Лев Лунц - Родина и другие произведения Страница 7

- Анатолий Петрович, - молила девица. - Вы нас погубите. Нас арестуют.

- А по какому праву, драгоценная моя? А если бумаги в порядке? Нет, позвольте, - и молодой человек снова насел на китайца, - вот вы, красавец, ведь тоже по командировке едете, не так ли? А командировка-то подложная, ведь вы, сладость моя, настоящий рассадник заразы. - Смотрите, сделайте одолжение, - вошь! - молодой человек залез китайцу за шиворот и победо-носно вытащил вошь:

- Сыпной тиф, с ручательством.

Народ шарахнулся от китайца.

- Ы-гы-гы, - радостно закричал тот.

- Господи, - причитала старушка. - И что это машина-то ползет, что пешая

блоха.

- Вы подумайте, - рассказывал человек, которому наступили на лицо. - Вы подумайте. Сказали ей, болезной, примету. Ежели, говорят, брюхо чешется, так значит, вне сомнений масло подешевеет. Так она себе напустила на брюхо клопов, и чешет, и чешет...

Поезд полз.

ВЕРНАЯ ЖЕНА

1

Милая моя! Пишу Вам, чтобы рассказать, до чего может дойти преданность женщины. Вы видели Сергея? Нет? Это совсем новый Сергей. Дорогая моя! Как я люблю его. Ну, хорошо, ну, конечно, он моложе меня, но всего на два года. Вы ведь знаете: я никогда не скрываю своих лет. Так вот мой Серж заболел корью. Милый, чудный мальчик! Другая женщина так бы и бросила его, сразу, но я нет, я верна ему. А жить ведь чем-нибудь надо. Другая женщина... - ну Вы понимаете, но я - чтоб изменила Сержу! Правда, хозяин "Казино" тут в нашем доме помогает мне, а даром, знаете, ничего не дается, но ведь этого не хватает. И вот я, при моем воспитании, при моем трэне, я пустилась в "les affaires", стала - fi!- спекулянткой. Оделась я попроще. Старень-кий каракулевый сак, муфта скунсовая. Вы еще не видели ее, моя милая, это обновочка, мне ее подарил на прошлой неделе один финн, интересный мужчина. Так вот я пошла на рынок, au marche. Иду себе, оглядываюсь и вдруг вижу: стоит, - как это говорится по русски? - шлюха и продает золотые часы, сто миллионов. А я в золоте так, немножечко, понимаю - в Варшаве приходилось. Я и вижу: такие часы пятьсот миллионов стоят. Бог мой, моя дорогая! Если-б Вы видели, как сложена эта баба. С'est! Extraordinaire. Ноги, как бочки, одета по стариннейшей моде, двадцать лет назад такие платья носили, у меня самой тогда было, желтенькое, очень хорошенькое платьице...

Одним словом, пока я на эту бабу смотрела, подходит к ней матрос, un matelot, очень хорошенький, волосы, знаете, русые, рост приятный... Одним словом, пока я на него глядела и любовалась, он часы сторговал. И уж совсем - было купил, да я спохватилась: "Pardon, monsieur", - говорю: "я раньше".

Он и так, и этак, даже что-то насчет моей покойной мамы сказал, но я часы купила.

Только, как отошла, да начала часы рассматривать, смотрю - пробы-то нет! Я назад - бабы и след простыл, исчезла, comme un eclair. А ведь это были наши последние деньги, и Серж боль-ной лежит. Милая моя! Что же делать теперь? Я боюсь ему сказать, а он, бедный, голодненький. Правда, я сегодня вечером зайду к одному комиссару, но ведь ста миллионов жалко. Прощайте, моя добрая.

2

Дорогая моя! Какие новости! Удивительные! Все об этих часах. Это при моем воспитании, при моем трэне! Встала я назавтра чуть свет и пошла опять на рынок. Иду себе, и вдруг, вижу, другая баба тоже часы продает. Подхожу, а сбоку опять un jeune homme, только не матрос - тот был хорошенький, волосы, знаете, русые, рост приятный, а этот просто un crapaud. Я хочу часы рассмореть, а он перебивает, торгует.

- Excusez moi - говорю: - но идемте в милицию.

- Это по какому - такому праву? - кричит ce crapaud, а женщина в слезы:

- Я, - говорит: - только десять миллионов получаю, а все он.

И плачет и плачет. А уродец кричит:

- Канай! Хряй! Сгорели!

- Простите, - говорю: - Вы беззащитную женщину обманули. Вы гайменник. Вы меня не обмачивайте, sacrebleu!

Он так рот и разинул.

- Как, - говорит: - вы по банковски знаете?

- Parfaitement, елки зеленые, говорю: - сцыкали вас, так и сидите спокойно. А не то в хай поведу, parole d'honneur!

А надо вам сказать, что я эту музыку ce langage, знаю - un tout petit peu, так приходилось в Вологде. А mon crapaud испугался, трясется.

- Мы вас, говорит: - наверно, на веснухах объегорили.

- То-то, - говорю и показываю ему часы.

А он:

- Это не наши, это Петрухи.

- Все равно мне - говорю: - а только будьте любезны, гоните мне мои бабки, сто миллионов. Зовите вашего казака Петруху, а не то каплюжников крикну.

А он трясется.

- Сейчас, - говорит: - маруха!...

