Даниил Хармс - Меня называют Капуцином Страница 8

Но почему болит поясница, почему неделю держится температура, чем я болен и что мне надо делать? Я думаю об этом, прислушиваюсь к своему телу и начинаю пугаться. От страха сердце начинает дрожать, ноги холодеют и страх хватает меня за затылок. Я только теперь понял, что это значит. Затылок сдавливают снизу и кажется: еще немножко и сдавят всю голову сверху, тогда утеряется способность отмечать свои состояния и ты сойдешь с ума. Во всем теле начинается слабость и начинается она с ног. И вдруг мелькает мысль: а что если это не от страха, а страх от этого. Тогда становится еще страшнее. Мне даже не удается отвлечь мысли в сторону. Я пробую читать. Но то, что я читаю становится вдруг прозрачным и я опять вижу свой страх. Хоть бы Александр Иванович пришел скорее! Но раньше чем через два часа его дать нечего. Сейчас он гуляет с Еленой Петровной и объясняет ей свои взгляды на любовь.

<Письмо к Т. А. Липавской>

Дорогая Тамара Александровна,

может быть, это очень глупо с моей стороны писать так, но по-моему Вы всегда были очень красивая. Хотите верьте, хотите не верьте, но это так. Я, даже, убежден в этом. Да, так я думаю.

Я не хочу быть смешным и оригинальным, но продолжаю утверждать что Вы сто очков дадите вперед любой не очень красивой женщине. Пусть я первый раскусил Вашу красоту. Я не рассчитываю иметь своих последователей. О нет! Но пусть я буду одинок в своем мнении. Я от него не отступлюсь.

Это не упрямство. А что обо мне подумают, мне начхать.

Я слышал, из Вашего письма, что Вы раскокали себе нос. Жаль. Все же урон. Отсутствие<м> симметрии, Вашим мимолетным дефектом, могут воспользоваться окружающие.

Валентина Вам под стать. Красивая женщина. Пышные волосы, рот, глаза… Удивительно, почему толпа поклонников не осаждает ее дверь. Походка? Фигура? Что тому причиной? Почему всяк нос воротит?

Невежество вкусов?

Леонид не Аполлон, в нем есть множество недостатков. Но все же, надо признать, его строил ловкий архитектор. Его миниатюрность форм, переходящую в тщедушность, нельзя назвать совершенством. Но совершенство мертвый лев, а Леонид живая собака. Ваш выбор Леонида приветствую! Вы сумели в навозной яме найти жемчужное зерно!

Яков вызывает к себе теплые чувства. Это студент подающий кое-какие надежды.

Яков! Заклинаю тебя! Грызи гранит!

И вы Тамара Александров<н>а поддержите его! Влейте надежду в его сознание, которое века хранило мысль о делах, делах чести, долга и сверхморали, о знаниях, которыми переполнено земное существование, долженствующее собой изображать все человеческие страсти, которые с таким ожесточением вели борьбу с теми человеческими помыслами, которые неослабевающими струями преисполняют наше жилище мысли, воспомоществование которой

Тамара Александровна! Яков, это душа самого общества! Восток!

Пусть Николай воспоет Вашу красоту Тамара Александровна. И, будь я Голиаф, я бы достал рукой до неба и там бы, на облаках, написал бы Ваше Имя.

Пусть! Пусть надо мной смеются и говорят, что у меня тонкая шея и бочкообразная грудь. Порядочный человек над этим не посмеется. Я пью теперь рыбий жир!

Я говорю сейчас не о себе, а о Вас, о Вашей красоте Тамара Александровна!

Вы обращаете на себя внимание!

«Мы жили в двух комнатах…»

Мы жили в двух комнатах. Мой приятель занимал комнату поменьше, я же занимал довольно большую комнату, в три окна. Целые дни моего приятеля не было дома, и он возвращался в свою комнату, только чтобы переночевать. Я же почти все время сидел в своей комнате, и если выходил, то либо на почту, либо купить себе что-нибудь к обеду. Вдобавок я заполучил сухой плеврит, и это еще больше удерживало меня на месте.

Я люблю быть один. Но вот прошел месяц и мне мое одиночество надоело. Книга не развлекала меня, а садясь за стол, я часто просиживал подолгу не написав ни строчки. Я опять брался за книгу, а бумага оставалась чистой. Да еще это болезненное состояние! Одним словом я начал скучать.

Город, в котором я жил это время, мне совершенно не нравился. Он стоял на горе и всюду открывались открыточные виды. Эти виды мне так опротивели, что я даже рад был сидеть дома. Да собственно кроме почты, рынка и магазина, мне и ходить-то было некуда.

Итак, я сидел дома как затворник.

Были дни, когда я ничего не ел. Тогда я старался создать себе радостное настроение. Я ложился на кровать и начинал улыбаться. Я улыбался по двадцати минут зараз, но потом улыбка переходила в зевоту. Это было очень неприятно. Я приоткрывал рот настолько, чтобы только улыбнуться, а он открывался шире и я зевал. Я начинал мечтать.

