Варлам Шаламов - Собрание сочинений. Том 4 Страница 72

Гейневские глагольные рифмы, ямбы…

Есть поэты с интонацией из третьих рук, напр(имер), Юнна Мориц, Иван Харабаров. Первая черпает у Тихонова, а второй — у Мартынова. И Тихонов, и Мартынов не оригинальные поэты.

Андрей Вознесенский — поэт, живущий по чужому паспорту.

Я горячо присоединяюсь к Твардовскому. Издайте, издайте наконец Мандельштама, Цветаеву, Ходасевича, Кузмина, Гумилева, Белого, Волошина и Клюева — все, что было запрещено, скрыто от нашей молодежи. Откройте сокровища русской поэзии нашей молодежи. И тогда станет невозможным чтение Вознесенского и еще ряда поэтов, мнимых новаторов, а по существу очковтирателей, вроде Сапгира.[72]

То, что распространяется (Сапгиром), ходит в рукописи по рукам, — это плагиат, подражание Чичерину.[73] Он еще жив.

Излюбленная расстановка слов в строке, в строфе…

Любимые размеры, а самое главное — характерные ритмы, несущие вместе обновление размерам.

Интонация — это не круг излюбленных тем, привычных мыслей, доказательств.

Интонация — способ говорить, убеждать.

Интонация — это применение существительных.

Музыка рифмы Лермонтова, напряженный ритм «Мцыри» — делают неповторимой, невозможной к повторению лермонтовскую интонацию.

Всякий разберется в некрасовской интонации с ее дактилической рифмой —

От ликующих, праздно болтающих…

Интонация — вопрос формы, вопрос расстановки слов, мелодии поэтической фразы, достигаемой применением привычных размеров.

Тютчевские ямбы — поэт всегда главную строку поставит в окончание стихотворения (то же у Кузмина, Цветаевой).

В отличие от многих, я не считаю, что Тургенев испортил Тютчева, исправляя его.

Интонация не система образов поэта. Но система образов входит в интонацию.

Не круг мыслей, не убеждения, не его «мораль».

Найденное поэту очень дорого, да с ним нельзя и расстаться.

Пастернак, уходя от сложной рифмы к простой, сохранил все своеобразие интонации.

Вот ямбы из «Фауста» — никто не скажет, что это — не Пастернак.

Чужая интонация — род плагиата.

Интонация Павла Васильева вошла в русскую поэзию, но именно поэтому стихи Цыбина туда не войдут.

Поэзия — дело серьезное, это не ремесло, а судьба. Пока в строках не выступит живая кровь — поэта еще нет, есть только версификатор.

Поэзия переживает не небывалый расцвет, а небывалый интерес. Никогда Политехнический музей не собирал столько людей, сколько собирал на выступлениях Евтушенко.

Этот интерес — залог новых побед, новых небывалых рубежей.

Но чтобы лучших из поэтической молодежи избавить скорее от чужой интонации — надо издавать этих поэтов, показать народу их стихи.

Это защитит наших читателей от лженоваторства, откроет дороги действительно самобытным талантам.

Вот потому-то поэты и читают свои стихи всегда лучше, чем актеры, — потому что они владеют своей интонацией и не осваивают чужую.

Произведение искусства всегда новость, открытие, находка.

Каждый поэт разговаривает с читателем на своем языке…

Это — и материал новый, поэт говорит и мысли новые. И то, что называется поэтической интонацией.

Герои, скитальцы морей, альбатросы

Гумилев? («А вы, королевские псы флибустьеры», и т. д.) Нет, это — Кириллов[74] — один из поэтов «Кузницы».

Во вторник всегда примитивны влеченья эстетов,Во вторник объятья обильные спорят с дождем,По вторникам чуткие дамы не носят корсевтовИ страсти во вторник не скажет никто «Подождем!»

Игорь Северянин? Нет, это Сергей Алымов,[75] тот самый поэт, который считался автором партизанской песни «По долинам и по взгорьям». Это его «Киоск нежности» — книжка, вышедшая в 1920 году во Владивостоке.

Поэтическая интонация — это паспорт поэта.

А с кем можно спутать Есенина? Ни с кем. Разве только в ранних стихах есть интонации Николая Клюева, но уже с «Кипятковой вязи» — все свое.

В поэзии нет взаимообогащения.

Подражание — это неудача.

