Пантелеймон Романов - Рассказы Страница 73

Закрыв лицо руками, она как бы с болью оторвалась от меня и вбежала на лестницу.

- Пришлю письмо...- шепнула она, перевесившись через перила.

VI

В Серебряном Бору, почти у самого берега, над обрывом, есть один старый пень.

В нем нет ничего особенного. Но по вечерам здесь хорошо сидеть. Внизу река. А по загибающемуся ее берегу вдали видны прячущиеся в соснах дачи, и на стеклах их горят последние лучи.

Я прохожу по знакомой дорожке под редкими соснами, меж которых навстречу мне идут еще теплые лучи солнца. Сворачиваю по берегу налево и нахожу наконец этот пень.

Старик все тот же. Он несколько прочней человеческого счастья.

Как странно создан человек: когда ты счастлив, то все тебе кажется кругом живым. И вот я сажусь на этот пень и, как живого, глажу его с нежной лаской рукой.

У него с боку отвалилась кора, и я поглаживаю его по этому гладкому, еще теплому от солнца боку, и шепчу:

- Ты помнишь? - Это было три года назад. Знаешь, о ком я говорю? Ты ее держал на себе, а я сидел рядом на траве и читал ей что-то... Солнце вот так же заходило. Над лугом стелилась длинная полоса тумана или дыма. Река была спокойная и тихая, и по ней ходили круги. Помню еще, прошли мимо какие-то люди в картузах.

И вот, старина, какие мы странные... Как что-то у нас в руках, то душа спит, она слепа и холодна. А вот когда вырвут у тебя, когда уж не смеешь подойти, а стоишь да издали смотришь,- вот тогда только почувствуешь...

Почувствуешь, что ты потерял. Вечная история.

И так вот мы проживаем свой век, нераскрытыми, равнодушными глазами смотрим перед собой и умираем, ничего не благословив. А ведь в жизни есть такая радость, старик, от которой люди плачут... И с этими слезами не сравнится никакое счастье.

Понимаешь, в чем дело: для того чтобы человеку быть мудрым и принимать дары жизни, как редкое чудо, ему необходимо терять. Тогда в нем, вместе со щемящей болью печали, просыпается то, что спало и не видело жизни. А ты знаешь, если у человека раскроются глаза, с какой силой он может увидеть жизнь!.. Если бы тебе дать эту силу, то ты снова оделся бы корой и поднялся бы к самому небу. Вот какова эта сила.

Но так чувствовать и видеть мир человеку дано только в редкие моменты. А иным и совсем не дано.

Ты смотри когда-нибудь повнимательнее на лица, когда мимо тебя по тропинке идут, возвращаясь из города, потные люди с узелками и корзинами провизии. В особенности посмотри на женщин, на тех, которые одеты побогаче. Что ты в них увидишь? Обрати внимание на то, как смотрят их глаза... Как они смотрят! По равнодушным взглядам ты прежде всего увидишь, что самое ценное для них - это твердая опора в жизни. Они ее имеют, и больше им не нужно ничего.

Все силы их ушли на нее. Вот на этом-то мы и попадаемся. Продаем за нее то, что не имеет цены.

Ох, эта твердая опора... Вот ты тоже ведь твердая опора... а что в тебе есть? Сухое, без тепла и жизни дерево, которое торчит из земли, пока (ты уж извини меня, я говорю это для примера), пока тебя не выкорчуют и не бросят в печку. Тогда ты кого-нибудь еще согреешь хоть на один час.

И они все такие, что стремятся только к твердой опоре и хватаются за нее прежде всего и главнее всего.

Но ты понимаешь, какая охватывает радость, когда у человека раскроются глаза души его, и он вдруг бросает все! Бросает ради того, что он нашел, как нечаянное чудо, как редкое сокровище, которое, прежде видя, не видел.

Это вот та самая радость, старик, от которой люди плачут. И только через эти слезы изредка узнают что-то о своей душе, которую забыли...

Душу забыли, старик... Оттого и потеряли то, чем могли бы владеть всегда, а не в редкие только моменты.

А все потому, что серьезные мы люди. Детского побольше носить бы в себе...

Солнце село. По спокойной глади реки на глубоком месте ходят круги, и выплескивается мелкая рыба. Я, обняв одной рукой пень, задумался и смотрю вдаль, на луга и на рассеянные за ними деревни.

- Милый старик,- говорю я,- ты все-таки был свидетелем одной из редких минут. И я тебе обещаю, что, вероятно, завтра я приду опять к тебе сюда и вместе с тобой прочту одно письмо. Я думаю, что завтра я его уже получу.

Даю тебе слово, что я не распечатаю его раньше, чем приду сюда.

Завтра ты будешь свидетелем того счастья, о котором я тебе говорил. Оно бывает, когда человек поживет с твердой опорой, а потом, как прозревший слепой, со слезами радости увидит другое.

