Петр Краснов - Атаман Платов (сборник) Страница 78

Мои любимцы, как бараны топтались на одном месте. Унтер заерзал.

– Сиди смирно! – приказал я ему. – Ты лишь волнуешь ребят. Сиди!

Я с любопытством смотрел на них. Я знал, что они не справятся с задачей. Знал, по собственному опыту, что теория совершенно не подготовляет к работе. Она дает знание, но не дает навыка быстро их использовать. Не зная с чего начать, классники топтались на одном месте.

Один взял лопату и стал копать. Я курил и даже отвернулся от них. Унтер дергался. Наконец саперы заспорили. Стали рассуждать.

– Чего ты копаешь?.. Нужно дворики сначала сделать, – сказал первый ученик. Однако и он не мог сообразить, как сделать дворики. Он стал ломать хворостинки и укладывать их на землю. Наконец, все разом обратились ко мне с заявлением, что они не знают, как построить батарею.

– Что же вы за саперы тогда? – начал я. – Больше часу возились и ни черта не сделали. Грош вам цена после этого! У доски небось отвечали, рисовали мелом, а теперь сели в калошу, как бабы. Хороши бы вы были, если бы тут рабочие от пехоты были. Сраму не обобрались бы. Убирайтесь вон! Забирай свою калечь, – сказал я старшему, – веди, куда хочешь, и смотреть на вас не желаю.

Я встал, взял шинель и пошел домой. Издали я видел, что все сидели на корточках на земле и что-то с жаром обсуждали.

На другой день они думали, что я опять заставлю их строить батарею, но я нарочно отставил ее; мы разбили и строили первую параллель. На высоких кольях ставились доски с надписями, сколько шагов до противника, какая параллель, – чтобы эти цифры запечатлелись в мозгу.

Через день я приказал снова строить батарею. Сразу заметил, что постройка батареи была ими проштудирована. Связали из жердей дворики, все еще неумело, не соблюдая размеров. Напутали и с масштабом. Унтер тоже сбился. Опять прогнал всех. Я знал, что можно было бы и показать, но считал такую систему более продуктивной. Неудачи сильнее запоминаются.

В третий раз батарея была разбита, протрассирована и построена, но с большими ошибками. Указав на них, я приказал уничтожить батарею, позорящую имя сапера.

Теперь пора было показать настоящую работу. Связали сначала дворики со всеми петлями для разбития на месте. Протрассировали. Сделали нужную отрывку. Уложили блиндажи. Объяснив все, как следует, приказал вновь зарыть и для следующей постройки батареи приготовить уже все самим. Все должно было быть заготовлено заранее. Наконец, батарея была построена полностью и уже без ошибок.

– Ну что, ребята, поняли теперь, как строить осадные батареи? – спросил я.

– Так точно! – был единодушный, довольный ответ. – Помирать будем, не забудем!

На мои занятия все офицеры смотрели, как на баловство. – Отлынивает от трудной работы в классе, – передал мне мнение других Молчанов.

– Что вы делаете там в саду? – спросил как-то командир и удовлетворился простым ответом, а не пошел посмотреть сам.

Ему было не до службы. Новый бригадный жал уже на командиров. Исаевичу влетело за многое. Он обиделся, подал в отставку и уехал в отпуск по болезни. В командование вступил временно Киселев, как старший. Тому тоже некогда было следить за обучением, разыгрались события посерьезнее.

Глава XII. Военно-полевой суд

Знаменитый разбойник, удиравший от преследования гражданских властей, объявился в нашем районе. Он не замедлил убить двух стражников. Генерал Вольский приказал поймать разбойника. А последний оказался не один, а с целой шайкой. Жители деревень не выдали, вернее, не посмели выдать ни разбойника, ни его сообщников. Тогда генерал Вольский приказал обыскать весь район и поймать разбойников во что бы то ни стало. Те деревни, из которых будут стрелять, снести орудийным огнем. Для этого прибыло к нам две полевых пушки.

Первый поиск и обыск в составе казачьей сотни, батареи и роты сапер не дал никаких результатов. Разбойников не поймали, зато они порядочно отстреливались в одной из деревень. Деревню разгромили артиллерийским огнем. После этого явились к Киселеву представители от татар и через подполковника Иллиас-бея просили больше не подвергать наказанию деревни. Они выдадут сами разбойников. Действительно, через неделю нам сообщили, что этой ночью разбойник будет ночевать в такой-то деревне.

Отряд выступил ночью и окружил селение. Разбойник не решился уже стрелять, бросился бежать. Он стремительно выскочил из деревни. Его отличный конь ловко лавировал между огромными кустами на полном карьере. Ближайшие казаки и поручик-артиллерист кинулись за ним в погоню. Раскормленные, сытые кони казаков быстро отстали.

