Чингиз Гусейнов - Фатальный Фатали Страница 77

Ныне человечество имеет тысячу различных занятий, где же у него праздность, чтобы развлекаться пустяками, подобно молитвам, соблюдать пост, - зубри нелепые Догмы, вбивай их себе в голову до отупения, пять часов уделяй молитвам, остальное время - еда да сон. И это имеет то невыгодное последствие, что промышленности нет, сельское хозяйство пришло в упадок, искусства, ремесла, художества малоразвиты, науки пропитаны устаревшими догмами, и мы отстали и продолжаем катастрофически отставать от европейских стран.

Пора нам знать, что мы принадлежим человечеству, создавшемуся быть свободным, а не позорным рабом кучки пророков, и достичь свободы и цивилизации! Если бы бедный народ в древности верил вождям и поклонялся их пророчествам, то это было бы еще простительно! Но теперь, когда ветры дуют отовсюду и мы видим, как чахнет человек в добровольном рабстве, слепой и глухой к тому, что творится в мире, довольный своим послушанием и преданностью и веря лживым словам новых пророков, думающих лишь о том, чтобы подолее держать подвластных в неведении, жить в роскоши и удовольствиях под охраной всемогущего воинства!

Довольно, я устал, завтра 21 день рамазана, и я намерен отправиться в главную мечеть слушать рассказы трагика моллы Джаббара о плачевной участи наших имамов, и о них я сообщу тебе в третьем своем письме. Я намерен из Тавриза отправиться в Решт, оттуда в Мазандаран, на родину демонов и нимф.

Ах, какие подзорные трубы продавали в Каире, забыл купить, а мне так она нужна здесь, чтоб кое-что разглядеть пристальней! Прошу тебя, пойди в магазин европейского негоцианта, еврей он, это за домом Риза-паши, и купи мне подзорную трубу, это совсем-совсем близко, в двух шагах от отеля "Вавилон", и пришли в Решт на имя Гаджи-Абдуллы Багдадского, продавца жемчуга, и он доставит ее мне. Орошай!

И - третье письмо Кемалуддовле.

Нет-нет, я не стану описывать тебе сцены плача по убиенным в борьбе за веру, то бишь за власть, за престол, за корону, за халифство!... Мы с тобой изучали всякие науки, в том числе алгебру, которая, как известно, зародилась на Востоке (но что нам от этого?), и я воспользуюсь для удобства ее буквенными понятиями, а ты домысли за меня: А убивал Б, окрашивая свое преступление в благопристойный вид борьбы за шиитскую веру. В, чтоб избавиться от А, убивал его под тем предлогом, что тот - вероотступник, предавшийся суннитам и готовивший заговор против шиизма, и, придя к власти, постепенно съедал, точно людоед какой, сильных соперников, Г, Д, а заодно и ближайшего друга Е и, в порядке безопасности, Ж, хотя он числился вернейшим помощником и был им, а что до З... - нет, нет, я не буду тебе рассказывать о том, что ты и без меня знаешь, изгнанный из родной страны.

Впрочем, извини за откровенность, ты сам еще не совсем избавился от иллюзий в отношении избранности своего народа среди прочих других народов, в особом его предназначении. Ты винишь правителей, забывая о том, что народ достоин своих правителей, как, впрочем, и правители - своего народа. Но напрасно не трать своего времени на наивные иллюзии, пора и тебе проснуться!

Вот входишь в дом правоверных, мечеть, разумеется, и замечаешь господина в суконном плаще, с кушаком на бедре из кашемировой шали, шерстяной шапкой на голове под бухарской мерлушкой, с длинной бородой, крашенной хною и индиго; думаешь, что, очевидно, порядочный человек; спрашиваешь соседа, и точно: знатный правоверный. Лицо и глаза его выражают вид человека, находящегося в трауре по случаю смерти, по крайней мере, отца. Но нет - он печалится, ибо когда-то где-то кто-то из шиитских имамов пал в борьбе за власть.

В другом углу - преважный господин с перстнем из блестящего яхонта. Кто? Тоже чин. Грамотен ли, спрашиваешь? А ты у него узнай! И что же?

"Грамотен?! - изумленно смотрит на тебя. - Благодарение Аллаху, что не заражен ересью и безбожием!"

А вот еще один господин - вертит в руках четки, лепечет про себя: "Нет божества, кроме аллаха...", повторяя это по числу зерен в четках, - пока не перевернет зерна, не суйся с вопросами!

Но тссс! Молла на кафедре! Сначала о рождении имама. Потом о великих подвигах в младенчестве. Приводятся цитаты, столь же нелепые, как и сам рассказ. О героических свершениях в отрочестве и юности. Как спас, как помог, как надоумил заблудших, как провидел. И как поднял знамя шиизма. И как преследовали. Пытались убить (покушения и прочее). И каждый раз чудо спасало. Когда мы вышли, сосед мой спросил:

- Ну как, насладилась твоя душа?

- Каким же образом насладилась, если я слышал вздор? - ответил я.

- Заклинаю тебя всевышним, правду ли ты говоришь?!

- Но ведь и ты сам думаешь то, что и я! - Запнулся бедняга, не знает, как возразить, а я ему еще: - Это ж птичий язык, рассчитанный на птичьи мозги!