И не в личном счастье, то есть не в довольстве тут дело, старик, а в том, что если у человека это бывает, то у него появляются совсем другое зрение и слух. Его душа в это время начинает слышать то, чего не слышала никогда...

VII

Письмо в узком, твердом конверте...

Я прижимаю его к груди, как будто я сомневался в том, что получу его.

Нет! Когда женщина находит то, что открывается ей, как дивное откровение, сомневаться в этом нельзя.

- Вот видишь, старина, я сдержал свое слово: нераспечатанное, смотри,говорю я, показывая пню конверт.- А ты скоро приобретешь большую мудрость, если у тебя перед глазами будет проходить человеческая судьба. Смотреть со стороны за судьбой человека, это дает кое-что от мудрости. В особенности, когда ты видишь его в печали и в радости. Человек между этими двумя точками, старик. И чем больше они удалены друг от друга, тем больше человек.

Вот какие дела-то...

Я сажусь за пень, глажу его по ободранному боку рукой и думаю о том, что еще вчера я сам был с ободранным боком...

Мне не хочется распечатывать конверт, чтобы дольше пожить этими минутами, когда уже обладаешь счастьем, оно у тебя в руках, но ты его не знаешь в подробностях.

- Ну, так и быть... Вот этот клочок конверта я засуну тебе за кору. Ты сохрани его на память о человеческом счастье. И вслушайся получше в эти слова:

"О человеческом счастье..."

Вот что она мне написала:

"Мой милый, мой нежный друг! Я благословляю судьбу за то, что она дала мне пережить, когда я встретилась с вами, и мы потом стояли на лестнице.

Все прошлое всколыхнулось в моей душе и наполнило ее до краев блаженством такой остроты, какого я не знала никогда...

Сокровище мое родное! Когда я увидела тебя, услышала твой голос, который я так любила,- все встало передо мной в неповторимой живости.

Все, все помню!

И эту ослепительно-прекрасную грозу, и нашу тропинку в Серебряном Бору, и поздние вечера, когда мы с ветками сирени возвращались оттуда. В автобусе No 4... В окна навстречу рвался влажный ветер с полей и играл моими волосами.

Все помню, до последней мелочи. Но память об этой грозе не умрет у меня никогда... Помню, как мы выбежали на площадку лестницы и оба вскрикнули при виде надвинувшейся черной грозовой тучи с зловещими желтыми подпалинами. Такой страшной тучи я не видела никогда. Но у меня была только нетерпеливая радость при виде ее. Мне казалось, что от ее грозного приближения увеличивалась наша с вами слитность, как будто мы хотели вместе сжаться перед какой-то опасностью.

И первые порывы ветра в открытое окно, и запах дождя от капель, упавших на рукав вашего костюма... Все помню!

И мне сейчас так мучительно сладко, так тоскливо прекрасно, что я плачу... Стою у окна, прижав платок к губам, глаза мои заволоклись слезами, они капают мне на руки. Но я не хотела бы сдерживать их.

Высшей радости, чем эти слезы, я не знала..."

- Вот, старина, она поняла. Это как раз то, что бывает, когда у человека раскрывается душа и начинает слышать то, что в обыкновенное время не слышит никогда.

Ты не подумай, что это пустой сентимент. Все зависит от того, чего стоит твоя душа. Если она у тебя пустая и из нее ничего не рождается, кроме маленькой радости "личного счастья", это будет пустой сентимент.

А есть души, у которых от слез вырываются песни такой живительной и возвышающей душу скорби, что человек хранит их целыми столетиями, и целые поколения живут ими...

Все, милый друг, идет от того, сколько ты сам стоишь...

Все от этого.

"...А помните этот сумрак в комнате? И букет полевых цветов, стоявший у меня на столе перед диваном?

Вы взяли его, подставили под дождь. И в комнате сразу запахло лугом и травой.

А на лаковую поверхность стола падали капли...

Это было в какой-то праздник, и я забыла купить провизии.

В буфете нашелся только голый кусок сыра. Мы, проголодавшись, смеялись и резали его друг другу по кусочку.

Я даже помню, в каком я тогда была платье: в белом, с туманными сиреневыми цветами по нем.

И вы знаете, когда мое сердце впервые раскрылось перед вами?.. Когда мы входили в комнату, и я услышала запах дождевых капель на ваших рукавах и еще запах мокрых цветов.

А потом... потом все кончилось... Вы заходили ко мне без той нетерпеливой радости, как прежде, когда я открывала вам дверь, мы оба бегом бежали в мою комнату и бросались друг к другу с невыразимой радостью новизны ощущения нашей близости. Кончилось...

Вы уже больше молчали, сидя около меня на диване. И у меня было такое впечатление, как будто вы исполняли какую-то скучную обязанность..."