Я видел перед собой глиняный кувшин с молоком и куски свежего хлеба. А сам я сижу за столом и быстро пишу. На столе, на стульях и на кровати, лежат листы исписанной бумаги. А я пишу дальше, подмигиваю и улыбаюсь своим мыслям. И как приятно, что рядом хлеб и молоко и ореховая шкатулочка с табаком!

Я открыл окно и смотрел в сад. У самого дома росли желтые и лиловые цветы. Дальше рос табак и стоял большой, военный каштан. А там начинался фруктовый сад.

Было очень тихо, и, только под горой, пели поезда.

Сегодня я ничего не мог делать. Я ходил по комнате, потом садился за стол, но вскоре вставал и пересаживался на кресло-качалку. Я брал книгу, но тотчас отбрасывал ее и принимался опять ходить по комнате.

Мне вдруг казалось, что я забыл что-то, какой-то случай или важное слово.

Я мучительно вспоминал это слово и мне, даже, начинало казаться, что это слово начиналось на букву М. Ах нет! совсем не на М, а на Р.

Разум? радость? рама? ремень? Или: Мысль? Му́ка? Материя?

Нет, конечно на букву Р, если это только слово!

Я варил себе кофе и пел слова на букву р. О сколько слов сочинил я на эту букву! Может быть среди них было и то, но я не узнал его, я принял его за такое же, как и все другие. А может быть того слова и не было.

«Дорогой Доктор…»

Дорогой

Доктор,

я был очень, очень рад, получив Ваше письмо. Те несколько бесед, очень отрывочных и потому неверных, которые были у нас с Вами, я помню очень хорошо и это единственное приятное воспоминание из Курска. Что хотите, дорогой Доктор, но Вам необходимо выбраться из этого огорода. Помните, в Библии, Бог щадит целый город из-за одного праведника. И благодаря Вам, я не смогу насладиться поношением Курска. Я до сих пор называю Вас «Доктор», но в этом уже нет ничего медицинского: это скорее в смысле «Доктор Фауст». В вас еще много осталось хорошего германского, не немецкого (немец-перец колбаса и т. д.), а настоящего германского Geist’a, похожего на орга́н. Русский дух поет на клиросе хором, или гнусавый дьячок – русский дух. Это, всегда, или Божественно, или смешно. А германский Geist – орга́н. Вы можете сказать о природе: «Я люблю природу. Вот этот кедр, он так красив. Под этим деревом может стоять рыцарь, а по этой горе может гулять монах». Такие ощущения закрыты для меня. Для меня, что стол, что шкап, что дом, что луг, что роща, что бабочка, что кузнечик – все едино.

«Дорогой Саша…»

Дорогой Саша,

в этом (я для краткости говорю просто «в этом» но подразумеваю «в этом письме») я буду говорить только о себе. Я хочу, собственно говоря, описать свою жизнь. Очень жаль, что я не написал тебе предыдущего письма, а то я бы написал там всё, что пропустил здесь.

Давай прибегнем к методу сравнения. Ты, скажем, живешь там в Ашхабате каким-то образом. Назовем это для краткости «так». А я живу здесь, условно обозначая – «так так». Это я так уславливаюсь называть то и другое для того чтобы в дальнейшем было легче и удобнее говорить о том и об этом. Если ты находишь, что обозначения «так» и «так так» неудобны, то можно называть так: ты живешь неким образом, а я живу неким образом, но иначе. Пожалуй остановимся на последнем обозначении.

Допустим что я живу не «неким образом но иначе», а таким же образом, как и ты. Что из этого следует? Для этого вообразим, а для простоты сразу же и забудем, то что мы только что вообразили. И теперь давай посмотрим что получилось.

Чуть-чуть не забыл тебе сказать как я купил совершенно ненужное пальто. Хотя об этом я лучше расскажу потом. У меня был в гостях Игорь.

«Четыре немца ели свинину…»

Четыре немца ели свинину и пили зеленое пиво. Немец по имени Клаус подавился куском свинины и встал из-за стола. Тогда три других немца принялись свистеть в кулаки и громко издеваться над пострадавшим. Но немец Клаус быстро проглотил кусок свинины, запил его зеленым пивом и был готов к ответу. Три других немца поиздевавшись над горлом немца Клауса перешли теперь к его ногам и стали кричать, что ноги у немца Клауса довольно кривые. Особенно один немец по имени Михель, смеялся над кривыми ногами немца Клауса. Тогда немец Клаус показал пальцем на немца Михеля и сказал, что он не видал второго человека, так глупо выговаривающего слова «кривые ноги». Немец Михель посмотрел на всех вопрошающим взглядом, а на немца Клауса посмотрел взглядом выражающим крайнюю неприязнь. Тут немец Клаус выпил немного зеленого пива с такими мыслями в своей голове: «вот между мной и немцем Михелем начинается ссора».