Владимир Кожевников - Забытый - Москва Страница 72

- Вот те раз - не важно! Слышь, Михалыч? Скольких снес - ему не важно!

- Верно, тезка, верно! - Бобер хлопнул Дмитрия по плечу. - Важно, как мы их шуганули! Только клочья полетели!

- Во-во! Клочья! Мать их... Всех бы их до самой Волги и в ней перетопить к чертям собачьим!

Взрыв хохота и возглас монаха о том, что до Волги добежать можно только без штанов, нисколько не отрезвили князя. Он пропускал шутки мимо ушей, он с надеждой глядел на Бобра:

- Ну а теперь-то что, тезка? Как дальше-то будем?

- А теперь что ж, теперь так дальше и пойдем, к следующему свисту. Они всю осень наскакивать будут, пока трава у коней под ногами не пропадет.

- Вот здорово! - и Дмитрий так вмазал кулаком в ладонь, что отдалось звоном, как от колокола.

* * *

Бобер хорошо приметил разницу между братьями и в восприятии первого боя, и в отношении к татарам. И собрался хорошенько над этим поразмыслить для извлечения наибольшей выгоды. Только сделать этого сразу не удалось. Наутро о татарах засвистели уже из-за Каширы, наутро вернулся Константин с табуном татарских коней и пошла потеха - настоящий поход, целая кампания. Бобер решил дальше не хитрить на своем берегу: и времени уходит много, и жители страдают. Сил было, он считал, достаточно, коней для быстрых передвижений - тем более. Он здесь же, в самом удобном месте, переправился через Оку и пошел правым берегом в направлении Коломны, заставив разведчиков работать на износ.

За Каширой татарскую ватагу удалось подстеречь так же, утром, сжечь лагерь и разметать ополоумевших гостей в пух по степи. А следующий отряд, небольшой, около сотни сабель, встретили днем лоб в лоб и уничтожили в горячей сабельной схватке.

Оно все бы очень хорошо, да владения пошли уже рязанские, и как бы ловко ни складывалось, а хозяев стоило предупредить. Бобер, посчитавший, что разговаривать с рязанцами (а именно с князем пронским, потому что до него было ближе и проще) должен человек как достаточно представительный, так и рассудительный, умный, обратил было свой взор на Бренка, но неожиданно натолкнулся на стеснительный, робкий, но решительный отказ.

Миша по-мальчишески вытер нос тыльной стороной кисти, потупился, чуть покраснел и покачал головой:

- Нне-а.

Это было настолько удивительно, так не вязалось со всей его манерой пассивного повиновения, что ни Бобер, ни Дмитрий не нашлись сначала, что и сказать. Первым опомнился Бобер:

- А в чем дело?!

- Пока Великий князь в бою, я не отойду от него ни на шаг.

- Во как! - ничего больше не придумал Бобер, а Дмитрий, начав злиться, произнес уже грозно:

- А если я приказываю?

- Приказывай. Хоть режь.

Дмитрий остолбенело уставился на верного своего дружка, не зная, что говорить и делать.

- Это кто ж тебя надоумил? - в голосе Бобра послышалась издевка.

- Сам... - Миша поперхнулся, - не важно, - потупился и тут уже явно густо покраснел.

- Да ты ж мне так всю дисциплину в войске развалишь! - вспылил Дмитрий. - А ну кто другой услышит! Как он себя поведет!

- Я же не при других, - опять очень тихо, но твердо проговорил Михаил (они действительно стояли втроем), - при других я бы помолчал.

- Ну и что с ним делать? - Дмитрий оглянулся на Бобра в поисках поддержки, но тот усмехнулся неожиданно мягко:

- Ладно, князь. Видно, нам его не сбить. Найдется у меня другой гонец.

И в Пронск поскакал Константин.

* * *

Владимир Дмитриевич Пронский (сын князя Дмитрия Ярославича) сам занимался похожим делом, а именно: с помощью разведки пытался выяснить: будет ли этой осенью сколь-нибудь крупный набег и реально ли попытаться от него отбиться (он сосредоточил севернее Пронска около 2 тысяч бойцов) или следует уводить и войско, и всех, кого возможно, в леса и болота, а только потом, вдогон, как это делал Олег Рязанский, попробовать ударить по грабителям.

Он очень обрадовался нежданно-негаданно свалившейся подмоге, но и встревожился не на шутку: что там у них на уме, у москвичей этих? не разинут ли рот и на его добро?

Все свое войско поднимать пока не стал, а с дружиной из 300 человек прямо с Константином отправился к Великому князю Московскому. Владимир Пронский был всего на три года моложе Бобра и достаточно уже искушен в междукняжеских отношениях, чтобы не заподозрить корысти в столь неожиданной помощи. Однако характер у него был легкий, для князя и княжеского положения неподходящий, он никогда не предполагал заранее подлости в другом человеке. Это уже аукнулось ему несколько раз в отношениях и со своими боярами, и со старшим своим, Олегом Рязанским, да и с Москвой тоже, потому и отнесся он к визиту Константина настороженно.

