Алексей Писемский - Взбаламученное море Страница 74

Госпожа в ней наконец проснулась. Она готова была своими хорошенькими ручками вцепиться старосте в волосы.

– Сейчас чтоб у меня прощения просили, сейчас! – продолжала она, стуча ножкой.

– Мир-то меня, сударыня, может теперь поедом съесть, что я и в дом-то вас допустил! – возражал ей староста.

– Меня в дом? – воскликнула Софи, ударяя себе в грудь.

– Да как же, помилуйте, дом общественный!

При этом Софи и Бакланов переглянулись между собой.

– Calmez-vous! – сказал он, беря Софи за руку. – Кто здесь посредник? – обратился он к старосте.

– Не могим знать-с, – отвечал тот.

– Как не знаешь? – спросил Бакланов, задыхаясь от бешенства.

– Делов тоже никаких не имели до них, почему нам знать! – продолжал староста, водя глазами по полу.

– А! не знаешь, не знаешь! – проговорил Бакланов и, схватив старика за ворот, притряхнул его.

Старик позеленел.

– Посредник, ваше благородие, Иван Егорыч Варегин, – сказал он.

Бакланов сейчас же отпустил его.

– Варегин! – произнес он радостно. – Пошел вон! – прибавил он старосте, и тот, как бы ничего особенного не случилось, посмотрел себе на ноги и вышел.

– Ну, вот и прекрасно! Все теперь устроится! – сказал Бакланов, обращаясь к Софи, котрая смотрела на него вопросительно.

– Параша, Параша, – крикнул он убиравшей в соседней комнате чашки Прасковье. – Нет ли кого послать за посредником-с?

– Пошлите-с сельского старосту! Он у нас тут недалеко в Парфенове живет-с, – отвечала та шопотом.

– Сбегай, ради Бога, – произнес Бакланов.

– Я нищенку пошлю-с; самое-то, пожалуй, наши дьяволы увидят и изобьют еще! – отвечала Прасковья и ушла.

Через несколько времени явился сельский староста, молодой, вежливый мужик.

– Съезди, любезный за посредником, – сказал ему Бакланов.

– Слушаю-с, – отвечал тот с видимою готовностью.

– Что такое, скажи, пожалуйста, отчего это неповиновение ко мне? – спросила, выйдя к нему, Софи.

Староста модно переложил из руки в руку шляпу.

– Бог знает, сударыня, – отвечал он, как-то особенно ужимая губы. – Надо так полагать, что глупость одна их.

– Так ты им растолкуй! – сказала Софи.

– Нам они, сударыня, не верят, как не по их говоришь… Все одно, вы говорят, от начальства…

– Пожалуйста, съезди! – повторила Софи.

– Слушаю-с! – отвечал староста и уехал.

– Чтобы не обманул он! – сказал Бакланов.

– Нет, съездит-с! Он у Софьи Петровны лесу хочет торговать, так съездит-с! – объяснила Прасковья.

Бакланов и Софи возвратились в гостиную.

– Варегин мне приятель и отличнейший человек: он сейчас все устроит, – заговорил первый.

– Но я боюсь, друг мой, он сейчас, пожалуй, придут, – сказала Софи.

– Пускай идут; у меня револьверы готовы. Прежде чем они дотронутся до тебя, человек двадцать уложу!.. – произнес Бакланов и положил на стол действительно два револьвера.

Софи между тем принялась плакать: она была очень рассержена.

12. Посредник

Варегин приехал в тот же день.

Молодые хозяева наши все еще продолжали сидеть в гостиной и не смели носу оттуда показать.

Бакланов принял друга в распростертые объятия.

Несколько времени они молчали, и у обоих невольно навернулись слезы на глазах.

– Что это, у вас уж пистолеты приготовлены! – начал Варегин.

– Да, – отвечал Бакланов и представил ему Софи.

– Кузина моя, Ленева, ваша теперь подсудимая и подначальная.

Варегин молча поклонился ей.

– Что, разве уж к дому подваливали? – спросил он.

– Нет; но на всякий случай. Я просил бы тебя сегодня же сделать какое-нибудь распоряжение, – отвечал Бакланов.

– Я уж сделал, ехав мимо, – отвечал Варегин и, как человек утомленный, сел и закрыл глаза.

Софи в это время разливала чай.

– Pardon, monsieur Варегин, – сказала она: – у нас нет сливок; нам не дают здесь ничего, даже и за деньги.

Варегин открыл глаза и, увидев стоящую перед ним Прасковью, сказал ей:

– Поди, скажи скотнице, чтобы сейчас же прислала госпоже вашей сливок: посредник приказал.

Прасковья убежала и возвратилась с превосходными сливками.

– Но как же, скажи, друг сердечный, как ты сюда попал? – начал Бакланов. – Естествоиспытатель, исследователь микроскопический – мировым посредником!

