Алексей Толстой - Собрание сочинений (Том 1) (-) Страница 78

Наконец Андрей, шатаясь, подошел к столу, охватил Зязю, посадил на колени и поцеловал... Зязя взвизгивала и отбивалась, а Варенька бросила бубен, часто дыша.

- Нечего визжать, когда довольна, как свинья, - сказала она Зязе.

У Андрея налились жилы на крутой шее, и, целуя все чаще, поднялся он и пошел к выходу, прижимая толстую Зязю к себе. Все переполошились; Сергей Алексеевич преградил было дорогу, но, отброшенный ударом ноги, выругался... А Зязя, вцепясь Андрею в бороду, побелела, закинула голову и круглым коленом уперлась ему в грудь.

И Андрей уже достиг выхода, но на пороге в это время появилась тетушка Анфиса Петровна, в сбитой шляпке, вязаной мантильке, и подняла пыльный зонт.

БУЙСТВО

- Андрей, опомнись! - сказала Анфиса Петровна, пристально глядя. - Ты забылся...

Зязя вывернулась в это время и побежала к дамам, оправляя платье; Андрей нагнул голову и отступил.

- Я пришла за тобой, - повторила Анфиса Петровна, положив руку Андрею на рукав, - успокойся, если хочешь, я с тобой вместе помолюсь...

Такова была порода Анфисы Петровны: где предстояла опасность или драма, туда шла она, готовая радостно поднять крест в уверенности, что кротость и любовь все победят...

- Ты гадок, Сергей, - обратилась она затем к племяннику, - прости, но я тебя презираю. И вы, сударыни, лучше бы мужьям штаны зашивали, чем желудки здесь портить и совращать идейного человека. Вы вот пляшете, задрав юбки, а он, может быть, за вас и за себя кровью обливается. Вы уж меня простите, старуху, я прямо говорю - уходите отсюда вон...

И, говоря так, Анфиса Петровна вновь подняла зонт. Зязя громко заплакала, Аня и Маня, возмущенные, зашептались. Софочка вздернула носик; Сергей Алексеевич со злости сел ко всем спиной и дудел в бутылку; Варенька же резко вдруг вскочила, крикнув:

- Андрей, я приказываю, подойди ко мне.

- Нет, - твердо возразила Анфиса Петровна, - он пойдет со мной, - и вновь дотронулась до Андрея, а он, откинув тетушкину руку, закричал, тряся бородой и приседая от злости:

- Вон отсюда, вон, старая пакостница...

- Господь с тобой, господь с тобой, - забормотала Анфиса Петровна, попятясь к выходу.

Сергей Алексеевич, крича, побежал на Андрея, но, схваченный за плечи, полетел на тетку в проход; Андрей захлопнул дверь на задвижку, повернулся к дамам и медленно стал подходить...

Дамы отступили к беседке, потом завизжали все и разбежались; задетый юбкою, упал стеклянный шар на край бассейна и рассыпался со звоном. Андрей не торопясь высматривал и щурился, мягко ступая по песку. Преградивший дорогу стол он опрокинул; загрохотала посуда, погасли свечи, и над двориком, погнав густые тени, встала ясным кругом плоская луна... И когда глянул на нее Андрей, все в нем заликовало, задрожали жилки; раскинув руки, он воскликнул: "Чего боитесь, вот дуры!" - и, прыгнув, схватил даму, что стояла ближе и не увернулась; это была Варенька, которая закрыла глаза-, сложила ладони у груди и затихла, едва вздрагивая...

- Любишь? - спросил Андрей.

В это время дверь, на которую навалились снаружи, затрещала, повалилась, и первым во дворик вбежал Сергей Алексеевич, размахивая плетеным стулом, за ним следовали дворники, два лакея со щетками и городовой в белой рубашке. Дамы скрылись. Варенька вырвалась и стала в дверях... А когда Сергей Алексеевич, крутя стулом, подступил, Андрей ударил его в лицо так сильно, что Баклушин тут же упал навзничь, повернулся на песке и лег ниц. Андрей насел сверху и обхватил его за шею. На плечи Андрея навалились, но он медленно приподнялся, стряхнув всех, и, качаясь, пошел к выходу; Вареньки уже не было... Еще раз сбили с ног Андрея, но он, вновь освободясь, выбежал на улицу...

А на дворике, у ног Дианы с отбитой рукой, остался лежать на влажном песке Сергей Алексеевич, силясь приподняться; из лица его шла кровь.

По светлой от луны пустынной улице пробежал Андрей до набережной, стал в тени лапчатой пальмы и оглянулся. Позади, удаляясь, трещали свистки полицейских, и в тишине раздавались голоса... Неподалеку звякнуло окно, просунулась заспанная голова, но сон ее одолел, и, довольная прохладой, голова тут же и поникла.

Андрей усмехнулся, отер ладонью лицо и повернул налево в гору, где в темной зелени стояли, белые при свете электрических фонарей, каменные дачи... Но фонари вдруг погасли, несколько мгновений краснея угольями; выступили из мрака лесные горы, голые холмы; над садами и дачами разлился синеватый, прохладный свет, глубоко открылось туманное море, а внизу за пальмами поднялись мачты с поникшими флажками - то начиналось утро.