Реминисценция — недосмотр.

Плагиат — это кража.

Чужая интонация — беда, от которой надо избавляться.

А как быть с поэтической интонацией, взятой большим талантом у меньшего?

Анненский — Пастернак.

Последние стихи Маяковского из ненапечатанных — сущий Пастернак.

Наше литературоведение недостаточно разработало этот кардинальный вопрос поэтики. Определение поэтической интонации ведется критиками чисто эмпирически, на слух, — но эти звуковые сочетания возможно перевести на язык логики, дать определение поэтической интонации. Этот разговор для поэта был бы гораздо важней, чем стенограммы совещаний о взаимодействии «муз».

(1963–1964)

РИФМЫ

Рифмы бывают мужские и женские, дактилические и гипердактилические, точные и неточные.

В учебниках рифма называется звуковым повтором на конце строки, совпадающей с конечной паузой. Все это так.

Но для чего стиху рифма?

Нам отвечают: для благозвучия, чтобы подчеркнуть ритменно-музыкальное начало поэзии, а также чтоб стихи легче запоминались, лучше запоминались.

Только ли для этого?

Мне с детства казалось, что слова имеют форму, окраску. Форма зависит от гласных звуков, от гласных букв. В самом деле, величина слова зависит от количества слогов, определяемого гласными буквами, — это истина для школьника первого класса. Но форма и величина — не одно и то же. Слово «тополь» явно иное по форме, чем слово «теперь», хотя оба — одной величины и почти одной окраски. Окраска слова зависит от согласных звуков и ими определяется. Звуковой повтор может быть построен на гласных — это укрепление в памяти формы слова — или на согласных — тогда запоминается, подчеркивается окраска. И то и другое всегда присутствует в стихах большого поэта. Это — элемент творчества. Вершина русской поэзии, пушкинский «Медный всадник» — непревзойденный образец подобного рода. Пушкин в поэзии знал всё.

Люблю тебя,Петра творенье,Люблю твой строгий, стройный вид,Невы державное теченье,Береговой ее гранит…

Пресловутые «корневые рифмы» («строгий — стройный») помещены, как и полагается быть звуковому повтору такого рода, внутри строки. Звуковая окраска (вариации согласных букв) — совершенна.

Пушкинской рифмой (глаголы с глаголами, существительные с существительными) очерчены языковые рубежи русской поэзии, намечены ее границы. Поэты пушкинской и послепушкинской поры следуют за этой рифмой. Время показывает необходимость некоторых поправок к пушкинским канонам рифмы, а именно: большее звуковое соответствие рифмующихся слов — в их литературном, т. е. московском, произношении. Эту работу делает Алексей Константинович Толстой. У него, как и у Чехова, нет критических статей, но есть многочисленные письма, где обосновывается новая теория рифмы.

Классической русской рифмой, полной рифмой, пользуются все большие наши поэты — Пушкин, Лермонтов, Тютчев, Баратынский, Некрасов, Блок, Цветаева, Мандельштам, Твардовский. О Пастернаке, Маяковском и Есенине речь пойдет в свое время.

Возможности русской рифмы неисчерпаемы, и браться за разрушение «краесловия» — неблагодарное дело. Современная русская рифма есть скрепление, соединение различных частей речи, есть конструктивный элемент языка в борьбе с пустословием, со словесной неряшливостью, за лаконизм, за точность поэтической речи. Существительное — глагол, причастие — глагол, прилагательное — существительное, наречие — глагол, наречие — существительное — все это сцепления элементов языка в русском стихосложении.

Недостаточно грамотные молодые поэты, открыватели давно открытых Америк, воодушевляемые плохо грамотными критиками, тратят время и свое, и читательское на прославление безжизненных литературных форм, ради новаторства во что бы то ни стало. Но то, что предлагается (корневая рифма или типографские точки вместо слов у Сапгира), — это лженоваторство, причина этого или незнание, или литературный авантюризм. Корневая рифма — обыкновенный звуковой повтор с частичным нарушением звуковой окраски слова («добрый — долгий»), уместный в середине слова. Как «краесловие» это — небрежность, неряшливость, звуковая хромота…

Что касается «стихов» Сапгира, то о «поэзии» подобного рода мог бы кое-что рассказать вождь «ничевоков» двадцатых годов, ныне здравствующий Алексей Николаевич Чичерин.