- Это я-то маруха! Quel argot, милая моя! Это при моем-то воспитании! А все из-за любви, из-за маленького, беленького Сержа.

Прощайте, пока, дорогая. Уже ночь, а Серж во сне стонет, бедненький мой.

3

Ma chere! Вы мне писали, что с замиранием сердца ждете продолжения моей истории. С величайшим удовольствием исполняю Вашу просьбу. Прошло минут пять, я с бабой стою, - приходит их главный казак. Шейка у него открытая, ногти, правда, грязные, но, знаете ли, c'est tres romantique. Посмотрел на часы.

- Точно, - говорит: - мои струканцы. Мы вас ограндили. Только денег у меня нет. А вот дайте мне эти веснухи, я их сейчас тут продам, и бабки вам в зубы.

- Дудки, говорю: - я хоть и женщина, а за нос не проведете.

- Ну, хорошо - говорит: - идем в каппу, а ребята мои пока порыщут, наберут.

- В трактир, так в трактир, - говорю.

Зашли мы тут dans un cabaret, - "Сан-Франциско" называется.

Ну что ж Вам, моя хорошая, дальше рассказывать? Напоил меня матрос на славу, хороше-нький мальчик, - волосы, знаете, русые, шейка открытая, - этак ближе присел, m'embrasse, у меня голова кружится. А тут, на горе деньги принесли.

- Клевая ты, баба, - говорит - только денег не получишь.

- Как так?

- Очень просто. Мы разве тебе струканцы за золотые выдавали? Ни-ни. Сама купляла, а насчет пробы ни пол-слова не было.

Я-то хотя и пьяна была, но сообразить - сообразила.

- А я на рынке разглашу, что веснухи твои поддельные, и никто не станет покупать.

- От, валдайская звезда - говорит: - ну, и баба! Получай свои деньги. А не хочешь ли к нам в хоровод поступать? Нам такую стреляную как-раз нужно. И рассказал мне, моя дорогая, что у него целая шайка, une troupe, на всех рынках, зовутся пушкари. Две пары в день спускают, а на третьей садятся. Тогда деньги назад отдают, чтоб огласки не было. Ils sont, в общем, des gentil-hommes, моя милая.

И что ж вы думаете? Я еще с неделю промучилась. Назавтра обошла я все другие рынки и всюду этих пушкарей с часами ловила, чтоб деньги заработать. По сто миллионов откупались. Сколько страданий я перенесла! И это при моем воспитании... А все из-за моего милого, хорошего Сержика. Только, знаете, я теперь с этим негодяем, avec ce petit faquin, больше не живу. Я теперь с тем казаком ихним... Оказалось, вовсе он не матрос... Очень интересный мужчина, un vrai gentil-homme. Я очень, очень люблю его.

Прощайте, дорогая моя.

ПАТРИОТ

Заграница!

Езжайте сами в эту заграницу. Я туда больше не ходок.

Уж не говорю там об угнетенном пролетариате и капиталистических акулах! Это пусть умные люди решают. Мое дело маленькое.

Мое дело - автоматы, холера им в бок! Я негодую, товарищи. Так вот.

Приезжаю я в Берлин. Вокзал. Шлезишер Бангоф называется - тоже названье! Чистенько, не спорю. Плевать нельзя. А в общем - чепуха.

Нет, думаю, посмотрю-ка я на культуру. В уборную пойду. Ежели уборная в порядке - так значит, действительно, заграница. У нас в России все кверху дном поставь, всех голоштанников профессорами сделай, а вокзальные уборные грязными останутся. Ничего тут не поделаешь!

Вошел я в мужскую и - обомлел. Блестит, как золото. М-да, это вам не Россия.

Сел. Восхитительно. Ноги твои на педали положены, с боков тебя рычаги какие-то хитрые поддерживают, сиди - не хочу!

Ну, посидел, сколько надо. И вот тут-то и приключилось со мной нечто таинственное.

Хочу встать - не могу. Что за дьявольщина... Рванулся раз-другой никуда. Держат меня рычаги, а ноги к педалям точно приклеелись. Похолодел я тут, товарищи...

Вдруг, смотрю на стене - ящик металлический. Написано - автомат; десять пфеннигов опустишь - сойдешь.

А десять пфеннигов монета мерзопакостнейшая, пять копеек, на наши считая. Ну слава тебе!..

Полез я за кошельком...

И ведь нужно было случиться такой беде. Нет у меня серебряного десятипфеннига. Вот, пожалуйста, 15 и 20 и 50 и целая марка - наш полтинник значит. Не лезут подлецы в автомат.

Ну, нашел в кошельке бумажную марку, сую. Влезть то влезла, хотя в ней и 100 пфеннигов. Результат никакой, не работает автомат да и все. Сообразил я, что надо монету, а не бумажку. Пробую назад марку вытащить, а она так засела, что и достать силы нет.

Упало во мне сердце, товарищи... Погибаю я, русский молодчик, на чужой стороне во цвете лет. Да и где - в ноль-ноле. Подал голос - ни ответа тебе, ни привета.

Стал я в отчаяньи автомат разглядывать. Вижу - кнопка; на кнопке написано: "если нет результата, нажмите и получите назад деньги". Ага! Так-то лучше. Нажал. Глянь - десять пфен-нигов лезут - пожалуйте! Сунул я их в дырку, и думаю - ну, теперь-то - спасен! А марка моя бумажная засела там пробкой - не пускает монету. Ни тпру, ни ну!