Антон Чехов - Полное собрание сочинений и писем в тридцати томах. Сочинения т 4-7 Страница 71

{04377}

- Господи, приходит же охота ездить в такую погоду! - вздохнула дьячиха. - Дело казенное. Хочешь - не хочешь, поезжай... Стон подержался в воздухе и замер. - Проехала! - сказал Савелий, ложась. Но не успел он укрыться одеялом, как до его слуха донесся явственный звук колокольчика. Дьячок тревожно взглянул на жену, спрыгнул с постели и, переваливаясь с боку на бок, заходил вдоль печки. Колокольчик прозвучал немного и опять замер, словно оборвался. - Не слыхать... - пробормотал дьячок, останавливаясь и щуря на жену глаза. Но в это самое время ветер стукнул по окну и донес тонкий, звенящий стон... Савелий побледнел, крякнул и опять зашлепал по полу босыми ногами. - Почту кружит! - прохрипел он, злобно косясь на жену. - Слышишь ты? Почту кружит!.. Я... я знаю! Нешто я не... не понимаю! - забормотал он. - Я всё знаю, чтоб ты пропала! - Что ты знаешь? - тихо спросила дьячиха, не отрывая глаз от окна. - А то знаю, что всё это твои дела, чертиха! Твои дела, чтоб ты пропала! И метель эта, и почту кружит... всё это ты наделала! Ты! - Бесишься, глупый... - покойно заметила дьячиха. - Я за тобой давно уж это замечаю! Как поженился, в первый же день приметил, что в тебе сучья кровь! - Тьфу! - удивилась Раиса, пожимая плечами и крестясь. - Да ты перекрестись, дурень! - Ведьма и есть ведьма, - продолжал Савелий глухим, плачущим голосом, торопливо сморкаясь в подол рубахи. - Хоть ты и жена мне, хоть и духовного звания, но я о тебе и на духу так скажу, какая ты есть... Да как же? Заступи, господи, и помилуй! В прошлом годе под пророка Даниила и трех отроков была метель и - что же? мастер греться заехал. Потом на Алексея, божьего человека, реку взломало, и урядника принесло... Всю ночь тут с тобой, проклятый, калякал, а как на утро вышел, да как взглянул я на него, так у него под глазами круги и все щеки втянуло! А? В Спасовку

{04378}

два раза гроза была, и в оба разы охотник ночевать приводил. Я всё видел, чтоб ему пропасть! Всё! О, красней рака стала! Ага! - Ничего ты не видел... - Ну да! А этой зимой перед Рождеством на десять мучеников в Крите, когда метель день и ночь стояла... помнишь? - писарь предводителя сбился с дороги и сюда, собака, попал... И на что польстилась! Тьфу, на писаря! Стоило из-за него божью погоду мутить! Чертяка, сморкун, из земли не видно, вся морда в угрях и шея кривая... Добро бы, красивый был, а то - тьфу! - сатана! Дьячок перевел дух, утер губы и прислушался. Колокольчика не было слышно, но рванул над крышей ветер и в потемках за окном опять зазвякало. - И теперь тоже! - продолжал Савелий. - Недаром это почту кружит! Наплюй мне в глаза, ежели почта не тебя ищет! О, бес знает свое дело, хороший помощник! Покружит, покружит и сюда доведет. Зна-аю! Ви-ижу! Не скроешь, бесова балаболка, похоть идольская! Как метель началась, я сразу понял твои мысли. - Вот дурень! - усмехнулась дьячиха. - Что ж, по твоему, по дурацкому уму, я ненастье делаю? - Гм... Усмехайся! Ты или не ты, а только я замечаю: как в тебе кровь начинает играть, так и непогода, а как только непогода, так и несет сюда какого ни на есть безумца. Каждый раз так приходится! Стало быть, ты! Дьячок для большей убедительности приложил палец ко лбу, закрыл левый глаз и проговорил певучим голосом: - О, безумие! О, иудино окаянство! Коли ты в самом деле человек есть, а не ведьма, то подумала бы в голове своей: а что, если то были не мастер, не охотник, не писарь, а бес в их образе! А? Ты бы подумала! - Да и глупый же ты, Савелий! - вздохнула дьячиха, с жалостью глядя на мужа. - Когда папенька живы были и тут жили, то много разного народа ходило к ним от трясучки лечиться: и из деревни, и из выселков, и из армянских хуторов. Почитай, каждый день ходили, и никто их бесами не обзывал. А к нам ежели кто раз в год в ненастье заедет погреться, так уж тебе, глупому, и диво, сейчас у тебя и мысли разные.

