководилось волостное правление, сообщая о совершенней бездоходности такового, а?

— Отпишем-с!

— Говори, что же ты отпишешь?

— Сообщим, что озеро это действительно когда-то считалось чрезвычайно богатым рыбой, но с течением времени улов таковой становился все менее и менее, а за последние года, по отзывам крестьян, спрошенных по сему поводу, окончательно иссяк, вследствие чего, дабы не ввести палату в заблуждение неосновательным сообщением о доходности озера, волостное правление донесло в отрицательном смысле.

— И ты полагаешь, этим удовлетворятся?

— Удовлетворятся, ваше высокородие, на том основании, что кто же может поручиться, что завтра же в этом озере не может исчезнуть вся рыба и завтра же снова появиться? Ведь все это дело в руках божьих.

— Гм! Так-то оно так! — пройдя по комнате, с раздумьем произнес видимо колебавшийся Иван Степанович.

— Если донести, ваше высокородие, не скрывая истины, — снова начал Петр Никитич, — и выяснить при этом палате, что зачисление озера в оброчную статью будет угрожать разорением волости, и ходатайствовать о том, чтобы озеро отдали в надел крестьянам, то решение этого вопроса будет зависеть от министерства, и пока он выяснится, озеро все-таки зачислят в оброчную статью; а будет уважено ходатайство или нет, это еще неизвестно. Тогда как, донеся теперь о непригодности озера, мы можем, ваше высокородие, чрез полгода войти с ходатайством об отдаче его в надел крестьянем, в том внимании, что они пользуются озером для сплава вырубаемого за тундрою леса. Ввиду непригодности озера, решение вопроса об отдаче его в надел будет зависеть, от палаты, и она уважит наше ходатайство!

— А-а! Вот этак-то разве! Ну, так оно того… Однакож заболтался я с тобой, — неожиданно произнес Иван Степанович, взглянув на часы, — мне ведь давно уже нужно бы ехать! О-ох, дела, дела! — вздохнув, сказал он с усталым видом. — Да! Так что я хотел сказать тебе? Да! Хоть мне, признаться сказать, и не хотелось бы прибегать к какой бы то ни было лжи, потому что ложь противна моей натуре, но как я вникнул теперь в положение крестьян, которое действительно будет безотрадно, если у них отберут озеро… а я желаю всякому добра, и желаю его искренно, а в особенности мужику, то… донеси, как ты говорил. Попробуй, посмотрим, что выйдет. Может быть, и удастся оградить их от нужды! Ну, а если загорится дело, так я поствраюся уладить его своими мерами. Понял?