И напали на Андрея истома, равнодушие и лень. Пробродив по тротуарам у чугунных решеток, присел он на каменные ступени крыльца и, подперев щеки, стал глядеть поверх моря в рассветающее синее, родное небо, где, гряда за грядой, шли белые облака...

- Слава тебе, господи! - сказал Андрей. - Ты жестоко испытал меня, я не захочу больше ничего, я вернусь...

Но не было сил подняться, не было воли захотеть, а над головой послышался легкий смех и голос Вареньки:

- Неужели это ты, Андрей? Вот молодец, они не справились с тобой... Скорее лезь в окошко, пока не видят...

Андрей медленно обернулся, зная, что это лишь обман. Все обман в этом мире. А над ним в окне, облокотясь на голые руки, лежала, сладко улыбаясь, Варенька в одной кружевной рубашке; колечки черных волос вились у нее на висках, и одна прядь падала с белого лба на глаз.

- Скорее же, медведь, - смеялась Варенька, - я спать ложусь, ухватись за подоконник и прыгай. Вот так.

ЛИШНЯЯ ГЛАВА

На следующий день, когда Сергей Алексеевич, с припухшими губами и обвязанной полотенцем головой, лежал, стоная, на кровати, а тетушка, не переставая курить, ходила молча по столовой, нагоняя этим на племянника еще пущую тоску, к Баклушиным постучался отец Нил.

Отец Нил сел в столовой у стены, подобрал под стул серые от пыли ноги, вытер платком лицо, на котором совсем ввалились почерневшие глазницы, увеличив и без того обезумевшие глаза, и вдруг спросил со злобой:

- Теперь успокоились, привели его в свою веру?..

- Ах, оставьте меня, отец Нил, - сказала Анфиса Петровна, хрустнув пальцами, - я ничего не знаю и весь этот ужас и унижение едва ли переживу.

- Вот я на вас жалобу напишу, разбойники; спалить вас вместе с монастырем мало! - крикнул Сергей Алексеевич из кабинета.

- Я принес утешение, а вы полны злобы, - молвил Нил и, тотчас вскочив, стал расстегивать на груди подрясник. - Нечестивые помыслы нужно палить, юноша, а не монастырь... Выжечь все желания, оставив единую мысль о смерти. О смерти думайте, Анфиса Петровна, а не о похоти на старости лет; вот так, вот, как я...

И Нил распахнул подрясник на голой груди, где, среди ссадин, кровоподтеков и гнойников, болтались острые вериги...

Анфиса Петровна приложила пальцы к вискам и отошла к окошку. Сергей Алексеевич слез с кровати, морщась выглянул из кабинета на Нила и опять лег.

- Вот, - продолжал Нил, ударив по веригам, - это есть православие, ну-ка, попытайтесь...

- Прикройте, Нил, - перебила Анфиса Петровна, - это больно и только, вы сами себя обманываете... Да, сознаюсь, по слабости, и я захотела для себя ничтожного счастья, а вышло смешно, гадко и глупо... Перед вами и Сергеем повторяю: я полюбила... Вы довольны... за этим только ведь пришли... Вот глупая старуха перед вами и кается... А жить, Нил, нечем...

- Как нечем, а бог! - закричал Нил. - Ах вы, нытики, гнилые затычки. Через вас православная вера погибает... Я теперь по базарам пойду, при всех себя истязать буду, восстановлю истинную веру... Весь народ подниму, а вас на суд... Для этого и пришел, чтобы проклясть... Меня не обманешь, знаю, в чьем обличье дьявол...

Нил поднял руку, да так и остался... Анфиса Петровна, обернувшись к окну, побелела и прислонилась к стенке...

За окном по дворику шел Андрей, в порванной одежде, без шапки и босой. Ни на кого не глядя, распахнул Андрей дверь, подступил к Анфисе Петровне, опустился на колени и медленно поклонился ей до земли...

А тетушка, прижимая затылок к стене, вытянулась и закаменела, закрыв глаза. Андрей так же молча вышел и пропал за кустами, и Нил, весь даже передергиваясь, прошептал:

- А передо мною, гордец, не согнул спины... Нет, поклонишься и мне; я покажу...

Но Анфиса Петровна не слушала уже монаха... Так стало ей тошно, что едва добрела до спальни, заперлась, легла лицом к стене и представилась себе совсем маленькой и одинокой...

Этим поклоном Андрей словно украл ее гнев; теперь некому было прощать, не о чем тревожиться, не осталось ни надежд, ни радости, одна усталость... "Так с покойниками прощаются, - думала Анфиса Петровна. - А ведь страшно умереть, будто уйти в потемки... Затомишься, задохнешься, и все... Или в пруд бы упасть, около старых ветел, - отнесет тебя темная вода к плотине, изотрет об коряги, объедят раки тело..."

И наутро объявила Анфиса Петровна племяннику, что больше она никому, даже себе, не нужна и едет в Тулу.