{04379}

Логика жены тронула Савелия. Он расставил босые ноги, нагнул голову и задумался. Он не был еще крепко убежден в своих догадках, а искренний, равнодушный тон дьячихи совсем сбил его с толку, но, тем не менее, подумав немного, он мотнул головой и сказал: - Не то чтобы старики или косолапые какие, а всё молодые ночевать просятся... Почему такое? И пущай бы только грелись, а то ведь чёрта тешат. Нет, баба, хитрей вашего бабьего рода на этом свете и твари нет! Настоящего ума в вас - ни боже мой, меньше, чем у скворца, зато хитрости бесовской - у-у-у! - спаси, царица небесная! Вон, звонит почта! Метель еще только начиналась, а уж я все твои мысли знал! Наведьмачила, паучиха! - Да что ты пристал ко мне, окаянный? - вышла из терпения дьячиха. - Что ты пристал ко мне, смола? - А то пристал, что ежели нынче ночью, не дай бог, случится что... ты слушай!.. ежели случится что, то завтра же чуть свет пойду в Дядьково к отцу Никодиму и всё объясню. Так и так, скажу, отец Никодим, извините великодушно, но она ведьма. Почему? Гм... желаете знать почему? Извольте... Так и так. И горе тебе, баба! Не токмо на страшном судилище, но и в земной жизни наказана будешь! Недаром насчет вашего брата в требнике молитвы написаны! Вдруг в окне раздался стук, такой громкий и необычайный, что Савелий побледнел и присел от испуга. Дьячиха вскочила и тоже побледнела. - Ради бога, пустите погреться! - послышался дрожащий густой бас. - Кто тут есть? Сделайте милость! С дороги сбились! - А кто вы? - спросила дьячиха, боясь взглянуть на окно. - Почта! - ответил другой голос. - Недаром дьяволила! - махнул рукой Савелий. - Так и есть! Моя правда... Ну, гляди же ты мне! Дьячок подпрыгнул два раза перед постелью, повалился на перину и, сердито сопя, повернулся лицом к стене. Скоро в его спину пахнуло холодом. Дверь скрипнула, и на пороге показалась высокая человеческая фигура, с головы до ног облепленная снегом. За нею мелькнула другая, такая же белая...

{04380}

- И тюки вносить? - спросила вторая хриплым басом. - Не там же их оставлять! Сказавши это, первый начал развязывать себе башлык и, не дожидаясь, когда он развяжется, сорвал его с головы вместе с фуражкой и со злобой швырнул к печке. Затем, стащив с себя пальто, он бросил его туда же и, не здороваясь, зашагал по сторожке. Это был молодой белокурый почтальон в истасканном форменном сюртучишке и в рыжих грязных сапогах. Согревши себя ходьбой, он сел за стол, протянул грязные ноги к мешкам и подпер кулаком голову. Его бледное, с красными пятнами лицо носило еще следы только что пережитых боли и страха. Искривленное злобой, со свежими следами недавних физических и нравственных страданий, с тающим снегом на бровях, усах и круглой бородке, оно было красиво. - Собачья жизнь! - проворчал почтальон, водя глазами по стенам и словно не веря, что он в тепле. - Чуть не пропали! Коли б не ваш огонь, так не знаю, что бы и было... И чума его знает, когда всё это кончится! Конца краю нет этой собачьей жизни! Куда мы заехали?- спросил он, понизив голос и вскидывая глазами на дьячиху. - На Гуляевский бугор, в имение генерала Калиновского, - ответила дьячиха, встрепенувшись и краснея. - Слышь, Степан? - повернулся почтальон к ямщику, застрявшему в дверях с большим кожаным тюком на спине. - Мы на Гуляевский бугор попали! - Да... далече! Произнеся это слово в форме хриплого, прерывистого вздоха, ямщик вышел и, немного погодя, внес другой тюк, поменьше, затем еще раз вышел и на этот раз внес почтальонную саблю на широком ремне, похожую фасоном на тот длинный плоский меч, с каким рисуется на лубочных картинках Юдифь у ложа Олоферна. Сложив тюки вдоль стены, он вышел в сени, сел там и закурил трубку. - Может, с дороги чаю покушаете? - спросила дьячиха. - Куда тут чаи распивать! - нахмурился почтальон. - Надо вот скорее греться да ехать, а то к почтовому

{04381}

поезду опоздаем. Минут десять посидим и поедем. Только вы, сделайте милость, дорогу нам покажите... - Наказал бог погодой! - вздохнула дьячиха. - М-да... Вы же сами кто тут будете? - Мы? Тутошние, при церкви... Мы из духовного звания... Вон мой муж лежит! Савелий, встань же, иди поздоровайся! Тут прежде приход был, а года полтора назад его упразднили. Оно, конечно, когда господа тут жили, то и люди были, стоило приход держать, а теперь без господ, сами судите, чем духовенству жить, ежели самая близкая деревня здесь Марковка, да и та за пять верст! Теперь Савелий заштатный и... заместо сторожа. Ему споручено за церквой глядеть... И почтальон тут же узнал, что если бы Савелий поехал к генеральше и выпросил у нее записку к преосвященному, то ему дали бы хорошее место; не идет же он к генеральше потому, что ленив и боится людей. - Все-таки мы духовного звания... - добавила дьячиха. - Чем же вы живете? - спросил почтальон. - При церкви есть сенокос и огороды. Только нам от этого мало приходится... - вздохнула дьячиха. - Дядькинский отец Никодим, завидущие глаза, служит тут на Николу летнего да на Николу зимнего и за это почти всё себе берет. Заступиться некому! - Врешь! - прохрипел Савелий. - Отец Никодим святая душа, светильник церкви, а ежели берет, то по уставу! - Какой он у тебя сердитый! - усмехнулся почтальон. - А давно ты замужем? - С прощеного воскресенья четвертый год пошел. Тут прежде в дьячках мой папенька были, а потом, как пришло им время помирать, они, чтоб место за мной осталось, поехали в консисторию и попросили, чтоб мне какого-нибудь неженатого дьячка в женихи прислали. Я и вышла. - Ага, стало быть, ты одной хлопушкой двух мух убил! - сказал почтальон, глядя на спину Савелия. - И место получил, и жену взял. Савелий нетерпеливо дрыгнул ногой и ближе придвинулся к стенке. Почтальон вышел из-за стола, потянулся и сел на почтовый тюк. Немного подумав, он помял