Степан Злобин - Остров Буян Страница 75

Только что из-под пера Томилы лились слова уверенности в победе: «Чаю, встают уже города. Сердцу бы крылья — птахой летел бы по городам зрети восстание их на неправды бояр. Может, в самый сей час и ударил медью сполох в Твери да Калуге, а может, огнем горят в Москве боярские дома в эту ночь…» И вдруг, вместо восстаний по городам, приходилось ждать нападения на себя…

— Чего ж теперь делать? — в растерянности вслух произнес Томила.

— Томила Иваныч, — раздался шепот с полатей, где спал Иванка, — хошь, я побегу к стрельцам новых приказов да их всех на владыку взбулгачу?!

— Не дерзнут на владыку, — ответил поп. — Божьим слугой его почитают. Тебе кто поверит, младеня?..

В ставень ударили с улицы тревожно и громко. Ряженый поп с неожиданной живостью выскочил за дверь во двор. Томила скользнул за печь.

— Кого надо? — спросил через ставень Иванка.

— Томилу Слепого, — откликнулся голос снаружи.

Свои так не должны звать: условлено было спрашивать по-иному. Значит — чужой.

— Дома нет. А пошто его? — отозвался Иванка.

— Владыка зовет у него побывать — вместе бы и помолиться в полунощном бдении, — сказал второй голос.

— Придет домой — и скажу, — пообещал Иванка.

— Неладно, что звали, — когда посланцы владыки ушли, прошептал Томила. — Сами не влезли б во двор. Схватят тут нас одних ночью… Не они ль у Гаврилы и пса уморили, чтоб легче с хозяином после справиться?..

Поп ушел.

Приперев для верности дверь кочергой, они еще долго шептались, и, несмотря на тревогу, Иванка был счастлив, что судьба доверяет ему защиту Томилы. Он вышел в сенцы и принес два топорка — на случай, для обороны. Решив поутру поднимать стрельцов новых приказов, они легли, когда раздалась полуночная петушиная перекличка и из Троицкого дома донесся одинокий удар колокола, зовущий к ночной молитве…

Едва они задремали, опять застучал кто-то в ставень. Иванка вскочил, заметался по темной избе с топором.

— Кто там? Кого?! — дрогнувшим голосом спросил он.

— От кума поклон! — ответил с улицы незнакомый голос.

Это был условный отзыв вестника от Истомы.

Иванка выскочил, распахнул ворота, всадник въехал во двор, спрянул с седла и, бросив Иванке поводья, шагнул к Слепому:

— Томила Иваныч — ты?

— Я.

— Новгородцы послали к тебе, Томила Иваныч. Новгород встал…[204]

Не в силах вымолвить слова от полноты счастья, Томила обнял гонца. Они целовались, будто на пасху. Никогда не видавшие раньше один другого, они сжали друг друга, словно братья после долгой разлуки, отшатнулись один от другого, не отпуская объятий, взглянули друг другу в глаза и снова поцеловались. Только тогда Томила обрел утерянный на мгновение дар речи.

— Господи, слава тебе! — торжественно произнес он и перекрестился широким крестом. — Встал Новгород! — повторил он слова гонца, словно силясь осмыслить эти слова во всей полноте, во всей силе.

— Иван, Ванюша, иди, и тебя поцелую! Весь мир целовал бы, как в светлое воскресенье!.. Знать, голос наш услыхали… Недаром писали мы, Ваня! — дрожащим от волнения голосом произнес Томила.

Иванка обнялся с летописцем.

— Вот когда, Ванюшка, остров Буян-то не в сказке!.. — И обернувшись к вестнику, Томила опять обнял его за плечи: — Спасибо тебе, человече, за добрые вести. Идем в избу.

— Иван, коня поводи. Замучил я его. Не сразу остыл бы, — сказал гонец, словно он давно был знаком с Иванкой.

— Постой-ка, Иван, чем время терять, ты коня не гони, а помалу трусцой съезди к Гавриле да Прохору с вестью. Зови их ко мне, да еще заверни к Леванисову да к Яге, — приказал Томила.

Пока Иванка поехал, Томила с вестником вошли в дом.

Летописец жадно расспрашивал обо всем, и гонец рассказывал ему, как новгородские стрельцы и посадские два дня ходили по избам друг к другу, читая письма Томилы и слушая вести, привезенные Истомой, и как наконец восстали так же, как во Пскове, схватили немца, приехавшего за хлебом, разгромили стояновские лавки и палаты, освободили колодников из острога и заперлись в городе.

— И стрельцы повстали?! — спросил Томила.

— Стрельцы со всем миром, — ответил гонец. — Караулы несут, службу правят, берегут ворота и стены. Во всем по уряду.

— Кто же в городе большим? Что Истома?