За разбойником несся лишь поручик и его трубач. Поручик на скаку выстрелил несколько раз в разбойника из револьвера и попал ему в руку. Тот чуть не упал с лошади. Левая рука повисла. Это, верно, и помешало ему перепрыгнуть через широкий и глубокий арык. Он сделал неловкое движение, – испугался что ли, но только его лошадь упала на противоположном берегу арыка. Упал и он и с трудом поднялся на ноги. Лошадь поручика не решилась перепрыгнуть через такое препятствие. Поручик соскочил и бросился к арыку.

Разбойник оскалил зубы и вытащил здоровой рукой огромный кинжал. Поручик лихорадочно стрелял в него, но револьвер был уже пуст и давал лишь осечки. Трубач был далеко, еще дальше казаки. Все произошло во мгновение ока. Увидев, что револьвер не стреляет, и слыша крики приближающихся казаков, разбойник оправился. Он судорожно дергал за повод упавшую лошадь, пока ей не удалось подняться из арыка. Разбойник, как птица, вскочил в седло и был таков. В это же время подскакали казаки на храпящих уже лошадях.

Разбойник ушел, но в другом месте казаки схватили человека, стрелявшего по ним. К общему негодованию, – это оказался стражник, то есть чин полиции. Он клялся и божился, что не стрелял, но казаки настаивали на своем, говоря, что видели это своими глазами. Задержанный уверял, что он ведь стражник, что уже по этому одному недопустимо, чтобы он мог совершить такое преступление.

– А зачем выстрелил и бежал? – возражали ему казаки.

– Кто выстрелил?.. Я не стрелял! – клялся и божился татарин. – А бежал я не от вас, а за разбойником.

– Ладно, там суд разберет, – решили казаки и доставили стражника подполковнику Киселеву.

О происшествии был представлен подробный рапорт генералу Вольскому, и тотчас же пришло приказание назначить над татарином-стражником военно-полевой суд. Ввиду того, что татары действительно помогали разбойникам – было приказано разобрать дело о стражнике особенно подробно и тщательно. Если виноват, то для примера прочим приговорить к повешению и приговор привести в исполнение не позже, как в течение двенадцати часов.

Приказ о суде был отдан тотчас же. Вершицкий назначался председателем, есаул и поручик-артиллерист членами суда, а я делопроизводителем, с правом голоса. Необычайное событие взволновало наш саперный муравейник. Особенно закопошились революционеры и больше всех князь Вачнадзе.

– Суд!.. Смертная казнь!.. Что же это такое?.. Как можно казнить человека?! Что делает Вольский? – Таким разговорам и пересудам не было конца.

Мы, остальные, отнеслись к этому делу более спокойно. – Суд покажет, – говорили мы, – кто прав, кто виноват.

– Но какие же вы судьи? – ужасались искренно или нет революционеры. – Ведь вы можете легко сделать ошибку и загубить невинного человека. Вольский прямо пишет, чтобы наказать для примера прочим. Чтобы отличиться и не пойти против генерала, вы можете нарочно осудить человека…

– Что мы, революционеры, что ли, – ядовито отшутился Вершицкий, – что будем стрелять человека на улице? – Попал не в бровь, а в глаз. Вачнадзе даже поперхнулся и не нашелся, что ответить.

На утро, в отдельной комнате уже заседал военно-полевой суд. Эксперт, оружейный мастер, признал, что ружье имеет пороховой нагар на дуле. Стражник же божился, что не стрелял совсем.

– А нагар откуда? – спрашивал Вершицкий. – Ведь сам видишь: ружье с нагаром внутри.

– Вижу, – подтвердил совершенно бледный татарин, – может быть, это давнишний, я давно не чистил ружья.

– Вывести арестованного! – приказал Вершицкий. – Что скажете, господа, по поводу нагара? Признавать нагар недавним, позавчерашним, или давнишним?

Опять позвали оружейного мастера. Он оказался человеком тупым и неразвитым и путался в объяснениях. Ружье стреляное, а когда – определить нельзя: очень грязное ружье, как у всех горцев.

– Так! – промолвил Вершицкий. – Проголосуем. Ваше мнение? – обратился он ко мне, как к младшему.

Я не ожидал вопроса и даже вздрогнул. Сказать – стреляное ружье – не могу, а сказать – нестреляное – тоже не могу. И вдруг пришла в голову счастливая мысль.

– Мы уже знаем, – сказал я, – что патроны стражника снаряжены дымным порохом. Возьмем чистую тряпку и протрем дуло. Если он стрелял позавчера, тряпка станет черной, маслянистой, если же он стрелял давно, тряпка должна остаться сухой и красноватой, цвета ржавчины.