– Исключен-с был из прежней службы за позорное гражданское поведение, – отвечал Варегин ядовито.

– Я слышал что-то такое в Петербурге, – подхватил Бакланов.

– Да, как же-с! И не начальством, это было бы еще сносно, а общественным мнением.

– Нынче общественное мнение, monsieur Варегин, кажется, такое благородное, – вмешалась было Софи.

– Не знаю-с, – отвечал он ей: – знаю одно, – продолжал он, опять обращаясь к Бакланову: – что как только я на одном из ваших университетских советов сказал, что молодые люди поступают к нам ничего не смыслящие, в университете ничего не делают и потом все гуртом выпускаются кандидатами… Что же это такое? Кукольная комедия одна!

– Да чего тут! – подхватил Бакланов. – Нам вот дорогой один господин рассказывал, что становой получил бумагу очень безграмотную и говорит: «Это, верно, говорит, господин студент писал», и в самом деле, оказывается, студент.

Варегин грустно усмехнулся и покачал головой.

– Сказал я, разумеется, – продолжал он: – и насчет преподавания, что у нас, вместо науки, с кафедры раздаются пикантные фразы, очень, может быть, выгодные для популярности преподавателя, но далеко не полезные для слушателей…

– Ну, и что ж потом? – спросил Бакланов.

– Потом, через несколько дней, мне господа студенты стали на лекциях шикать и свистать… Я остановился и спросил, что именно возмущает их в моих словах?.. Они выслали ко мне депутатов, которые объявили мне, чтоб я переменил свое гржданское поведение. – «В чем же, говорю, оно так провинилось?» – «В том, говорят, что вы таким образом говорите в советах». – «О, в таком случае, я вижу, что вы так наглы, а передавшие вам люди так подлы, что я уж, конечно, ни с ними ни с вами не останусь»; затем поклонился и не возвращался более в свою аудиторию.

Приговоря это, Варегин опять качнулся головой.

– Вот вам и награда вся! – снова он начал: – за двадцать лет трудов, за потерянное зрение; и то бы все им простил, Бог с ними; но зачем они потеряли мои сведения… Знатоков моего дела в России немного, а они меня, как мусор, как щепки ненужные, взяли да и вышвырнули.

– Ужасно! – подхватил Бакланов. – Но здесь, по крайней мере, как ты устроился? Ведь ты, кажется, семейный человек?

– Четверо детей.

– А душ сколько?

– Душ нет!.. Сто десятин земли всего!

– Но чем же ты жил до сих пор?

– Потому уж и жил! Только что сам земли не пахал.

В это время вошла с довольным лицом Прасковья.

– Барыня, где стол-то накрывать, в зале или столовой? – спросила она.

– Да разве есть что-нибудь у нас? – спросила ее Софи.

– Есть: теленка закололи и карасей в пруду наловили. Выбил сельский староста всего-с… И повар тоже пришел-с.

Бакланов, Софи и Варегин невольно усмехнулись.

– И ключи вот от посуды-с наш староста-то, чорт, дал-с, – прибавила Прасковья еще с большим удовольствием и пошла хлопотливо накрывать на стол в зале с ободранными обоями.

Через несколько минут все уже сидели при полном освещении четырех свеч в старинных шандалах и при вкусно дымившихся теплых блюдах.

– Скажите, пожалуйста, как народ принял эти мирские учреждения? – спросил Бакланов.

– Да как принять-то? Обыкновенно, как принимал он чиновников. Это ведь подкуп, – прибавил Варегин, показывая на блюда: – вам бы без меня не дали этого: это меня хотят ублажить.

Прасковья, ко всем благам, нашла в буфете еще две бутылки наливки и поставила их перед господами.

Приятели, прекратив печальные разговоры, выпили по нескольку рюмок наливки; Софи тоже с ними выпила и совершенно смело, в сопровождении одной только Прасковьи, отправилась ночевать в комнату Биби.

Бакланов и Варегин легли в гостиной на толстейших и мягчайших пуховиках, которые тот же селький староста «выбил» им от прежнего господского старосты.

13. Бунт

На другой день Софи, как только проснулась, подошла к окну своей комнаты и ахнула от ужаса.

Красный двор был полнехонек мужиками, человек до ста, с мрачными все лицами, без шапок. Между ними ходил, тоже серьезный, Варегин и о чем-то с некоторыми из них переговаривал.

Софи сейчас же бросилась к Бакланову, который еще спал.

– Александр, посмотри, что такое у нас на дворе: народ собрался! – сказала она.

– Что такое? – произнес тот, надел халат и, положи в карман револьвер, вышел.

– Зачем это они? – спросил он Варегина.

Тот подошел и мрачно сел на ступеньку крыльца.

– Дурят! – произнес он после нескольких секунд молчания.

Бакланов смотрел на него с испуганным лицом.

– Что же, совсем не хотят повиноваться?

– Торговаться хотят до конца, – произнес Варегин.