Но когда приехал в лагерь москвичей, сомнения его как-то сами собой размылись, расплылись и испарились. Лагерь удивил порядком, аккуратностью, деловитой тишиной. Князья (столько князей, и каких!) встретили его уважительно, как истинного хозяина этих мест, извинились, что не смогли вовремя известить, осведомились о количестве его воинов, наличии свободных подменных коней, и поскольку таковых у Владимира, естественно, не оказалось, предложили полторы сотни татарских из своих запасов.

Князья - все четверо - понравились друг другу. Главным образом, за открытость, которой в пронском князе (Бобер заметил это себе с удовольствием) было даже больше, чем в московских. Когда же Владимир Дмитриевич узнал данные московской разведки, то кроме симпатии проникся к гостям, или к хозяевам (с какой стороны смотреть) удивленным уважением: эти ребята знали о его княжестве и разбойничающих вокруг него татарах такое,чего не знал и он сам.

Быстро договорившись о совместных действиях, пронцы и москвичи разгромили две крупных шайки татар и собрались даже поглубже в степь, когда 20-го октября из Каширы примчал гонец. Митрополит требовал Великого князя срочно, немедленно в Москву.

* * *

Бобер разговаривал с разведчиками, когда его кликнули к князю.

- Что за срочность?

- Гонец из Москвы.

Внутри шевельнулось недоброе. Он попытался себя успокоить: "Опять, небось, Тверь зашевелилась",- но с разведчиками даже договаривать не стал:

- Погоди, ребята, узнаю, в чем дело, тогда и планировать станем, - и отправился к князю.

Вытянутые лица братьев, у Дмитрия растерянное, а у Владимира и вовсе испуганное, сказали ему все раньше слов.

- Что?! Литва?

- Литва.

* * *

Ничего конкретного гонец не привез. Тем более, что это и не был истинный гонец, тот метался где-то там, по Окскому рубежу, не имея возможности так быстро добраться до князя, а здесь (через свист, загнанных коней, не спавших сутками отроков) всего лишь сама весть: ЛИТВА!

Бобер, узнав, как-то сразу успокоился. Принял все как данность. Иначе и нельзя было: Олгерд есть Олгерд. С Олгердом можно было только так: быстро, жестко, без скидок на его возможные ошибки (потому что их не могло быть), с расчетом на самое худшее.

Одно только травило душу: что ж там Данило?! Ведь предупреждал его! Прощелкал? Или не смог ничего? Прощелкал вряд ли - не тот человек. А вот не смог - такое против Олгерда было вовсе неудивительно, и это тоже приходилось принять как данность и из того исходить.

Сразу пригласили Владимира Пронского, обрисовали ему картину и, не обинуясь, попросили помощи. Сколько сможет. Потому что сейчас, когда все войско (да что там все, даже половину!) отмобилизовать и выставить к сроку не удастся, дорог будет каждый лишний полк, каждый лишний воин. Москва, разумеется, в долгу не останется.

Пронский князь, сразу полюбивший московских братьев за прямоту и пылкий настрой против татар, пообещал сделать все, что можно, даже Олега привлечь, и ускакал в Пронск.

Бобер же с князьями, наказав Константину собрать все имеющиеся силы в Серпухове, снарядить и ждать приказа к выступлению, ускакал в Москву.

Одновременно гонцы Великого князя помчались в Коломну, Можайск, Звенигород, Рузу, Волок Ламский, то есть в те города, в которые отсюда было быстрей добраться, чем из Москвы, с наказом: срочно собирать все имеющиеся силы и гнать их к Москве.

Через сутки князья были в Кашире, а еще через сутки, так и разминувшись с гонцом, взлетели на Боровицкий холм. И только тут узнали новость во всех (пока очень скудных) подробностях.

* * *

Олгерд двинулся из Смоленска десять дней назад. Об этом известила разведка со Смоленской дороги. То, что он шел не просто от Смоленска, а ИЗ Смоленска (Бобер еще переспросил дважды), говорило очень о многом. Значит, со смолянами у него был не просто мир, а союз, и к армии самого Олгерда, бывшей несомненно большой (в столь серьезные походы с малыми силами Олгерд никогда не ходил), следовало прибавлять не только армию Твери, но и смоленские войска, мало в чем уступавшие (и по численности, и по боевым качествам) тверичам, и это было настолько серьезно, что уже не позволяло рассчитывать и даже рассуждать о том, чтобы остановить Олгерда где-то в открытом поле: сил для этого даже в спокойной обстановке было не набрать.