— Истома?! Да я нево[205] тебе не сказал, что поспел воевода его схватить, заковал в железы да разом послал в Москву. Накануне того дни поспел… Припоздали отбить его…

— В Москву?! — Томила весь помрачнел. — Запытают в Москве Истому… Как брат родной, стал мне звонарь… Отколе узнал про него воевода? Кто продал? Дознались?

— Дознались: владыка Макарий прислал письмо Никону-митрополиту, а тот довел воеводе…

— Знать, бешены не все перевешаны, жалит змея не для сытости, а от змеиной лихости!.. — сказал Томила. — Ну, и владыке будет закуска: что заварил, то и выхлебает!.. — погрозил он.

Гаврила, Прохор Коза, Леванисов, Максим Яга один за другим собирались к Томиле, словно на праздник.

По городу неслась весть о восстании Новгорода. Иванка не утерпел, поделился радостью со стрелецким дозором, сказал троим-четверым случайным поздним прохожим, а те по пути стучали в ставни спящих знакомцев. По улицам в ставенных щелях там и здесь засветились огни, разбуженные люди выбегали из домов, собирались в кучки, делясь новостью, в свою очередь стучали к соседям и знакомцам…

Ранние пешеходы потянулись по улицам к Рыбницкой башне, торопясь занять место поближе к дощанам, чтобы лучше слышать и видеть. Посланный Томилой Иванка примчался на площадь еще до полного рассвета, когда церковные колокола едва отзвонили к заутрене. Утренняя заря только что окрасила небо и розовый отсвет чуть озарил город, когда Иванка ударил в сполошный колокол.

Небольшая толпа, собравшаяся на площади, оживилась возгласами, на зов сполоха бежали из улиц новые толпы людей — одни бежали, вскочив ото сна, встрепанные, испуганные, другие — из церквей…

— Пошто звон?!

— Эй, малый, чего сполошишь?! — кричали вокруг, но Иванка, не отвечая, звонил…

В толпе он узнал крендельщицу Хавронью, Михайлу Мошницына, увидел Захарку… Поп Яков вбежал на площадь. Он, видно, бросил обедню, что выбежал вон из церкви, не сняв облачения, едва накинув шубейку, из-под короткого подола которой виднелся парчовый узор епитрахили… Гурьбой вошли с Троицкой улицы все заводилы сполоха. Впереди всех Томила Слепой. И в тот миг, как Иванка бросил веревку колокола, Томила юношеским движеньем взметнулся на чан.

— Слушай, Псков, город великий! — воскликнул Томила.

Он весь преобразился. Кто знал его раньше, тот нынче мог не узнать: задушевный и тихий, всегда словно задумавшийся о чем-то, немножко сутулый, неспешный, Томила Слепой явился сегодня в новом обличье. Властно он поднял руку, требуя тишины, и взволнованная сполохом, крикливая, шумная площадь вмиг замерла.

— Братья, мужи, псковичи, с радостью, с праздником, братцы! Не одни мы отныне — нас два города: с нами Новгород встал! — ясно сказал Томила.

Многоголосый народный клич ответил ему, и сотни шапок взлетели вверх. По церквам звонили колокола, но за криком народа их было не слышно.

Томила Слепой поднял руку, и все снова утихло.

— Есть вести, братцы, пристанут еще города, потрясут бояр и великую рать соберут на неправды… А ныне слушайте, братцы: новогородцы к вам человека прислали из Земской избы.

Ночной вестник вскочил на дощан рядом с Томилой и снял шапку.

— От новогородских всех званий людей псковитянам низкий поклон с любовью! — сказал гонец и поклонился на все четыре стороны. — Да на той любви братской стоять нам во всем заедино!

Толпа закричала тысячеголосо, невнятно, радостно. Каждый свое, но все об одном. Махали шапками, обнимались между собою.

— Стоять заедино! Стоять на бояр и на больших! До смерти стоять! — слышались выкрики.

— Сказывай, как там у вас, что стряслось и на чем стоите!

Томила опять поднял руку, призывая народ к спокойствию, и когда площадь стихла, вестник повел рассказ. Из толпы перебивали его вопросами, и он отвечал всему городу.

Когда все было вкратце рассказано о восстании, Томила снова сам обратился к народу:

— Вот радуетесь вы, господа, да не все ныне рады. А есть, братья, во Пскове святой угодник, о всех горожанах печется. Хочет отдать вас всех палачам на терзанье. Писал в Новгород грамотку к воеводе — на вас призывал стрельцов да дворян. И что, братцы, с ним ныне делать?!

— В прорубь вкинуть! — крикнули из толпы.

— Имя сказывай! Что за угодник?

— Святой угодник — владыка Макарий: войско на вас призывал, челобитчика вашего, звонаря Истому в Новгороде сосватал в каменный теремок, в железны сапожки, да нынче хотел склонять город к повинному челобитью, а земские старосты псковские в мыслях с ним — Подрез да Менщиков.