Владимир Солоухин - Черные доски Страница 8

Представьте мое состояние, когда именно эта, именно подлинная икона оказалась в моих руках. Георгий был черен, почти так же, как первая находка. Но и здесь сквозь черноту проглядывался и Георгий на вздыбленном коне, и то, что конь под Георгием белый, и гад, извивающийся в ногах коня, пронзенный неотразимым копьем избавителя. Да еще и плащ за плечами Победоносца.

Три другие иконы, отданные мне Верой Никитичной, выглядели новее и ярче. На одной из них было поясное изображение Иисуса Христа, держащего в руке книгу. На другой иконе – Божья Матерь, а на третьей – еще какой-то святой, похожий на Христа, но все же и не Христос. На тех первых порах, как видим, я не умел отличить Иисуса Христа от Иоанна Крестителя.

Георгий, доставшийся мне, был написан на толстой, неестественно тяжелой доске. На кипарисовой, как я узнал потом; остальные иконы были, напротив, очень тонкими, и легкость их по сравнению с Георгием была соломенной. Дощечки покоробились и загнулись, шпонки из них потерялись. Одна шпонка хоть и не потерялась, но ослабла в своем пазу. Она без труда вынималась и вставлялась снова. С обратной стороны доски гладенькие, светленькие, а не то чтобы лоснящиеся чернотой, характерной для небольших, домовых, очень старых икон.

Все пять экспонатов я расставил в пустой задней комнате нашего дома. Терпения моего хватало не более чем на час. Я снова шел в заднюю комнату и снова любовался своей коллекцией. То я укладывал находки в стопу, перестилая мягкими тряпками, примеряя, значит, как повезу их в Москву, то снова расставлял в рядок, в разном порядке, в разных комбинациях, то разглядывал по одной иконе, поднося ближе к свету. Я проделывал все, что не стал бы проделывать нормальный, здравый человек. Всякая страсть есть своего рода болезнь, отклонение от нормы. Огромная ошибка людей состоит в том, что от человека, одержимого страстью, они требуют тех же поступков, что и от не одержимого, и чаще всего меряют его поступки по себе, по своему хладнокровному здравому поведению. Бедные неодержимые люди!

4

Оглядевшись как следует в своем селе, я стал взглядывать на окрестные села. Я не ходил пока еще по домам и не спрашивал, нет ли старой иконки, но я стал думать, вспоминать, соображать, в каком доме они могли бы быть.

Мое внимание привлек прежде всего дом священника в соседнем селе Снегиреве. Село это растянулось вдоль речки в низине. Окнами оно смотрит на высокий холм, заросший елями. На макушке холма выглядывает из елей небольшая колоколенка. Издали можно подумать, что деревья подступают вплотную к церкви, но, когда подъедешь ближе, оказывается, что вокруг церкви есть просторная поляна и даже запущенный липовый парк. На поляне в нескольких местах проглядывают из крапивы, из мелкого кустарника розоватые груды щебня. Здесь стояла усадьба князей Салтыковых с прекрасным дворцом, с флигелями, конюшнями и даже с оранжереей.

Под церковью был устроен ныне разоренный склеп – фамильное захоронение князей Салтыковых. В книге, о которой я вскоре расскажу более подробно, я вычитал о Снегиреве следующее:

«До 1813 года Снегирево было сельцом и приходом принадлежало к церкви села Спасского-Савеловых. В 1813 году помещик села генерал-фельдмаршал князь Николай Иванович Салтыков построил на свои средства в Снегиреве каменную церковь с такою же колокольней, и при ней образовался приход. В склепе, находящемся в холодной церкви, покоятся останки строителя храма сего князя Николая Ивановича Салтыкова (ум. 1816 г. 24 мая), супруги его Натальи Владимировны (ум. 1812 г. 7 сентября), сына их князя Сергея Николаевича (ум. 1828 г. 25 апреля) и внука их князя Алексея Дмитриевича (ум. 1859 г.)».

О владельце имения и строителе церкви в энциклопедическом словаре Брокгауза и Ефрона в томе 50 на странице 156 я прочитал:

«Салтыков (князь Николай Иванович, 1736-1816) – генерал-фельдмаршал; участвовал в Семилетней войне. В 1769 г. содействовал князю Голицыну в овладении Хотином. С 1783 г. руководил воспитанием великих князей Александра и Константина Павловичей. В 1784 г. назначен сенатором и членом совета при Высочайшем присутствии (впоследствии Гос. совет), в 1788 г. – вице-президент военной коллегии, а с 1790 г. вступил во все права президента. С 1812 г. председательствовал в Гос. совете и комитете министров. В 1814 г. возведен в княжеское достоинство».

