Виктор Ревунов - Холмы России Страница 72

И вы идите к другу, поужинайте. Пора,-сказал Желавин, чтоб на этом и закончить весь разговор.

- Так вдруг? Сказали много. Л я еще и разобраться не успел.

- Пора ужинать. У нас сто раз за стол не садятся.

Остынут щишки-то,-с ласковой настойчивостью повторил Желавин, в последний раз призывая к прощанию мирному.

- По кустам предлагаете?

- Вы строгость свою показать решили?

- Да. Без задержки. Если бы то, что делаете вы над семьей Жнгаревых, коснулось моей семьи, я вас одним бы разом отучил... для будущей степенности. Дело себе нашли. Балаган устроили с посмешищем над людьми.

Они жить спокойно хотят.

- Осторожнее!

- Не грозите. Что касается вашего царства, то подобному у нас давно шею свернули в известном году.

Или не поняли еще?

- Осторожнее. А то и я могу всякую свою мысль к точке подвести.

- Подводите, пока я не поставил.

Желавин поднялся - тенью качнулся перед стеной, и сразу же поднялся Жарый, и так как хозяин не остановил его, он, мягко ступая, зашел поджидать Елагина со спины.

- Собака действительно трусоватая. Со спины заходит,- сказал Елагин.

- Кровя-то от волка. Его и повадка. Ничего не могу поделать. Вражду почуяла. Так вот, мир вы мои не принимаете. Решили пустое защищать. Пригрозили мне, что свою точку можете поставить. А не знаете о своей строке. И я ткнуть могу. Это очень хотите знать? Не пожалеете? Строгое, о котором все тут твердили, к вам не обернулось бы. Как дух. Сами вызвать изволили... Букетик-то у ловягинской землянки лежит... Вчера годовщинка была со дня кончины его, судьбы страшной. Кто-то положил со светлой памятью от себя. Не было прежде букетов. А с вашим приездом и появился.

- Вы что?!-проговорил Елагин и встал с гулко стрельнувшим ударом в сердце.

- А как свяжется ваш приезд с этим букетиком? Слушок-то, его не остановишь, и дойдет он куда нужно. Петлички и состригут. Гимнастерка одна останется. А в ней вы, простите уж,-стриженая овца, как и я. Пристегнул себя к вашему роду для наглядности. Между прочим, занятное дело: воевал и я, а петлички мне не выдали.

Но это не очень желательная для вас беседа. Живы, здоровы, свой самовар с уютной бабенкой. Есть и в петличках - уже, вижу, вторую шпалу причеканили.

Вас бы туда, где и по вашей личной воле некоторые ломами сибирские дороги и руды чеканят. Надеюсь, при вашей любви к правде жаловаться не пойдете... А букет очень хороший - васильки и прочее. Говорят, он, усопший-то, очень васильки любил. "Это, говаривал, кусочки синего неба России..." Небо осталось и василька по тощей местами ржице, особенно в этом году, какой-то моровой головней ее ударило. Должно бы и припечалить вас. А вы с радостным винцом приехали. Прощайте...

Адью,- сказал Желавин и засмеялся грубовато.- Не знавши броду, не суйся в воду... Вы и тогда косо на мой красный шлем поглядывали. Но я глаза не прятал.

Странно очень, ездили по лескам, а Ловягин- самую власть, военного комиссара и не тронул. Раз это попробовал в ту памятную ночку. Ножик-то Ловягин занес, а... тихонько поговаривать стали насчет вашего счастья.

Может, изначальное-то сами откроете. Нет, нет, не мне.

Не интересуюсь. Тому, кто поинтересуется... Адью, гражданин Елагин.

- Вон она, какая головня-то моровая! Так-то бьешь.

Не по ржице. А путал разговор. И попался, стервец. Меня боишься, людей? Почему? Или донышко скользкое, а?

Мразь, значит!

- Ну, при ребенке-то - тише. Иди. Погуляй.

- Вот гадина!- сказал Елагин, когда вошел в избу к Федору Григорьевичу.

Жигаревы сидели за столом - степенно ужинали. Горела лампа в колокольчиковом абажуре из стекла, сквозь которое просвечивал огонек, и было похоже, будто само стекло хранило в себе далекий пламень рдяной осинки.

Федор Григорьевич подставил табуретку к столу.

Садись, Федорыч. Садись, милый,- такой лаской он хотел успокоить друга и сам тревожился.- Говорил, не надо ходить.

Феня подала гостю тарелку с запеченной картошкой, чуть нагнувшись, так, что глаза юной хозяйки зажглись в отсвете лампы, а лицо казалось как в зареве Митя вздрогнул.

Он сидел напротив, с темнящейся в глазах угрюминкой, которая уже тлела в нем-ждала минуты, чтоб разгореться и охватить всю его душу. Коротко подстриженные волосы. Широкие его глаза глядели и прямо, и как-то таились, приглядывались еще какой-то мыслью, которая долго решала свое, и внезапно резок и быстр бывал взгляд после какого-то решения, или еще что-то последнее, самое главное схватить хотел. Так он резко и быстро взглянул на Елагина, которому озаренное лицо хозяйки показалось сказочным.