- Может, - тут вмешался другой, ибо первый так и онемел, - тебе понравится по твоему развитому вкусу сложнейшее учение о четырех подпорках, на которых держится мир?

- Я знаю о трех китах!

- Несчастный! Я говорю о подпорках веры! - и с такою жалостью смотрит на меня, что мне самому себя жаль стало. А он добавляет: - Первая - сам Аллах, вторая - Пророк, третья - имамы, а четвертая - Керим-хан!

- Кто-кто?! Эта рухлядь?! Этот, у кого язык еле...

- Молчи, несчастный! - и так побледнел, губы белые-белые, озирается кругом, в глазах страх.

- Да, кстати, - спрашиваю, чтоб собеседник пришел в себя, - а как насчет Баба? Что вы скажете о нем? Мне говорили, что у вас в городе много бабитов.

Но у кого спрашиваю я? Собеседников моих точно ветром сдуло!...

- Эй, стойте! - кричу им вдогонку. - Ладно, не о нем расскажите, а о его поклоннице, той, что ходила с открытым лицом, принимала участие во всех его восстаниях и, схваченная в Казвине, была умерщвл...

Что ты кричишь, эй Кемалуддовле, сказал я сам себе, - ведь ты один на площади, и никто, слава богу, тебя не слышит.

О, наивные бабиты-террористы, мечтавшие убить шаха! Но можно разве убийством одного тирана пресечь милое невежественному народу тиранство? А реформа женского равноправия вполне в духе революции Алазикрихи-асселама. Ибо какой вред принесло мусульманскому миру затворничество женщин! Благодаря присланным пророку откровениям Аллаха, после любовного дастана "Айша - Сафван", мужчины - полудикари, лишенные удовольствия женского общества, пристрастные к мужеложству, этому гнусному пороку, принявшему вид обыкновенных непостыдных явлений в житейской жизни, - никто не гнушается им и не стыдится! Даже поэты в своих поэмах воспевают красоту милых юношей, а не девушек, и не стыдятся соблазнять читателей к такому разврату! И многоженство с его вечной враждой и ненавистью между братьями и сестрами, родившимися от различных матерей, и между сродниками сторон! И сколько иных пороков многоженства - евнухопромышленность, затворничество. А натура между тем берет свое: аи да Айша! аи да разгул восточной женщины! тут такие страсти!...

Когда же ступит народ на дорогу прогресса и цивилизации? Когда освободится от деспота и придет человек иного образа жизни, возлюбленный народом?! Через неделю я отправляюсь в Решт. Оттуда, как уже писал тебе, в Мазандаран! Жду подзорной трубы! Прощай!

ПРОТИВОСТОЯНИЕ МИРОВ

Увы, увы, Кемалуддовле! - решил сразу ответить на все три письма Джелалуддовле. - Увы, потомок великого Теймурлана! Не иначе как ты помешался?! О боже! Чего только ты не нагородил в письмах! О всевышний! Ай-ай-ай!

Ты цитируешь поэтов! Это же беспокойный и вредный народ! Как можно им верить? Фирдоуси?! Строки, которые он сочинил, вызваны или тем, что так пожелал заказчик, пославший ему тысячу золотых, или потому, что от него отвернулся Султан-Махмуд, а пригрел Дей-леми, шиит, враждовавший с Султан-Махмудом! А другой поэт, как его? Имаретул!... Это же изменник! И за измену во время крестовых походов, разве не он пригласил франков на завоевание Египта? был повешен! А историки, которых ты цитируешь, этот ибн-Халдуц, на которого ты ссылаешься, хотя и не называешь, а он, да будет тебе известно, из рода Омаидов, Абу-Сафьян его дядя, а Муавие его двоюродный брат. Предки ибн-Халдуна во время гонения на Омаидов бежали из Сирии, очутились в Африке, потом в Испании, и потому вся его история пристрастна, я ни одному его слову не верю.

И этого негодяя и еретика Алазикрихи-асселама ты смеешь превозносить?! Как же рука твоя не онемела и язык во рту зашевелился?! Отец его Великая Надежда недаром казнил сотни его адептов, десятки людей изгнал из страны, да будет с ним божья благодать! Пока был жив отец, этот твой подкидыш и ублюдок не смел пикнуть от страха! И чего добился Алазикрихи-асселам? Он поверг страну своей революцией в пучину разгула, разврата и хаоса! Чистили и чистили после него, только недавно, кажется, вычистили, и то не до конца еще!

Браво, браво тебе, Кемалуддовле! Браво, о внук славного Бабер-шаха! Если в крови потомков Теймурлана было такое философство, как у тебя, то почему они, царствуя более трехсот лет, не замечали ужасов деспотизма в собственной стране?! Не позаботились спасти твоих земляков от невежества? Зачем не сказали им, что стыдно держать публичных женщин в разных сборных местах и предлагать их именитым охотникам? Зачем не сказали им, что усилие удерживать дыхание по какому-то глупому обряду и подобные вещи, вроде самоистязаний, молчания в течение семи лет, держания рук на голове неподвижно годами есть выше всякого невежества?! Зачем не сказали им - или это ты будешь отрицать? - что вести нерожающих жен к духовным учителям и просить их сообщаться с ними пред собственными глазами мужей для дарования им детей более чем отвратительно?!