В этом-то Снегиреве жил некогда священник отец Иван, известный своей начитанностью, образованностью и, как я сказал бы теперь, широтой взглядов. Впрочем, убеждения его были тверды. Рассказывают, будто его принуждали отказаться от священства, но он ответил, что, однажды приняв сан, он его с себя добровольно не сложит.

Я в детстве раза два видел отца Ивана. В памяти остались белоснежная, как у деда-мороза, борода и очки с синими стеклами. А еще остались фраза и жест отца Ивана: он показал на портрет Сталина, висевший у него на стене и странным образом соседствующий с иконами, посмотрел на него и заявил:

– Вот, люблю за размах!

В комнате было трое: отец Иван, мой отец, крестьянин, никогда политикой не интересовавшийся и вряд ли оценивший декларацию радушного хозяина дома, и я, мальчик лет семи, однако же вот запомнивший и белую бороду, и синие очки, и портрет, и саму интонацию, с которой были произнесены слова.

Осталось в непроизвольной памяти и что-то золотистое, красноватое, чем был заполнен передний угол, и даже огонек лампады, и даже сама лампада в виде парящего фарфорового голубка.

Зная, что отца Ивана давно нет в живых и что дом его занимает внучка со своим мужем (оба были моими одноклассниками в семилетке), я надумал сходить к ним и посмотреть, что же представляло собой конкретно все то, что осталось в памяти в виде смутного золотистого и красноватого.

В комнате теперь было по-другому. Например, обои тогда, при отце Иване, вовсе не бросались в глаза, а теперь они сделались самым главным, ярким, бросающимся в глаза. Добавляла броскости и картина «Три богатыря», написанная теперешним хозяином дома на большой церковной иконе.

– Живопись вы, конечно, предварительно соскребли?

– Зачем же, я прямо так, по живописи.

Я представил, как легко смывались бы эти сине-зеленые масляной краской написанные богатыри, но нечего было и думать, чтобы автор позволил уничтожить свое творение во имя освобождения иконы.

– Не осталось ли после отца Ивана еще других икон?

– Валяются какие-то иконы на чердаке. Из разрозненных, пропыленных чердачной пылью лоскутков никак не складывалась моя детская золотистая мозаика, да еще и с маленьким рубином лампадки. Все это были поздние заурядные иконы в застекленных футлярах, и, хотя мне позволили выковыривать из громоздких футляров их сравнительно небольшую сердцевинную суть, ничем не удалось поживиться на чердаке бывшего дома отца Ивана.

– Две книги остались после него. Исторические. Можете взять с собой. Только с возвратом. Я сам страсть как люблю все историческое и старинное.

Я думал, что это будут какие-нибудь исторические романы вроде «Князя Серебряного» или «Юрия Милославского», но в руках у меня оказались два пухлых, небольших по формату тома. Корешки черные, кожаные, с золотым тиснением, потертые. Корки – в тех прожилках под мрамор, которыми украшали обыкновенно переплеты книг в конце XIX – начале XX века. Обе книги и были изданы одна в 1893, а другая в 1896 году. Это важно было усвоить, потому что сведения, помещенные в книгах, относились, следовательно, к тем же годам.

Название обоих томов было одно и то же: а именно: «Историко-статистическое описание церквей и приходов Владимирской епархии». Разница же между томами состояла в том, что один из них вмещал Владимирский, Переяславский, Александровский, Шуйский, Ковровский, Вязниковский и Гороховецкий уезды, а другой – все остальные: Суздальский, Юрьевский, Меленковский, Муромский, Покровский и Судогодский.

Унося эти книги домой, я не знал, что на некоторое время они сделаются чуть ли не единственным моим чтением.

Сведения были скупые и целенаправленные. В предисловии так и говорилось: «Настоящее издание имеет своей задачей, с одной стороны, восстановить, насколько возможно, прошлое церквей и приходов Владимирской епархии, указать сохранившиеся в них священные памятники старины и т. под., а с другой – показать их настоящее состояние. Край, составляющий ныне Владимирскую епархию, имеет длинную, многовековую историю, которая так или иначе отражалась и на отдельных храмах и на населенных пунктах его; поэтому, восстанавливая прошлое этих храмов и селений, мы тем самым изучаем историю края в таких подробностях, которые не входят в задачи большинства исторических исследований. Таким образом, настоящее издание должно удовлетворить любителя родной церковной старины. Для нашего же епархиального духовенства оно, кроме того, может быть настольной справочной книгой; например, если бы кто из причта захотел переместиться в другой приход, то в этой книге он найдет все необходимые на сей случай сведения – и о числе душ в приходе, и о доходах, и о домах, и том. под.».