- Вот гадина!-повторил Елагин.-Знаете, на что намекнул? Будто я годовщину со дня гибели Ловягина почтил. Возложил букет у его землянки.

Федор Григорьевич и Митя встали, готовые и опровергнуть эту ложь, и вступиться за гостя.

- В уме ли он?- проговорил Федор Григорьевич.- И зачем повторять исподлые эти слова,-добавил он решив, что про такое надо бы помолчать, а не распространять для слуха.

- Так надо другим знать, что за человек,- ответил Елагин.- И за глотку брать! Совестью его не уймешь.

- Отойди от него, Федорыч. Брось! Себя только запачкаешь.

Митя достал из портсигара папироску, сказал:

- Этой змее никто на голову не наступит. На моем примере видно, прижал-и ничего не поделаешь. Закона нет. Он ведь не убил, не украл. Тогда свой закон исполню перед всем народом. Чтоб неповадно было другим трогать человека и срамить его жизнь бессовестно. А накажут? За такое не стыдно и к стенке пойти, если самое справедливое в жизни исполнил, не дрогнул. Позвала судьба испытать... Человек ты или трусливая мразь! Тогда кайся, мучайся, гнись и молчи, если тебе в глаза плюнут,-глуховатым голосом среди тишины исповедовался Митя.- Вы уезжайте,- очнувшись, сказал он...

Митя не договорил: пожалеет ли Елагин, что остался тут, или Желавина пожалеет?

- Мне, Митя,-вздохнул Елагин,-и без твоего совета надо ехать сегодня на ночь. А ты свою теорию забудь начисто.

Феня возилась с посудой и прислушивалась - переставала греметь тарелками, и раз Федор Григорьевич уловил, как она с ног оглядела Елагпна и остановила быстрый взгляд на его седине, даже чему-то усмехнулась. И вдруг неожиданно для всех сказала:

- Я скорее вас слажу с Желавпным.

- Поговори еще, поговори...- погрозил пальцем Федор Григорьевич.

- Я баба, с меня и спрос другой. Вот назначу ему свиданьице,- громко, со смехом заговорила Феня,- на кладях. Крепко обойму, да под коленочку его - в речку.

Пусть остудит свою дурную голову. Поплавает в сапогах. А я приговаривать буду: "Что ж ты, дорогой, или так забегался, что и ноги тебя не держат. Выбирай, где поглубже и поспокойнее, а я тебе газетку принесу почитать".

Смех раздался в избе. Громче всех смеялся Елагин.

Митя лишь сдержанно улыбался.

Елагин стал прощаться. Обнял Митю, лицо которого не разогрела улыбка холодновата была, как унылое окошко на осеннем ветру.

- Желаю счастья. Главное, верьте друг другу. И живите с огоньком, чтоб манило доброе. А злое?.. От огонька зверь стороной уходит.

- Спасибо, - сказал Митя, - Да робковато это очень, огонек-то,- и с безнадежной силой добавил: - Святое на грязи!

Митя и Феня вышли на крыльцо проводить гостя.

И лишь чуть отошел Елагин с Федором Григорьевичем, как услышал вдруг слова Мити:

- Момент упустил... Чую, все пострадаем.

Они скрылись в тумане на лугу, где чернели кусты, а чуть выше, над течением тумана, светила луна, как вставленное в лес большое оранжевое стекло.

Люди шли ей навстречу. А она все уходила от них. Ее уже не было в березняке. Мутнела в поле - опять совсем близко. Это было обманчивое приближение, за которьш скрывались бесконечные версты с неразгаданны.

ми снами и тайнами в спящей мгле.

Но кто-то уже перешел в этот день свое, и она с неясными знаками вымеряла на следах непостижимое.

* * *

- Можно ждать грозу - следить за тучами, но всегда первый удар ее потрясает, - начал было Дементий Федорович и вдруг на мгновенье забылся: вспомнич друга, которого уже нет, и почувствовал свою вину перед ним-не успел, не уберег, в чем-то не поставил тверзд и за столом его местечко, вон там с угла, было пусто."- 1ак потрясло меня письмо Желавина. Письмо и еще,- спохватился Дементий Федорович, - и еще неожиданнее оыло то, что, собственно, и заставило меня оглянуться на прошлое. Хотя оно и не прояснило ничего. Но пригодно к дальнейшему как доказательство к некоторым нашим упущениям, когда принимаем видимость за правду. Когда мы покупаем вещь, то придирчиво осматриваем ее А вот на явление или факт пристальней посмотреть на хотим. Как, например, это делает золотоискатель: он тщательно промывает породу и вглядывается в лоток с ожиданием желанного блеска из-под стекающей мути.

Самый невероятный, даже, казалось бы, кощунственный вопрос, подвергающий сомнению содеянное, "бывает, дает поразительно ясный ответ разгадку.