Отвергнутая - Екатерина Валерьевна Шитова Страница 7

Глава 3

Ведьмин совет

– Мам, страшно! – прошептала Прасковья и крепко вцепилась дрожащими пальцами в руку матери.

– Пойдём, Прося, не бойся. Не убьёт же она тебя! Наоборот, поможет, – строго ответила Зоя и громко постучала в низкую дверь.

Когда дверь распахнулась, мать и дочь, склонив головы, вошли внутрь. В избе было душно, пахло горьким дымом и травами. Прасковья в потёмках не увидела пустое ведро, стоящее у порога, запнулась за него и чуть не упала.

– Ну, жаба неуклюжая! – недовольно проворчала хозяйка избушки.

– Извините, не увидела. Темно, – сказала Прасковья и испуганно взглянула на мать.

Зоя остановилась у порога и громко произнесла:

– Здравствуй, Марфа, мир твоему дому! Мы к тебе с подарками пришли да за помощью.

Из темноты избы к ним вышла толстая, некрасивая женщина. Её круглое недовольное лицо лоснилось жирным блеском и было сплошь покрыто бородавками, а над верхней губой росли чёрные усы. Женщина внимательно осмотрела своих гостей и указала рукой на деревянный стол, заваленный сухими травами.

– Начинайте с подарков. Это хоть поприятнее, чем те беды да заботы, которые вы с собой притащили.

Зоя торопливо кивнула и, заискивающе улыбаясь, подошла к столу, поставила на него корзинку, накрытую платком.

– Вот, Марфа, как я и обещала: всего тебе принесли, ничего не пожалели. Всё, что было у нас – всё тут. Сахар, соль, мука, яйца…

Зоя выкладывала на стол гостинцы – такую плату попросила у неё ведьма Марфа за помощь Прасковье.

– Вот ещё рыбный сочень принесла, очень вкусный, сама пекла. С поминок остался, – Зоя протянула ведьме пирог, – у нас бабушка на днях померла. Моя мать. Вчера схоронили. Помяни.

На этих словах Прасковья побледнела и без приглашения опустилась на лавку. Ведьма зыркнула на неё недовольно и стала внимательно рассматривать гостинцы. Сочень она поднесла к носу и долго принюхивалась к нему, с шумом втягивая ноздрями воздух.

– Покойником пахнет, – тихо и задумчиво произнесла Марфа, – мать-то сама померла, или помог кто?

– Сама! Старая уж была, два года лежмя лежала и померла вот! – быстро проговорила Зоя, и щёки её покрылись пунцовым румянцем.

– А пахнет так, как будто ей помог кто… – задумчиво проговорила ведьма.

Прасковья сидела ни жива ни мертва. Почувствовав, что всё тело ослабло и сознание вот-вот покинет её, она попросила у Марфы воды.

– Ишь ты какая, царевна-королевна, – проворчала Марфа, зачерпнула в чашку ключевой воды из ведра и поставила чашку перед Прасковьей, – привыкла, небось, к тому, что всё тебе на блюдечке достаётся? Вон и теперь мамка за тебя просит, а ты на лавке расселась, глазами хлопаешь.

Прасковья отпила воды, опустила голову, почувствовав, что её мутит от вида мерзкой ведьмы. Ей захотелось уйти отсюда как можно скорее, она встала с лавки и сделала несколько шагов по направлению к низкой двери.

– Сиди уж. Я гостинцы назад всё равно не отдам! – зло гаркнула Марфа, и Прасковья попятилась обратно к столу, укоризненно глядя на мать.

Откусив большой кусок рыбного сочня, ведьма прикрыла глаза от удовольствия и промычала что-то неразборчивое, повернув лицо к Зое.

– Чего говорите, не разберу? – прошептала Зоя, которая и сама уже была вне себя от страха.

– Вкусно, говорю, наготовила! – захохотала ведьма и засунула сразу полсочня себе в рот.

Прожевав, она вытерла губы рукавом своей замызганной рубахи. А потом взяла чашку, из которой пила Прасковья и залпом допила оставшуюся воду.

– Сплошная горечь после тебя, а не вода! Да и вид у тебя, девка, неважный. Ну, рассказывай! Больная ты, что ли? – спросила Марфа, грузно усаживаясь за стол напротив Прасковьи.

– Так кликуша она! Бес в неё вселился в Купальскую ночь, – тревожно зашептала Зоя, склонившись над столом, чтобы быть поближе к ведьме, – она, беспутная, в лес ходила. Там-то, видать, и случилось это. Кликает она теперь.

– Ты сама-то, девка, говорить умеешь? – усмехнулась Марфа, даже не взглянув на Зою.

– Умею, – угрюмо проговорила Прасковья.

– Тогда говори! Рассказывай сама, что с тобой случилось в лесу! А ты, мамаша, помолчи уже.

Марфа снова зло зыркнула сначала на Зою, потом на Прасковью, та вздрогнула и схватилась руками за лавку, словно боялась упасть.

– Я плохо помню, словно во сне было, – начала она, – помню, как с Машкой пошли в лес, как дошли до оврага с папоротниками. Помню, как Машка поскользнулась и упала в овраг. И всё, больше ничего не помню. Даже как из леса вышла – и то не помню.

– Косы распускали? Кресты с себя снимали? – насупившись, спросила Марфа.

– Конечно! Купальская ночь же! Как за цветком папоротника с крестом-то идти?

– Шёпот да шаги кругом в лесу тоже, наверное, слышала?

Прасковья кивнула, и взгляд ведьмы стал тёмным и строгим.

– Ой, дуры-дуры! Ночью в лес – простоволосые и без крестов! Пустоголовые дуры! Ты-то, мамаша, куда смотрела? Хоть бы предупредила её!

– Да кабы она меня слушала! – с досадой воскликнула Зоя. – Без спросу ускакала к речке, и ищи-свищи её!

Ведьма нахмурилась, лицо её стало напряжённым.

– И как часто кликает? – спросила она, повернувшись к Зое.

– Два раза уж принималась, – тяжело вздохнула женщина, – как сама не своя вдруг делается. Лицо чернеет, изо рта пена идет, тело в дугу сгибается. Страх да и только!

Марфа поднялась с лавки, подошла к Прасковье и обхватила своими пухлыми ладонями её лицо.

– Ну-ка глянь-ка мне в глаза, девка. Посмотреть я хочу на твоего беса, – сказала она.

Прасковья посмотрела в узкие, тёмные глаза ведьмы. Та неожиданно поднесла своё лицо так близко, что Прасковья почувствовала кислый запах её дыхания, и её снова замутило.

– Ничегошеньки не вижу в глазах. Ну-ка открой рот!

Прасковья послушно открыла рот. Марфа заглянула к ней в рот, и снова нахмурилась.

– Тоже нет. Давай там смотреть.

Прасковья непонимающе взглянула на неё.

– Где – там? – спросила она.

Марфа махнула рукой на её юбку и скомандовала.

– Ложись на лавку, юбку задирай!

Прасковья отпрянула ближе к матери, вцепилась в её плечо.

– Мам, я не дамся! Мам, прошу тебя, давай уйдем отсюда! – взмолилась она.

И тут ведьма громко захохотала.

– Всё понятно, там твой бес-то и спрятался. Боится!

Марфа снова тяжело опустилась на лавку, взяла трубку, набила её табаком и закурила. По комнате поплыл густой белый дым. Прасковья закашлялась, ей стало трудно дышать.

– Кашляй-кашляй, девка. Табак-то у меня непростой!

Ведьма смотрела на Прасковью,