ПЕТЛИ. Рассказы - Ирина Шишковская Страница 7

Сделала все, как сказала старуха. Под столбиками калитки были закопаны два полуистлевших мешочка. Взяв их на лопату, чтобы не дотрагиваться руками, Мария кинула оба в ведро и сожгла. Ведро выкинула. Лопату тоже. Никому ничего не сказала. И вот он зашел, этот будущий зять. А ведь она не такого хотела. И Мария зарыдала.

Маша влюбилась незаметно для себя. Вначале привыкла к Пете, ее перестали раздражать его шуточки, громкое, вызывающее порой не к месту поведение. А потом она влюбилась. Когда Петя пришел свататься, Мария надела черную косынку, несмотря не протесты и просьбы мужа, и сидела с мокрыми глазами, как на поминках.

– Маша, ну к чему этот театр? – спрашивал ее муж. Мария пыталась напугать и отвадить ненавистного ей зятя.

– Может, он хороший? – упорствовал Петр. Мария скорбно поджимала губы. Теща тоже выглядела расстроенной, но молчала.

Свадьба была скромной как для их положения. Гостей мало, только самые близкие и нужные. Если бы можно было без свадьбы обойтись, то ее бы никто не стал делать, но обойтись было нельзя – единственная дочь. Мария не стала фотографироваться ни с женихом и невестой, ни с новой родней. Даже не стала в общую фотографию. Так и остались странные фото, как будто невеста – полусирота, с отцом, но без матери. Жить молодые поехали на Вишенку, в комнату мужа. В большой дом в Пятничанах их жить не позвали.

– Вера, поговори с ней. У меня больше нет сил. – На Петра было страшно смотреть. Он постарел и осунулся, говорит, а голос дрожит, в глазах слезы. – Ее собственная мать просила перед смертью простить дочь, принять зятя, а та ни в какую. Говорит: «Она без моего благословения вышла замуж». Да при чем тут уже это благословение, ну получилось так. Живут же они, значит, Маша его любит. Внучке два года будет, а Маша ее ни разу не видела!

– Ну чем же я ее уговорю, если даже мать не смогла?

– Вера, мне снилась, что Маша бегает под домом у них и заглядывает в окна, чтобы Вику увидеть. Я ей утром говорю, вот сон такой был. А она мне: чушь это все, дурный спить – дурне сниться. Они там небогато живут, друг у друга на голове. Предложил позвать к себе. Маша говорит, хорошо, пусть переезжает с ребенком. Я спрашиваю «а зять?», а она мне: «зять – нет!». А Маша без мужа не поедет. Начала ходить по гадалкам. Те ей рассказывают всякую чушь, надо, мол, потерпеть, разведутся они скоро, и будет у нее муж – красивый и богатый, и дети еще будут – мальчик и девочка. Пришла такая воодушевленная, рассказала мне и говорит, чтобы я Маше это передал. Как я могу такое передать? Скажу, вот Маша, мать твоя с ума сошла. Я хожу туда тайком, с Викусей играю, деньги им ношу понемногу, чтобы Маша не догадалась. Жалко мне их всех, но сделать ничего не могу.

В голодные 90-е, когда выжить на две учительские зарплаты стало совершенно невозможно, а муж не захотел ни ездить с сумками, ни идти на рынок, Маша сама поехала. И в первой же поездке ее обокрали. Без товара и денег ее, рыдающую, красивую еще и молодую, в дешевом китайском пуховике увидел на вокзале города Варшавы один пан. Неизвестно, счастливо ли ей живется в Польше, родились ли у нее еще мальчик и девочка, но со своим Петей она развелась, в этом гадалки Марию не обманули.

Нянька

Янина ушла из дома в пятницу, 2 января. Утром Кирилл, ее муж, позвонил няне, которой дали выходные до подельника, извинился, но попросил выйти:

– Яны нет дома, я сам не успеваю с детьми, – объяснил он.

Няня, Лариса Григорьевна, хотя и жила неподалеку и вроде как не была ничем особенно занята в эти длинные выходные, нельзя сказать, что обрадовалась. С нею не рассчитались полностью, несмотря на то, что Новый год – это святое, а другим нянькам даже премии дают и к меньшим праздникам. И вообще собиралась Лариса Григорьевна бросать их. Детей, конечно, жалко, с такими родителями что за жизнь. Дети полностью были на ней, на няньке. Старшему, Диме, скоро восемь, а он не в школе. Лариса спросила еще летом Янину, как так, может, некогда, так она пойдет запишет сама, а та в ответ: «Мы не такие как все, наши дети не пойдут в систему». Младшие, правда, были в этой самой системе – ходили в сад. Пока они в саду, Лариса занималась домом, готовила, если было из чего, немного занималась с Димой, буквам его научила, купила прописи, писали вместе, считали на палочках от мороженного. Янина не вмешивалась, мол, делайте что хотите. Платили Ларисе нерегулярно, уже накопился долг за три месяца, потому и не могла все разом бросить – тогда вообще своих денег не увидит, ну и деток жалко.

Оделась, собрала немного, что осталось в доме из вкусного: полторта, что сын привез, остатки мяса с картошкой. Вряд ли в том доме что-то готовилось на Новый год, разве что пиццу заказали, да и ту обычно Кирилл почти всю съедает один.

Кирилл выглядел плохо. «С похмелья, что ли», – подумала опытная в этом вопросе благодаря покойному мужу Лариса. Курил прямо на кухне. Янины и правда дома не было. Дети были какие-то уж слишком грязные, как будто их не мыли и не переодевали с того момента, как Лариса была тут в прошлый раз. Димочка, ее любимчик, был какой-то подавленный.

– Что случилось, Митюша?

– Баба Лариса, мама ушла.

– А когда ушла? Сегодня?

– Нет, мы вчера проснулись, а ее нет.

– Так что же папа сразу мне не позвонил?

– А он занят был – ванную мыл.

Тут Лариса удивилась не на шутку. В этом доме что-то мыла или убирала только она. Ни Янина, ни Кирилл даже тарелку за собой в раковину не поставят, а тут виданное ли дело – «ванную мыл!». Кирилл заглянул в детскую уже одетый:

– Я отъеду ненадолго, Лариса Григорьевна, – сказал и тут же ушел.

Лариса заглянула в холодильник. Пусто. Что-то недоеденное на тарелке, накрытое фольгой, пара помидоров, половинка сгнившего авокадо.

– Митюша, вы что-то ели?

– Сегодня? Еще ничего.

А на часах почти час дня. Лариса бросилась греть картошку